Тайная война Разведупра

Судьба Ксанти оказалась ярче и счастливее, чем судьба литературного персонажа, даже такого писателя, как Хемингуэй. И это настоящее счастье, что Хаджи Мамсуров не погиб в Испании. Хемингуэй написал в своем романе поистине великие слова, которые, как мне кажется, так органично вписаны в жизнь Мамсурова, словно были рождены вместе с ним: «Пусть не говорят о революции те, кто пишет это слово, но сам никогда не стрелял и не был под пулями… кто никогда не видел, как пуля попадает женщине в голову или в грудь, или в спину; кто никогда не видел старика, у которого выстрелом снесло половину головы, кто не вздрагивал от окрика “Руки вверх!”; кто никогда не стрелял в лошадь и не видел, как копыта пробивают голову человека… кто никогда (пожалуй, хватит, ведь продолжать можно до бесконечности!) не стоял на крыше, пытаясь отмыть собственной мочой черное пятно между большим и указательным пальцем — след автомата, когда сам он закинут в колодец, а по лестнице поднимаются солдаты…»
Разведчик-диверсант Ксанти все это видел, все это было с ним.
Однако роман, пусть и великий, — это далеко не одно и то же, что реальная война, жизнь на войне. Теперь, думается, пришло время отложить в сторону книгу Хемингуэя и рассказать об испанских фронтовых буднях Хаджи Мамсурова. Тем более, что реальность намного превзошла самые буйные художественные фантазии Хемингуэя.
«Я полюбил его…»
В тот день несколько разведывательно-диверсионных групп вернулись с пустыми руками. Они были заброшены в тыл франкистов с одной-единственной задачей — захватить языка. Желательно штабного писаря, а лучше всего офицера.
По оперативным данным, фашисты готовились к большому наступлению на Мадрид — подвозили боеприпасы, подтягивали резервы… Теперь оставалось узнать главное, когда будет это наступление.
Впервые за месяц боев майор Ксанти послал свои разведгруппы в тыл противника не с диверсионными целями. Приказал строго-настрого — ничего не взрывать, не шуметь. Тихо пробраться в расположение врага, похитить «языка» — и домой.
Три группы разведчиков уже возвратились. «Языка» не добыли. Более того, одна группа была блокирована франкистами, но ей удалось вырваться. К счастью, без потерь.
Ксанти ждал четвертую группу. Данные нужны как воздух: когда же двинут франкисты? Они не должны застать врасплох защитников Мадрида. Интербригадовцы уже подготовили диверсионную операцию. Спланированно нанести удар по тылам противника, дезорганизовать его работу, сорвать наступление.
Но такая операция даст эффект, только если она будет проведена накануне наступления. Потому так важно знать точный день, когда Франко бросит свои отборные части в атаку.
Наконец возвратилась четвертая группа разведчиков. Они захватили офицера. Правда, при захвате его ранили, и в дороге пленный умер. Разведчикам пришлось оставить его, но в нагрудном кармане офицера был найден приказ самого Франко. Приказ гласил: наступление начать 25 ноября.
Значит, упреждающий, диверсионный удар следовало нанести днем раньше — 24 ноября. И он был нанесен: взорвана железная и шоссейная дороги, группы партизан напали на аэродром, подорвали несколько самолетов.
Диверсанты спутали карты противника и добились своего — Франко отсрочил наступление на Мадрид.
В ходе диверсионной вылазки на аэродром, при отходе, был контужен Мамсуров. Рядом с ним разорвался снаряд, его оглушило, Хаджи потерял сознание. В горячке боя никто не заметил его потерю. Никто, кроме переводчицы Мамсурова — Лины. «Курчавая, блестящая грива, большие губы на креольском лице», — так писал о ней Михаил Кольцов. Эта аргентинка, Паулина, или, как ее звали партизаны-интернационалисты, Лина, приехала на машине и разыскала лежавшего без сознания Мамсурова. Оказывается, она приезжала уже во второй раз, в первый — не нашла Хаджи, возвратилась, и обнаружила его у мостика на шоссе.
