Ведьмы Плоского мира
— У него же вся жизнь у подмостков проходит, хозяин. Чего тут удивляться, что он в нашем деле поднатаскался… — неопределенно высказался Хьюл.
Витоллер нагнулся и заглянул гному в глаза:
— А ты сам-то уверен в том, что сказал?
— Я уверен только в том, что слышал голос, который превратил мои стишки в произведение, проникающее в душу и пронзающее сердце. Уверен в том, что слышал звучание голоса, вспахавшего рыхлый покров моей поэзии и заставившего ее плодоносить цветами, семена которых я безуспешно пытался в нее заронить… Кто может знать, откуда взялся этот дар?
Он бесстрастно взглянул на почему-то покрасневшего Витоллера.
— Возможно, он унаследовал его от отца… — продолжил он.
— Но…
— Да и кто знает предел ведьмовским силам?
Витоллер почувствовал, как пальцы жены мягко разжимают его сжатую в кулак руку. Когда, рассерженный и смущенный, он поднял голову, она поцеловала его в затылок.
— Перестань терзать себя, — посоветовала она. — По-моему, все к лучшему. Твой сын сегодня продекламировал свое первое слово.
* * *Пришла весна, а бывший король, так и не причисленный к сонму мертвецов и не нашедший упокоения под могильной плитой, продолжал неприкаянно слоняться по замку, тщетно пытаясь вырваться из цепких лап древних стен.
С другими привидениями замка он старался не пересекаться.
Кампот был еще куда ни шло, хотя и мог утомить своим занудством. Однако, еще издали завидев Близнецов, Веренс немедленно делал ноги. Близнецы, держа друг друга за ручки, ковыляли на своих пухленьких ножках по полночным анфиладам замка, бесплотностью крошечных телец служа напоминанием преступлению, которое своим злодейством выделялось даже на жутковатом фоне общей практики королеубийства.
Также в замке жил Троглодит Неугомонный, чахлого вида пещерный житель в самой настоящей набедренной повязке, над личным могильным курганом которого по недоразумению был возведен Ланкр. И это еще не говоря об истошно визжащей даме, которая любила с грохотом носиться на своей колеснице по прачечной…
В один прекрасный день, презрев все увещевания Кампота, ведомый запахами стряпни, Веренс оказался в просторном, жарком, сводчатом каменном мешке, который служил замку и скотобойней и кухней одновременно. Забавно… Он ведь с самого детства так ни разу и не спускался сюда. Король и его кухня, хоть и решают одну общую задачу, предпочитают не соприкасаться друг с другом без крайней необходимости.
Между тем кухня кишмя кишела привидениями.
Но личина у этих привидений была не гуманоидная. Даже не протогуманоидная.
Здесь были олени и волы, кролики и фазаны, куропатки и свиньи. Мелькали даже некие каплевидные образования, в которых не без содрогания можно было угадать призраков устриц. Все местные призраки существовали в столь густом и тесном скоплении, что контуры их сливались друг с другом, превращая кухню в беззвучное кошмарное наваждение, составленное из расплывчатых зубов, клыков, кусков меха, рогов и прочего. Веренса тут же заметили, отреагировав на его появление чудным курлыканьем, разнесшимся скверным металлическим всхлипом. Сквозь толщи нагромождения призраков с беспечным видом шастали повара, занятые приготовлением вегетарианской колбасы.
Постояв минуту с разинутым ртом, Веренс бросился вон из кухни. В тот миг он еще раз посетовал на то, что лишен настоящего пищеварительного тракта — не может сунуть пару пальцев в рот и высвободить все, что было пожрано за последние сорок лет.
Чаще всего он искал утешение в конюшне, в двери которой, жалобно скуля, скреблись его любимые охотничьи псы — эти весьма тягостно переносили его невидимое, но почти осязаемое присутствие.
Но сейчас он скитался — какой лютой ненавистью успеваешь проникнуться к этому словцу! — по Длинной галерее, из пыльных, темных ниш которой на него глазели давным-давно скончавшиеся предки. К предкам он относился бы терпимее, если бы голоса доброй половины из них ежедневно не мучили его слух.
