Эффект пешки. Книга первая. Долгая дорога домой (СИ)

Оставшуюся часть дня Макс провел в заботах, он вернулся в квартиру Любы и до вечера разбирал подступ к злополучным трубам. Макс расчистил завалы и теперь раз за разом прикидывал какие элементы водопровода ему понадобятся, работа была не трудной, вот только приходилось учитывать наличие, а вернее, отсутствие некоторых сгонов и уголков. Дворник пообещал к утру накопать различных элементов, вот только что он там с пьяна может достать было не вполне понятно.
— Ты долго еще тут сидеть собираешься? — вкрадчиво поинтересовалась Любаша, глядя на помирающую от старости трубу.
— Да вроде как все, — отчитался Макс, — вся работа будет происходить завтра.
— Раз такое дело, может ты мне дальше расскажешь про себя. Все равно заняться больше нечем, на улице холодно, а по ящику какую-то ерунду показывают.
Максимилиан оценил сказанное и пришел к единственно верному выводу, делать и в самом деле было нечего. Все малость интересные книжки он уже перелистал, постельные утехи отменялись в связи с «теми» днями, голубой экран в который ранее Макс любил позалипать, после шестигодичного отпуска просто бесил, с водопроводом повозиться также не выходило в силу отсутствия деталей и водопровода, а по сему Максимилиан улыбнулся, обнял Любашу приложив свой лоб к ней, мягко произнес:
— Пойдем, завалимся поудобней и я расскажу тебе все свои страшные тайны.
Завалились любовники и в самом деле поудобней. Макс уселся на диван. Любаша оперлась о него спиной, а поверх всего этого великолепия накинули приятный мягкий плед таким образом, чтоб только головы торчали наружу. Макс обнял Любашу и не громко продолжил рассказывать не веселую историю собственных злоключений.
О исправительных учреждениях наш герой имел самое посредственное представление. Случайных знакомых способных рассказать о нравах и правилах подобных заведений, у Макса не имелось, а по сему все что он знал, были слухи, сплетни и обрывки случайных разговоров из прошлой жизни. Максимилиан туго представлял себе тюремную иерархию, хотя про таковую слышал. Вот только все эти знания оказались пустыми, Исправительное учреждение за номером шесть для лиц отбывающих пожизненные сроки, отличалось от остальных пенитенциарных заведений, как какая-нибудь исправительно-корректирующая церковно-приходская школа от Хогвардса. И данные различия новому гостю заведения дали прочувствовать сразу. Для начала «гостя» исправительного учреждения прогнали голым вдоль рядов вооруженных надзирателей, идти, а вернее бежать приходилось очень осторожно, с обоих сторон от нашего героя надрываясь лаяли овчарки стараясь хоть как-нибудь достать до нового гостя почтенного заведения, дальше был холодный душ из брандспойта, инструктаж, очень неприятный мед осмотр. И для профилактики Максу дубинками объяснили каким образом стоит общаться с уважаемыми работниками почтенного заведения. Номер, который присвоили вновь прибывшему был не сложен и состоял всего лишь из четырех цифр — 2249. Это было крайнее число помешенных в эти стены поседельцев. Старинное и весьма уважаемое учреждение для лиц пожизненно осужденных, сильно отличалось от стандартных тюрем. Здесь все было как-то по-особенному, и провели Макса по коридору к его новому обиталищу тоже по-особенному. Два надзирателя вели узника под руки, сам узник шел, склонившись вперед и задрав руки за спиной как можно выше.
— Подожди, так это правда? Заключенных ставят «раком», и они так ходят? — перебила рассказ Любаша.
— Мы ее называли позой влюбленного лебедя, — ухмыльнулся Макс, — для охраны крайне удобная позиция, вот только такое передвижение сильно ущемляет достоинство человека.
— А то, что тебя избили по приезду, достоинство не ущемляет?
— Это вписка, — сухо пояснил Макс и продолжил рассказ.
