Женские истории в Кремле

Деньжат у нас было в обрез, и питались больше всухомятку — сыром и яйцами, запивая вином да водой из ключей, а обедали лишь изредка. В одном трактирчике рабочий посоветовал: «Вы обедайте не с туристами, а с кучерами, шоферами, чернорабочими: там вдвое дешевле и сытнее». Мы так и стали делать. Мелкий чиновник, лавочник и т. п. готов был скорее отказаться от прогулки, чём сесть за один стол с прислугой. Это мещанство процветает в Европе вовсю. Там много говорят о демократии, но сесть за один стол с прислугой не у себя дома, а в шикарном отеле — это выше сил всякого выбивающегося в люди мещанина. И Владимир Ильич с особенным удовольствием шел обедать в застольную, ел там с особым аппетитом и всегда нахваливал дешевый и сытный обед».
Из этого путешествия вернулись загорелыми и отдохнувшими.
Но через два года у Ленина — очередной нервный срыв…
Усталость проявилась в бессоннице, страшных головных болях, полном отсутствии аппетита. Посоветовавшись с товарищами, Надежда Константиновна настояла на отъезде мужа в Стирсуден (Финляндия), где на одинокой даче жила семья Лидии Михайловны Книпович. Сама же Крупская тоже едет в Стирсуден.
Море, сосны и тишина. Ульяновы купаются, ездят на велосипедах, слушают музыку — одна из родственниц Книповичей была певицей. В их жизни мало выпадало подобных минут.
К этому времени относится маленькая любительская фотография — Надежда Константиновна и Елизавета Васильевна сидят в двуколке. Крупская улыбается, лицо счастливое…
Семья Ульяновых дружно готовила государственный переворот. И вот переворот состоялся. Большевики, как и предсказывал Ленин, «взяли власть».
Известно, что во время взятия власти Ленин был на грани потери рассудка.
«В ночь разгона Учредительного собрания Владимир Ильич позвал меня к себе, — рассказывал Н. И. Бухарин. — У меня в кармане пальто была бутылка хорошего вина, и мы долго сидели за столом. Под утро Ильич попросил повторить что-то о разгоне Учредилки и вдруг рассмеялся. Смеялся он долго, повторял про себя слова рассказчика и все смеялся, смеялся. Весело, заразительно, до слез. Хохотал.
Мы даже не сразу поняли, что это истерика. В ту ночь мы боялись, что мы его потеряем».
19 марта 1918 года Ленин и Крупская переехали в Кремль, где был сосредоточен центр управления всей страной.
Но Елизавете Васильевне не было дано увидеть триумф своего зятя — она не дожила до этого времени. Рядом нет мамы, которая вела «все нехитрое хозяйство», но уже есть возможность нанять домработницу. Об этом нюансе вспоминал Эдуард Эдуардович Смилга: «Для семьи Владимира Ильича подыскали три небольшие комнаты с кухней, маленькой передней, ванной и комнатой для домработницы.
Бонч-Бруевич отдал распоряжение оборудовать эти комнаты. Когда с ремонтом было покончено, нам дали задание обставить квартиру мебелью. Так как в нашем распоряжении был весь Кремль, мы натаскали в новую квартиру самую лучшую мебель, какую только можно было найти, обставили квартиру Ильича позолоченными стульями и креслами, обитыми шёлком и бархатом, зеркальными шкафами, массивными столами и т. д. Уж очень нам хотелось доставить любимому вождю удовольствие».
Все люди смертны. В страшных муках отошел в мир иной и Ленин. У него не было детей, он не оставил потомства, но в мире до сих пор полным-полно его духовных наследников. Они ходят и смотрят на тело своего вождя и учителя, которое забальзамировано в Мавзолее. Если Крупской не удалось стать «коллективной матерью», то ее супругу удалось превратиться в «коллективного отца».
