Неоновые Боги (ЛП)

— Я собираюсь уйти пораньше. Думаю, что это может перерасти в мигрень.
— Ты определенно не собираешься. — Она сказала это достаточно вежливо, но в ее тоне
слышалась сталь. — Зевс хочет поговорить с тобой. Нет абсолютно никаких причин заставлять его ждать.
Я могу с ходу придумать с полдюжины отговорок, но знаю, что мама не послушает ни одного из них. И все же я не могу не попытаться.
— Ты знаешь, ходят слухи, что он убил всех трех своих жен.
— Это, конечно, менее грязно, чем развод.
Я моргнула. Честно говоря, не могу сказать, шутит она или нет.
— Мама…
— О, расслабься. Ты такая напряженная. Поверьте мне, девочки. Я знаю лучше.
Моя мать, вероятно, самый умный человек, которого я знаю, но ее цели — это не мои
цели. Однако легкого выхода из этого нет, поэтому я послушно зашагала рядом с Психеей, следуя за ней из комнаты. На мгновение мне показалось, что я почувствовала, как напряженно статуя Аида смотрит мне в спину, но это чистая фантазия. Аид — это мертвый титул. Даже если бы это было не так, моя сестра, вероятно, права; он был бы таким же плохим, как и все остальные.
Мы покидаем комнату со статуями и проходим по длинному коридору, ведущему обратно на вечеринку. Она как и все остальное в башне Додона — большое, чрезмерное и дорогое. Коридор вдвое шире, чем нужно, и каждая дверь, которую мы прошли, по крайней мере на фут выше, чем обычно. Темно-красные шторы свисают с потолка до пола и отодвигаются по обе стороны дверей — дополнительный штрих экстравагантности, в котором пространство, безусловно, не нуждалось. Это создает впечатление прогулки по дворцу, а не по небоскребу, возвышающемуся над верхним городом. Как будто кому-то грозит опасность забыть, что Зевс назвал себя современным царем. Честно говоря, я удивлена, что он не ходит с короной, которая соответствует короне его статуи.
Банкетный зал больше похож на тот же самый. Это массивное, обширное пространство с одной стеной, полностью занятой окнами, и несколькими стеклянными дверями, ведущими на балкон с видом на город. Мы находимся на верхнем этаже башни, и вид действительно потрясающий. С этой точки человек может видеть значительную часть верхнего города и извилистую полосу черноты, которая является рекой Стикс. А на другой стороне? Нижний город. Он сильно отличается от верхнего города, здесь наверху, и с таким же успехом он мог бы быть на Луне, если бы большинство из нас могло до него добраться.
Сегодня вечером балконные двери плотно закрыты, чтобы никому не мешал ледяной зимний ветер. Вместо вида на город темнота за стеклом превратилась в искаженное зеркало комнаты. Все одеты в пух и прах, радуга дизайнерских платьев и смокингов, вспышки ужасно дорогих драгоценностей и украшений. Они создают тошнотворный калейдоскоп, когда люди движутся сквозь толпу, смешиваясь, общаясь и капая красивым ядом с накрашенных красных губ. Это напоминает мне зеркало в доме развлечений. Все в отражении не совсем то, чем кажется, несмотря на всю его предполагаемую красоту.
Вокруг остальных трех стен висят гигантские портреты двенадцати активных членов Тринадцати. Это картины маслом, традиция, которая восходит к началу Олимпа. Как будто Тринадцать действительно думают, что они похожи на монархов прошлого. Художник, безусловно, позволил себе некоторые вольности с некоторыми из них. Более молодая версия Ареса, в частности, совсем не похожа на самого человека. Возраст меняет человека, но его челюсть никогда не была такой квадратной, а плечи — такими широкими. Этот художник также изобразил его с гигантским палашом в руке, хотя я точно знаю, что этот Арес завоевал свое положение, подчинившись арене, а не войне. Но тогда, я полагаю, это не создает столь величественного образа.
Требуется определенный тип людей, чтобы сплетничать, общаться и наносить удары в спину, пока их подобие смотрит на них сверху вниз, но Тринадцать наполнены такими монстрами.
Мама пробивается сквозь толпу, совершенно непринужденно общаясь со всеми остальными акулами. Проработав почти десять лет в качестве Деметры, она является одним из самых новых членов Тринадцати, но она привыкла вращаться в этих кругах, как будто родилась для этого, а не избрана народом, как всегда делают Деметры.
 