Камеры — небольшие комнаты рассчитанные на проживание трех-пяти человек, тоже отличались от таковых по всей стране и главным отличием было отсутствие полноценного контингента, когда господа сидельцы других, менее почтенных заведений вполне могли ютиться вдесятером, а то и в большем количестве в подобных комнатушках, жители шестой жировали. Здесь особо отличившихся представителей опального общества размещали парами, тройками или вообще по одному. Все зависело от желания и настроения охранника. Здание исправительного учреждения представляло из себя квадрат, по периметру которого бортиком располагались жилые помещения. Центральная часть комплекса представляла из себя своего рода двор оранжерею — средние по своему размеру комнатки, накрытые сверху решетками. Между импровизированными комнатками, на верху, проходили своеобразные тропинки, с которых сотрудники учреждения зорко следили за обитателями.
 
— То есть, там в центре пустое пространство с клетками? — вновь, перебила рассказ Люба.
— Угу. Более того, вся система этой тюрьмы построена на круговой поруке. Если тебя закрыли в одну камеру с парой заключенных, за любой косяк ты и будешь отвечать вместе с соседями по комнате. И вот тут сильно не повезло моим соседям по камере. Помнишь, я тебе рассказывал, что прибывал в заторможенном состоянии после своей поездки на поезде. Так вот, у меня атрофировались практически все чувства: страх, удовольствие, даже чувство вкуса, хотя это скорее виноваты тамошние повара. Очень пресно готовят, — пояснил Макс, — зато чувство скуки у меня вышло на первый план, оно стало каким-то особенно сильным. И я иногда начинал выкидывать какие-нибудь кренделя, просто от нефиг делать. Я нарушал заведенные правила. Плевал на устои и положения, просто потому что мне было жутко скучно. А за каждую провинность получал не только я, но и мои сокамерники. Кстати, моими сокамерниками были ульяновский душитель — Борис Наков и педофил из Тамбова — Роман Селезнев. Оба мужика доходяги, и, если честно я с ними мог справиться без особых усилий, они проигрывали мне как в возрасте, так и в силе. К тому же, я для них был весьма неудобным соседом. У них там была своя атмосфера.
— В каком смысле?
— Что-то вроде наших отношений, только там были мальчик с мальчиком, — сухо пояснил Макс, — и я им всю эту атмосферу сильно нарушал. В общем, отношения у нас не сложились сразу. В первый же день устроили разборки — кто в камере альфа самец. Мне немного намяли лицо, немного намял физиономии и я. На шум прибежали охранники и без особых разбирательств намяли бока резиновыми дубинками всем. 
— Бедняжка, — Люба погладила руку Макса, которой тот ее обнимал.
— Я? Зря ты так думаешь, — ухмыльнулся своим мыслям Максимилиан, — бедняжками оказались мои соседи. Они уже давно жили в стенах «Хогвартса». И прекрасно знали правила. Они боялись боли и побоев. А мне было скучно и боль тогда была единственным раздражителем. В общем я превратил их и без того хреновую жизнь в истинный ад. Несколько раз эти два кроватных друга пытались меня придушить. Один раз у них это почти получилось, караульный не вовремя заглянул в глазок. И опять всей бурной компанией мы попали под раздачу. 
— А ты у меня оказывается мазохист, — Любаша повернула голову стараясь посмотреть в глаза любовнику.
— Ни как нет, мадмуазель, — поспешил оправдаться Макс, — мне тогда был интересен сам процесс, а вот от боли я страдал ровно так же, как и мои сокамерники. Какое-то время мы держались в жестком паритете. Наше противостояние приобрело стратегический характер и не смотря на мою молодость и силу, этих друзей было в два раза больше. И вот тогда я пустился во все тяжкие. Мне было глубоко плевать на сохранность моей шкуры, мне просто захотелось погрузить моих тогда врагов, в ад. И я начал чудить. Я запросто мог начать орать, а когда откроется глазок входной двери плюнуть охраннику в глаз, или не повиноваться правилу занять позицию «лебедя» при раздаче еды. И как понимаешь, ужин обед или завтрак отменялся, или заменялся побоями. В общем, выхватывать мы стали по три раза на дню, а то и по четыре. Знаешь, я в эти моменты чувствовал себя живым. Боря и Рома через какое-то время на столько меня начали бояться, что и шевелиться начали только с моего разрешения. Без всяких приколов, я устроил дедовщину в одной, отдельно взятой камере. Я мог их заставить стоять пол дня статуями, мог забрать их обед и просто вылить его в сортир. Они между собой даже начали меня звать демоном, представляешь, — Макс ухмыльнулся, вспоминая свою тогдашнюю жизнь.