Свет во тьме. Черные дыры, Вселенная и мы

Те, кто пытается разгадать эту загадку, чаще всего говорят, что на самом деле существует не одна, а много вселенных, – как цветы в поле, они прорастают, живут и увядают. Каждая из этого множества вселенных несколько отлична от другой, и лишь по чистой случайности мы живем именно в этой, обеспечивающей возможность жизни, Вселенной, поскольку она единственная, которую нам дано видеть.
Но давайте продвинемся в наших рассуждениях чуть дальше. Возможно ли в нашей Вселенной отыскать следы старых вселенных? Например, обнаружить крупномасштабные структуры, образовавшиеся при столкновении двух разных вселенных? Лично я рискну предположить, что гипермассивные черные дыры – потенциально лучшие претенденты на роль ископаемых остатков старых вселенных. В конце концов, это именно то, что должно остаться после Вселенной наподобие нашей. На сегодняшний день не обнаружено ни единого свидетельства, подтверждающего подобную возможность. Как нет и никаких указаний на то, что параллельные вселенные вообще существуют и что мы можем каким‐то образом обнаружить их опытным путем.
Неясно также, можно ли, исходя из наличия одной-единственной – фактически невероятной! – Вселенной, сделать вывод, что вселенных должно быть много, поскольку это делает существование нашей Вселенной более вероятным. Если ваш сосед выиграл в лотерею миллион долларов, это не обязательно означает, что он играл миллион раз [226]. Нам нечего сказать, кроме того, что мы живем рядом с настоящим везунчиком. Наблюдая только этот розыгрыш и не будучи осведомленными о правилах его проведения, мы не смогли бы сделать вывод о том, сколько человек – или как много вселенных – принимало в нем участие.
Без конкретной надежды на доказательство встает вопрос: идея мультивселенной относится к физике или к метафизике? Мы не можем заглянуть ни за сингулярность в начале нашей собственной Вселенной, ни за ее границы. Даже если мы утверждаем, что мультивселенная не самообман, а настоящий физический объект, все равно остается вопрос: откуда взялась мультивселенная? Получается, что мы только смещаем наше собственное неведение на нейтральную территорию физики!
Стивен Хокинг утверждал, что задавать вопрос о происходившем до Большого взрыва все равно что спрашивать о том, что севернее Северного полюса. Он предложил модель мира, в которой временная координата никогда не начинается в нуле [227]. Мне это кажется всего лишь остроумной уловкой, поскольку Северный полюс – проблема только в определенной модели мира и в рамках определенной системы координат. Конечно, если считать, что мир ограничен поверхностью шара, ответить на этот вопрос действительно нельзя. И все же остается возможность отдалиться от поверхности шара и, двигаясь в любом направлении над Северным полюсом, задать правомерный вопрос о том, что может быть над и под ним.
Другие считают, что Вселенная образовалась спонтанно “из ничего”, – но это зависит от того, как именно данное “ничего” определяется. Каждая теория образования мира начинается с законов природы, с набора математических уравнений, а сегодня в большинстве случаев – с океана квантовой пены, из которой спонтанно появляется новая Вселенная. На самом деле ни в одной из моделей Вселенная не образуется “из ничего”, что справедливо и для нескольких вселенных.
“В начале было Слово…” Так начинается первый стих Евангелия от Иоанна – один из самых знаменитых стихов Библии [228]. В основе каждой из естественных наук лежат законы, в соответствии с которыми функционирует мир. Из этих законов конструируется “язык” науки. Но откуда взялось слово, которое было в начале? Откуда взялись законы? То, что с помощью законов становится чем‐то, – откуда оно берется?
“…и Слово было Бог”. Так сказано во второй, наиболее важной строке этого стиха. На протяжении тысячелетий люди задаются вопросом о первопричине, о первичной движущей силе, и в иудео-христианско-исламской традиции ответом на этот древний вопрос является “Бог”. В каком‐то смысле “Бог” – местоблюститель, и заполнить это “место” каждый должен сам. Тогда основной вопрос звучит так: “Кто или что есть Бог?” Даже из этой формулировки ясно, что затрагиваемый здесь вопрос явно выходит за рамки физики и ее ограничений.
 
Тем не менее кто‐то может считать, что проблема Бога вообще не относится к компетенции физики. Позиция агностика вполне понятна. Какие именно ответы давать на вопросы о том, что есть первопричина всего и в чем кроется смысл жизни, каждый человек решает для себя сам. Спрашивать его об этом не нужно – однако все же допустимо.