Так она спасла ему жизнь в первый раз. «Назавтра, — вспоминал Мамсуров, — когда стал чувствовать себя несколько лучше, я вышел из дома и не заметил, как фашистские самолеты зашли на бомбежку. Лина втолкнула меня в дверь дома, а самолеты буквально изрешетили то место, где я только что стоял. Так Лина спасла мне жизнь еще раз».
 
Паулина была бесстрашной девушкой. Как-то группа «юнкерсов» сбросила бомбы на площадь маленького испанского городка. Там в это время играли дети. Лина схватила санитарную сумку и под обстрелом бросилась перевязывать раненых детей.
Так началась их дружба — аргентинки Паулины и осетина Хаджи. Уезжая из Испании, майор Ксанти увез с собой в Москву свою переводчицу, они поженились.
Однако все это будет потом, а сейчас возвратимся в Мадрид, где на подступах к столице идут тяжелые, кровопролитные бои.
Хаджи Мамсуров так рассказывал о боях под Мадридом: «Зона обороны создавалась и существовала как самостоятельный фронт с прямым подчинением Министру обороны и Президенту республики. Возглавил этот фронт так называемый Совет обороны Мадрида, во главе которого формально числился командующий и председатель Совета обороны генерал Мияха. Главным советником у него был комбриг Владимир Ефимович Горев — очень толковый, грамотный, смелый командир, владеющий английским и испанским языками. До приезда в Испанию он командовал одной из лучших в Красной армии танковых бригад, потом находился на посту военного атташе.
Помощниками у Горева были Ратнер и Львович.
Я по штату являлся советником при начальнике штаба В. Рохо. Однако приходилось работать и в крупных соединениях, прибывавших для обороны Мадрида с ноября 1936 года по январь 1937 г.
Так в один период был советником командира каталонского корпуса, известного боевика-анархиста Буэнавентура Дуррути».
На этом, собственно, Хаджи Джиорович и останавливается. Всего одна строка, одно имя. А ведь за этой строкой полный трагизма эпизод гражданской войны. К счастью, в своем «Испанском дневнике» Михаил Кольцов уделил достаточно большое внимание отношениям коммуниста Мамсурова и анархиста Дуррути.
«Он попросил себе советника офицера. Ему предложили Ксанти, — пишет Михаил Кольцов. — Он расспросил о нем и взял. Ксанти — первый коммунист в частях Дуррути. Когда Ксанти пришел, Дуррути сказал ему:
— Ты — коммунист. Ладно, посмотрим. Ты будешь всегда рядом со мной. Будем обедать вместе, и спать в одной комнате. Посмотрим.
Ксанти ответил:
— У меня все-таки будут свободные часы. На войне всегда бывает много свободных часов. Я прошу разрешения отлучаться в свободные часы.
— А что ты хочешь делать?
— Я хочу использовать свободные часы для обучения твоих бойцов пулеметной стрельбе. Они очень плохо стреляют из пулемета. Я хочу обучить несколько групп и создать пулеметные взводы.
Дуррути улыбнулся:
— Я хочу тоже. Обучи меня пулемету».
Анархисты, уезжая из Каталонии, подняли большую шумиху. Мол, они идут спасать столицу Испании от фашистов. Потребовали дать бригаде самый трудный участок.
Но прошло всего два дня, и они выдвинули совсем другое требование — отвести их на отдых.
Эту историю в своих воспоминаниях продолжает кинооператор Роман Кармен.
«— А какую позицию занимает Дуррути? — спросил я.
Хаджи задумчиво разминал в руках свой берет.
— Понимаешь, — сказал он, — я полюбил его. Вот полюбил, и все. Верю в его честность. Он по-настоящему ненавидит фашистов, горячо любит Испанию. Но в каком он ужасном окружении! Меня иногда пугает его трагическая обреченность. В минуты откровенности он не в силах скрыть от меня своего отвращения ко многим авантюристам и негодяям, которые, как говорит он, позорят чистые идеи анархизма. Вот я убежден, что он против отвода бригады в тыл. Я еду к нему сейчас, хочешь, поедем вместе.
Нас привели в кабинет, где Дуррути диктовал что-то машинистке. Он порывисто встал и, кинувшись навстречу Хаджи, долго пожимал ему руку, словно боясь ее выпустить… Всего лишь несколько дней Хаджи прикомандирован к бригаде советником, а Дуррути уже не может прожить без него и часа.