Посетивший в 1928 году Советский Союз Стефан Цвейг писал о «старых и новых святынях»: «В сорока шагах друг от друга находятся старая и новая святыни Москвы — икона Иверской Божьей матери и Мавзолей Ленина. Старая закоптелая икона стоит, нетревожимая, и сейчас, как несчетные годы до этого, в маленькой часовенке между двумя воротами, ведущими из Кремля на Красную площадь. Бесчисленные толпы людей приходили сюда, чтобы на несколько минут благоговейно пасть ниц перед иконой, поставить свечку, произнести молитву перед Чудотворной. Теперь же поблизости висит плакат новых властей, на нем написано: «Религия — опиум для народа». Но старая народная святыня осталась невредимой, подойти к ней может всякий; и постоянно можно увидеть несколько старушек, стоящих на каменных плитах возле нее на коленях, погруженных в молитву. Таких старушек… теперь немного, ибо огромное количество людей поклоняется новой святыне, могиле Ленина. В громадной, образующей шесть или семь петель очереди стоят люди: крестьяне, солдаты, городские женщины, крестьянки с детьми на руках, торговцы, матросы — весь народ с беспредельных просторов России пришел сюда, желая еще раз посмотреть на своего вождя, уже умершего, но как бы живого. Терпеливо стоят эти сотни, тысячи людей перед очень простым и симметричным строением из кавказского красного дерева, ничем не украшенным, лишь пять букв на фасаде — ЛЕНИН. И чувствуешь, как здесь проявляется другая набожность того же верующего народа. Умелая рука энергичным движением повернула толпу из сферы религиозной в сферу социальную — не церковную святыню следует почитать народу, а вождя. Но в сущности это одно и то же вера русского народа переключилась с одного символа на другой, от Христа к Ленину, от народного бога — к мифу о единственно правом и правящем божьем народе. Какое-то время колеблешься, стоит ли спускаться в Мавзолей, так как знаешь, что там в гробу под стеклом покоится тело Ленина, забальзамированное с применением современных технических средств, содержится в условиях, создающих иллюзию живого человека. Все же я наконец решился и молча, вместе с другими, спустился в ярко освещенную крипту, украшенную советскими символами, чтобы, медленно двигаясь (никто не должен останавливаться), обойти с трех сторон стеклянный гроб. И как бы сильно мои Чувства ни противились этому зрелищу, как чему-то совершенно противоестественному, зрительное впечатление осталось незабываемым. Укрытый по грудь, как будто спящий, Ленин покоится на красной подушке. Руки его лежат на покрывале. Глаза закрыты, эти небольшие серые, известные всем по бесчисленным фотографиям и картинам, страстные глаза. Губы некогда прекрасного оратора плотно сжаты, но и в этом сне облик таит в себе силу. Она — в гранитном выпуклом лбе, в собранности и спокойствии полных энергии нерусских черт. Давит тревожная тишина в зале, ведь крестьяне, солдаты с шапками в руках, в тяжелых сапогах, сдерживая дыхание, проходят без малейшего шума; еще больше потрясает взгляд женщин, робко, с благоговением смотрящих на этот фантастический гроб, — величественно и единственно в своем роде это торжественное шествие Молчания тысяч и тысяч людей, часами стоящих в очереди, чтобы в течение минуты посмотреть на человеческий образ уже ставшего мифом вождя и освободителя. Обладая непогрешимым пониманием силы массового воздействия, новое правительство опиралось на древнейшее и поэтому самое действенное свойство русского духа. Оно очень правильно почувствовало: именно потому, что марксистское учение само по себе материально и совершенно лишено понимания искусства, его, это учение, следует преобразовать в мифическое, наполнить религиозным содержанием. Поэтому советская власть теперь, через десять лет, создала из своих вождей легенды, из людей, павших за дело революции, — мучеников, из своей идеологии — религию; и, вероятно, эта их психологическая стратегия особенно убедительной представляется здесь, на этой площади, где в какой-то полусотне шагов друг от друга находятся две святыни русского народа, два места его паломничества — часовенка с иконой Иверской Божьей матери и Мавзолей Ленина».
 
Прошли годы, но что изменилось?
 ВСТРЕЧА С АБСОЛЮТОМ 
У каждого — свои радости… То, что радует и наполняет жизнь одного человека, оставляет равнодушным другого. Так, большинства бедных стремятся разбогатеть, а часть богатых ведут аскетический образ жизни. А в начале XX века многие состоятельные, а кроме того, умнейшие, образованные и благородные люди отказывались от всего, что было дано по праву рождения, во имя великих идей — добра и справедливости. Вдохновленные революционными идеями, девушки уходили из аристократических семей. Среди них была и Абсолют. Это — партийная кличка Елены Стасовой. Отец ее, Дмитрий Васильевич, известный юрист, прекрасный музыкант, друг Глинки и Антона Рубинштейна, — один из основателей Петербургской консерватории и Русского музыкального общества. Дядя, Владимир Васильевич, к которому была особенно привязана юная Леля, — замечательный художественный и музыкальный критик. Владимир Стасов стоял у истоков двух бурных течений в русской культуре: Товарищества передвижников в живописи и «Могучей кучки» в музыке. Леля Стасова с детских лет погрузилась в бескрайний океан высокого искусства. Роясь в огромной библиотеке отца, она рано открыла для себя «Божественную комедию» Данте и «Дон Кихота» Сервантеса. Она часами простаивала перед замечательными полотнами, висевшими на стенах отцовской квартиры, подарками великих художников. «Осужденный» Маковского, эскизы к «Бурлакам» Репина, «Тройка» Перова, портреты родных, написанные Репиным и Крамским… Скульптуры Антокольского… Она слушала, притаясь где-нибудь в углу гостиной, новые музыкальные пьесы в исполнении самих композиторов, крупнейших мастеров. Она была покорена могучим басом Федора Ивановича Шаляпина. Надо заметить, что отец и дядя были людьми прогрессивными. Молодая девушка — сдержанная, молчаливая, всегда строго одетая, конденсировала в себе энергию, которая страстно искала выхода. Начала преподавать в женской воскресной вечерней школе Технического общества, на Лиговке. Крупская привлекла Стасову к работе в политическом Красном Кресте — организации, связанной с революционным движением. Вскоре Елена стала помогать в хранении подпольной литературы. Среди нелегально изданных листовок одна, с надписью синим карандашом «Петухи», особенно взволновала Стасову. Это было воззвание к рабочим фабрики Торнтона. Забастовка 500 ткачей вспыхнула 5 ноября 1895 года под руководством «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Листовка страстно призывала всех рабочих и работниц фабрики к поддержке бастующих ткачей. В ней были собраны убедительные материалы из жизни торнтоновских рабочих. Эту листовку написал Ленин.