С учетом того, как развивалась современная астрофизика, позиция агностика совершенно разумна. В течение длительного периода, растянувшегося от античных времен до наших дней, астрологи и астрономы отделялись и отдалялись друг от друга. Сегодня коллеги не станут всерьез, как ученого, воспринимать астронома, практикующего астрологию. Они обвинят его в фальсификации науки.
Отстаивание наукой собственной независимости привело к тому, что в наше время религиозные, философские и теологические вопросы полностью исключены из естественных наук. Это было частью процесса освобождения науки от диктата церкви и философии. Но это не значит, что такие вопросы следует принципиально игнорировать. Наука решила ограничить область своей компетенции не относящимися к религии вопросами, но подобное решение нельзя полагать универсальным.
Точно так же науку нельзя использовать для доказательства отсутствия Бога лишь только потому, что вопрос о существовании Бога физика перед собой не ставит. Атеизм – вполне оправданная точка зрения, но научного обоснования у нее нет. Попытки воспользоваться наукой, чтобы доказать ошибочность убеждения в существовании Бога, кажутся мне столь же абсурдными, как попытки воспользоваться ею для доказательства Его существования.
Не только черные дыры убеждают нас в том, что ограничения – часть нашего мира. Если кто‐то осмелится задаться вопросами, выходящими за рамки физики, обойти вопрос о Боге ему не удастся. Именно потому, что природа накладывает принципиальные ограничения на то, что доступно нашему знанию, мы снова и снова наталкиваемся на установленные ею пределы и бряцаем своими вопросами перед небесными вратами. Эти ограничения являются своего рода проявлением милосердия: сдерживая наше высокомерие, они дают нам возможность верить и надеяться. Я не думаю, что физика, в которой полностью отсутствует Бог, возможна, – по крайней мере, если мы задаем вопросы, напрямую относящиеся к границе человеческого знания и даже выходящие за ее пределы. Где‐то глубоко внутри нас, людей, заложено стремление найти ответы на главные вопросы. Спрашивать откуда, куда и почему – это что‐то вроде первобытного инстинкта, часть души человека. Подобные вопросы занимают нас всю жизнь и заставляют искать на них ответы. В этих поисках свои роли отведены и религии, и философии, и науке. И дело очень осложняется, если одна из этих дисциплин утверждает свое эксклюзивное право на интерпретацию всего мира.
Вместо того чтобы приписывать только себе способность все объяснить, науке не мешало бы согласиться с существованием неких пределов и стать партнером в конструктивном диалоге. Я считаю опасным полагаться лишь на науку и технологии, когда речь идет о наших духовных потребностях, – опасным как для нас, так и для объективности науки.
Но стоит ли сегодня вообще говорить о Боге? Разве научный прогресс не отвел Богу роль своего рода заменителя, временного решения? И разве научный прогресс постепенно не оттеснял его во все меньшую, все более незначительную нишу? Утверждать вслед за Стивеном Хокингом, что Бог излишен, поскольку современная физика уже ответила на все вопросы, значит все слишком упрощать. Наоборот, я бы сказал, что сегодня Бог нужен как никогда. По большому счету, даже если науке и удалось разобраться с бесчисленными аспектами развития жизни и Вселенной, она все равно ни на шаг не приблизилась к ответу на главный вопрос философии – откуда взялись мы. Точно так же, как принципиально нельзя приблизиться к бесконечности, принципиально нельзя приблизиться и к началу всего сущего. Нынче мы знаем гораздо больше, чем когда‐либо прежде, но, соответственно, мы знаем больше и о том, о чем знать не можем. Сегодня пробел в нашем знании, который должен заполнить Бог, стал как никогда широким и существенно более принципиальным. В него попадает происхождение всей Вселенной (или, возможно, многих вселенных) и всего субатомного квантового мира. Откуда все это взялось и куда движется? Мы стали лучше понимать правила игры во Вселенной, но вот откуда появилась сама игра и кто придумал ее правила – на это ответа у нас нет. Мы могли бы взобраться на вершину Вавилонской башни знаний и, глядя оттуда на наш маленький мир, провозгласить полный триумф науки, но мы бы провозглашали триумф, который может никогда и не случиться. Мы можем объявить, что Бог мертв, но тогда мы окажемся далеко не первыми, чьи действия вызывают слабую улыбку на лице Того, Кто издалека смотрит на нас [229].