Неоновые Боги (ЛП)

Эта мысль угнетает меня, поэтому я отбрасываю ее и тянусь к Аиду. Он ловит мои руки прежде, чем я успеваю прикоснуться к нему, и медленно качает головой.
— Похоже, у тебя сложилось ошибочное впечатление, что ты можешь просто протянуть руку и
взять все, что пожелаешь.
— Нет причин не брать, когда это то, чего мы оба хотим.
Он отпускает мои руки и делает шаг назад.
— Поспи немного. У нас завтра много работы.
Только когда он подходит к двери, я понимаю, что это не блеф.
— Аид, подожди.
Он не поворачивается, но останавливается.
— Да?
Если бы унижение могло убить, я была бы лужицей слизи на полу. Гордость требует, чтобы я позволила ему выйти из этой комнаты и проклинала его имя, пока я наконец не засну. Я не могу держать обиду почти так же хорошо, как Психея или Каллисто, но я не в это раз. Я инстинктивно точно знаю, чего он от меня хочет, и ненавижу это. Да, я определенно ненавижу это.
Я облизываю губы и пытаюсь говорить непринужденным тоном.
— Ты обещал мне второй оргазм, если я буду хорошо себя вести.
— Ты действительно думаешь, что хорошо себя вела, Персефона?
Каждый раз, когда он произносит мое имя, мне кажется, что он проводит грубыми руками по моей обнаженной коже. Я не должна, любить это так сильно, как люблю. Я, конечно, не должна хотеть, чтобы он делал это снова, и снова, и снова. Он все еще не смотрит на меня. Я вздергиваю подбородок.
— Знаешь, я просто достаточно бодра, чтобы испытать оргазм. Полагаю, я могу пообещать,
что завтра буду вести себя наилучшим образом, если ты сделаешь так, чтобы это стоило моего времени сегодня вечером.
Он смеется. Звук немного неровный, почти хриплый, но когда Аид смеется, он поворачивается, чтобы прислониться к двери. По крайней мере, он еще не уходит. Он засовывает руки в карманы, движение, которое должно быть совершенно обыденным, но заставляет меня бороться с тем, чтобы не сжать бедра вместе. Наконец, он говорит:
— Ты даешь обещания, которые не собираешься выполнять.
Я смотрю на него невинными глазами.
— Я уверена, что понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Ты, маленькая Персефона, просто негодница. — Он издает еще один хриплый смешок. — Эти
придурки в верхнем городе знают об этом?
Я хочу отпустить колкость в ответ, но по какой-то причине этот вопрос заставляет меня задуматься.
— Нет. — Я шокирую себя, честно отвечая. — Они видят то, что хотят видеть.
— Они видят то, что ты хочешь, чтобы они увидели.
Я пожимаю плечами.
— Я полагаю, что это справедливая оценка. — Я не знаю, что в этом человеке такого, что
соблазняет меня подавить солнечную личность — или превратить ее в оружие, — но Аид у меня под кожей. При других обстоятельствах я могла бы быть впечатлена. Он так полон решимости понять меня, в то время как я в равной степени полна решимости не быть понятой. Не в этом смысле. Уязвимость — это приглашение быть урезанным и разобранным по частям. Я узнала это на собственном горьком опыте в первый год, когда моя мать стала Деметрой. Единственные люди, которым я могу по-настоящему доверять, — это мои сестры. Все остальные либо хотят чего-то от меня, либо хотят использовать меня для достижения своих собственных целей. Это утомительно, и гораздо проще не давать им вообще ничего.
Очевидно, с Аидом это не вариант.
Он пристально наблюдает за мной, как будто может вытянуть мысли прямо из моей головы, как теплую ириску.
— Я не жду совершенства.
Это заставляет меня издать собственный скрипучий смешок.
— Мог бы одурачить меня. Ты хочешь совершенного послушания.
— Не совсем. — Теперь его очередь пожимать плечами. — В эту игру можно играть по-разному. В
одной сцене большинство вещей оговаривается заранее. Эта ситуация бесконечно сложнее. Поэтому я спрошу тебя еще раз — чего ты хочешь? Совершенство явно раздражает. Ты хочешь, чтобы я заставил тебя повиноваться? Позволить тебе свободу и наказать тебя, когда ты переступишь черту? — Его темные глаза — это ад, который только и ждет, чтобы сжечь меня. — Что тебе будет труднее всего, Персефона?
 