Толпа расступается перед ней, и я чувствую на себе взгляды, когда мы следуем за ней в ярко окрашенную смесь. Эти люди могут напоминать павлинов тем, как они делают все возможное для таких событий, но для человека их глаза холодны и безжалостны. У меня нет друзей в этой комнате — только люди, которые стремятся использовать меня как подножку, чтобы пробиться к большей власти. Урок, который я усвоила рано и жестоко.
Два человека отошли с пути моей матери, и я мельком увидела угол комнаты, которого изо всех сил старалась избегать, когда находилась здесь. В нем находится истинный перед богами трон, безвкусная вещь, сделанная из золота, серебра и меди. Крепкие ножки изгибаются до подлокотников, а спинка трона расширяется, создавая впечатление грозовой тучи. Такой же опасный и электрический, как и его владелец, и он хочет быть уверенным, что никто никогда этого не забудет.
Зевс.
Если Олимпом правят Тринадцать, то Тринадцатью правит Зевс. Это наследственная роль, передаваемая от родителей к детям, родословная, восходящая к первому основанию города. Наш нынешний Зевс занимал свою должность десятилетиями, с тех пор как занял ее в тридцать лет.
Сейчас ему где-то за шестьдесят. Я полагаю, он достаточно привлекателен, если кому-то нравятся большие белые мужчины с бочкообразной грудью, громким смехом и бородой, по-зимнему поседевшей. От него у меня мурашки бегут по коже. Каждый раз, когда он смотрит на меня своими выцветшими голубыми глазами, я чувствую себя животным на аукционе. На самом деле меньше, чем животное. Красивая ваза или, возможно, статуя. Что-то, чем можно владеть.
Если красивая ваза разбита, достаточно легко купить замену. По крайней мере, так оно и есть, если ты Зевс.
Мама замедлила шаг, заставляя Психею отступить на несколько шагов, и взяла меня за руку. Она сдала ее достаточно сильно, чтобы передать свое молчаливое предупреждение вести себя прилично, но она вся улыбается ему.
— Смотрите, кого я нашла!
Зевс протянул свою руку, и мне ничего не осталось, как вложить мою в его и позволить ему поцеловать мои костяшки пальцев. Его губы на мгновение касаются моей кожи, и маленькие волоски у меня на затылке встают дыбом. Мне приходится бороться с собой, чтобы не вытереть тыльную сторону ладони о платье, когда он наконец отпускает меня. Каждый мой инстинкт кричит, что я в опасности.
Мне пришлось упираться ногами, чтобы не повернуться и не убежать. Я бы все равно далеко не ушла. Не с моей матерью, стоящей на пути. Не с блестящей толпой людей, наблюдающих за этой маленькой сценой, как стервятники, почуявшие кровь на ветру. Нет ничего, что эти люди любят больше, чем драму, и сцена с Деметрой и Зевсом приведет к последствиям, с которыми я не хочу иметь дело. В лучшем случае это разозлит мою мать. В худшем случае я рискую стать заголовком в журналах сплетен, и это приведет меня в еще более горячую воду. Лучше просто переждать это, пока я не смогу сбежать.
Улыбка Зевса слишком теплая.
— Персефона. Ты сегодня прекрасно выглядишь.
Мое сердце забилось, как птица, пытающаяся вырваться из клетки.
— Спасибо, — бормочу я. Мне нужно успокоиться, успокоить свои эмоции. У Зевса репутация
человека, который наслаждается страданиями любого, кто слабее его. Я не доставлю ему удовольствия знать, что он пугает меня. Это единственная сила, которая у меня есть в этой ситуации, и я не собираюсь от нее отказываться.
 
Он придвинулся ближе, вторгаясь в мое личное пространство, и понизил голос.
— Я рад, что наконец-то у меня есть возможность поговорить с тобой. Я пытался загнать тебя в
угол последние несколько месяцев. — Он улыбнулся, хотя улыбка не доходит до его глаз. — Этого достаточно, чтобы заставить меня думать, что ты избегаешь меня.