Веренс пришел к выводу, что отныне его существование будет подчинено двум целям. Первая заключалась в том, чтобы как можно быстрее выбраться из стен замка и заняться поисками сына, вторая — воздать герцогу по заслугам. После некоторого раздумья он забраковал убийство как способ отмщения — вечность в обществе хихикающего идиота способна привнести весьма изощренные муки в существование и без того несчастного призрака.
Раздумывая над своим положением, Веренс присел на лавочку под ликом королевы Бимери (670–722), чей немного чопорный, но в меру миловидный облик, возможно, и смог бы отогреть ему душу, не повстречай он королеву давеча во время ее ежеутреннего внутристенного моциона.
Сам Веренс избегал ходить сквозь стены. Даже у призрака должно быть достоинство.
Вдруг он почувствовал на себе чей-то взгляд. Веренс закрутил головой.
У ближайшей дверцы был обнаружен кот, пристально щурящийся на Веренса. Тело его, усыпанное серыми крапинами, поражало своей величиной.
Или, вернее, необъятностью. Кот был покрыт такой паутиной всевозможных рубцов и царапин, что напоминал огромный и гадкий кулачище, там и сям обляпанный клочьями меха. Парой продырявленных пней зияли слуховые отверстия, единственный глаз служил желтым фонарем, проливающим на мир первобытную злобность, а хвост, покуда кот таращился на короля, петлял и скручивался чехардой вопросительных знаков.
Прослышав о том, что в покоях герцогини Флем прижилась миниатюрная блондинистая кошечка, Грибо отправился с визитом в замок, дабы засвидетельствовать красотке свое искреннее расположение.
Веренс никогда прежде не видывал животного со столь ярко выраженными чертами отпетого каторжника. Он даже не шевельнулся, когда кот, вразвалочку приблизившись, принялся тереться о его колени, мурлыча при этом, что средней руки водопад.
— Ну, полно, полно… — смущенно произнес король.
Он опустил руку и попытался пощекотать за двумя обгрызенными клочками плоти, заменявшими коту уши. Как приятно познакомиться с существом, которое, не будучи привидением, способно видеть его. Кроме того, Грибо — как сразу почувствовал король — был котом, отмеченным редчайшими дарованиями. Обитатели замка из числа кошачьих делились на две категории: к первой относились изнеженные любимцы хозяев, ко второй — плоскоухие завсегдатаи кухни или конюшни, постепенно обретающие черты сходства с теми самыми грызунами, на которых зиждилось их существование. Меж тем явившийся Веренсу кот был и хозяином и животным в одном лице. Разумеется, такое впечатление может возникнуть после общения с любым котом, однако в данном случае это была не та псевдоумудренность, которая свойственна многим животным. Грибо излучал всамделишную, живую мысль, причем самой высокой пробы. А также от него шел запах. Такой запах способен снести стену или заставить воскреснуть дохлую лисицу.
Данные кота недвусмысленно свидетельствовали о ремесле особы, в доме которой он обретался.
Король предпринял попытку присесть, но тут же почувствовал, что колени его мягко утопли в каменных плитах. Опомнившись, он заставил себя выпрямиться. «Как только человек, очутившийся в тонких мирах, начинает обрастать привычками старожилов, — беспрестанно напоминал себе Веренс, — он раз и навсегда лишается надежды на спасение».
Смерть говорил о близких родственниках и подданных, расположенных к духовидению. Но и тех и других в замке было не густо. Герцог, хотя и подпадал под первое определение, был настолько поглощен собственными треволнениями, что духовидением не перещеголял бы и кочан капусты. Во вторую категорию входили повар и Шут, однако повар дни и ночи напролет горевал в своей кладовке, оплакивая участь профессионала, которому власть запретила подавать к столу что-либо кровянистее пастернака, тогда как Шут превратился в такой тугой комок нервов, что король вынужден был отказаться от попыток обратить на себя его внимание.
Но оставались еще ведьмы. Если уж ведьма не обладает духовидением, тогда он, король Веренс, — просто порыв ветра. Стало быть, ему необходимо заполучить в распоряжение ведьму. И потом…