У меня перехватывает дыхание в груди.
— Я хочу плохо себя вести. — Я не хотела этого говорить. Я действительно не знаю. Но Аид
предлагает мне все, что мне нужно? Это опьяняет сильнее, чем любой алкоголь, который я пробовала. Он предлагает странное партнерство, о котором я и не подозревала, что хочу. Он мог бы доминировать. Я могла бы подчиниться. Но баланс сил поразительно равен.
Я не знала, что это может быть так.
— Вот оно что. — Он говорит это так, как будто я открыла что-то глубокое этими четырьмя
маленькими словами. Аид крадется обратно к кровати, и если раньше он был небрежно доминирующим, то теперь он чувствует себя подавляющим. Я медленно опускаюсь на матрас, не в силах отвести от него глаз. Он щелкает пальцами.
— Платье. Сними его.
Мои руки тянутся к подолу, прежде чем мой мозг догоняет.
— А что, если я не захочу?
— Тогда я уйду. — Он снова поднимает свою проклятую бровь. — Конечно, это твой выбор, но мы
оба знаем, чего ты на самом деле хочешь. Сними платье. Затем ляг на спину и раздвинь ноги.
Он загнал меня в угол, и я даже не могу притворяться, что это не так. Я свирепо смотрю, но в лучшем случае чувствую себя неуверенно, когда предвкушение лижет мою кожу. Я не трачу время на то, чтобы дразнить его; я просто срываю платье и отбрасываю его в сторону.
Аид следит за движением ткани, от него исходит неодобрение.
— В следующий раз ты сложишь его, или я заставлю тебя ползать по полу в наказание.
Шок. Гнев. Чистая похоть.
Я откидываюсь на локти и свирепо смотрю.
— Ты можешь попробовать.
— Маленькая Персефона. — Он медленно качает головой, когда я раздвигаю ноги. — Ты
даже не знаешь, чего ты жаждешь, не так ли? Все в порядке. Я тебе покажу.
Я должна отпустить это. Я действительно должна. Но по какой-то причине я не могу держать себя в руках в присутствии Аида.
— Пожалуйста. Я знаю, что мне нравится.
— Докажи.
Я моргаю.
— Прошу прощения?
Он небрежно машет рукой, как будто не пожирает мою киску взглядом.
— Покажи мне. Ты так отчаянно хочешь оргазма? Довели себя до него.
Теперь мой взгляд почти не играет.
— Это не то, чего я хочу.
— Да, верно. — Он забирается на кровать, чтобы встать на колени между моими раздвинутыми
бедрами.
Аид не прикасается ко мне, но мне кажется, что он вытатуировал свою собственность на каждой части моего тела. Его очевидное желание меня усиливает мою потребность.
Я собираюсь это сделать. Я собираюсь просунуть руку между бедер и погладить свой клитор, пока не развалюсь перед ним на части. С тем, как я сейчас возбуждена, это вообще не займет много времени. И я…Я действительно хочу это сделать, черт бы его побрал. Но я не могу просто сдаться. Это не заложено в моей генетике. Я облизываю губы.
— Я предлагаю сделку.
Его бровь снова поднимается, но он только говорит: — Я слушаю.
— Я бы очень хотела… — Я не знаю, как сказать это, не умирая от смущения, поэтому я просто
бросаюсь вперед.
— Я хочу, чтобы ты кончил, когда я кончу.
Когда он продолжает наблюдать за мной, ожидая, я заставляю себя продолжать. — Если я доведу себя до оргазма…Я бы очень, очень хотела, чтобы ты тоже довел себя до оргазма.
Он долго смотрит на меня, как будто ждет, что я передумаю. Я могла бы сказать ему, что в этом нет абсолютно никакой опасности, что он, кажется, осознает несколько секунд спустя.
Руки Аида двигаются так, словно он ничего не может с собой поделать, ложась на мои бедра и слегка поглаживая меня. — Возможно, сегодня вечером ты добьешься своего, но не привыкай этого ожидать.
 
Я одариваю его солнечной улыбкой, от которой у него дергается мышца на щеке.
— Будь моя воля, ты бы уже был во мне.
— Мммм. — Он качает головой. — Ты неисправима.