И опять Пожарский

Ещё через час отчалили. Нужно было спешить, чтобы до темноты отплыть подальше от города.
Жеребец был и вправду красавец, вороной, гораздо массивнее остальных.
– Эта порода называется кохейлан, – сообщил туркмен.
  
Событие шестидесятое
 
На них напали под утро, на второй ночёвке после Казани. Маленькая флотилия уже вошла в Каму и даже продвинулась по ней на несколько вёрст. Кама в устье своём была река величественная. Без компаса или опытного кормчего и заблудиться можно. Не видно противоположного берега, и сразу стало понятно, что спускаться вниз по Волге и подниматься вверх по Каме – это две большие разницы.
Пристали к левому берегу Камы, там, где в неё впадает речка Актай. Ну, это так кормчий сказал, ни одного указателя Пётр не заметил, разумеется. Вот, кстати, идея. Нужно будет, как вернёмся, указатели на дорогах поставить, эта – на Нижний Новгород, эта – на Балахну. Пусть народ читать учится.
Место Петру сразу не понравилось. На опушке леса. Из того леса можно по кустам почти к самому лагерю подойти. Пётр поделился своими опасениями с сотником Малининым. И был услышан. Среди кустов выставили два дополнительных поста. Повечеряли, и народ начал укладываться. Весна ещё была не настоящая, ночью подмораживало, поэтому наломали лапника, свалили несколько сухостоев, запалили костры.
Пётр заснул быстро, но после полуночи замёрз и встал, чтобы поближе к костру перебраться. Попытался снова улечься, но сон не шёл. Плюнув на него, княжич пошёл проверить посты в кустах. Неспокойно что-то было на сердце.
В одном дозоре сидели его знакомец Иван Пырьев и нижегородский стрелец Фома Гужев. Обменялись приветствиями шёпотом, и княжич поинтересовался, не встревожены ли птицы. И оказалось, что сороки трещали несколько раз. Неспроста.
– Иди-ка, Иван, подними Малинина, и пусть он сюда срочно десяток с арбалетами пришлёт. Если тревога ложная, то на ладье позже выспимся… – И княжич стал осторожно пробираться к следующему дозору.
Эти стрельцы были из старожилов и тоже не зря восемь месяцев учились у княжича передовой воинской науке.
– Сороки стрекочут, – сообщил десятник Борода, – или волки, или двуногие волки.
– Я Пырьева уже послал десяток с арбалетами к тому дозору на помощь звать, – успокоил стрельца княжич. – Вот что сделаем. Пойду я, всех подниму. Вы тут тихо сидите, если что, отходите к лагерю.
Пожарский юркнул сквозь кусты и, перебежками вернувшись в лагерь, стал незамедлительно поднимать стрельцов. Вооружались только арбалетами, так как огонёк фитиля у мушкета может спугнуть незваных гостей, а проверка боем его отряду не помешает. Собрались, вооружились, подползли к кустам, заняли позиции, а противника всё нет и нет.
– Зря всполошились, – решил попенять ему Малинин, который формально всё же являлся старшим в отряде.
И в это время началось. Ночь была пасмурной, светать ещё не начинало, так что видимость была от силы сажень пять. Стрельбу открыли сразу оба дозора. Нападающих было много, даже очень много. Если бы было светлее и не попадись им выученный генерал-лейтенантом десантных войск отряд, успех, без сомнения, был бы на стороне разбойников. Только сложилось так, как сложилось.
Первый залп из сорока двух арбалетов изрядно проредил нападавших. На свету разбойники поняли бы, что добыча им не по зубам, но было ещё очень темно, первые несколько секунд никто ничего понять не мог, потом долго решали, бежать вперёд или назад. И в это время нападавших накрыл второй залп. Ещё сорок два болта по остановившимся татям. Тетивы вжикнули, и опять несколько секунд ушло на перезарядку. Теперь нападающие находились в панике: кругом замертво падают их товарищи, а кто и откуда ведёт огонь, не слышно, как не слышно и выстрелов.
– Не стрелять! – крикнул Пожарский. – Я – князь Пожарский, сдавайтесь! Подняли немедленно руки и выбросили оружие!
Подействовало. Почти. Несколько человек ломанулись к лесу и были остановлены арбалетными болтами. Остальные подняли руки.
 
– Малинин, сдавшихся вязать – и к костру. Борода, со своим десятком добьёшь раненых. – Пётр осмотрелся. – Пырьев, Гужев, за мной, к лесу, зигзагом бегом.
Лагерь разбойников был разбит в полуверсте от стоянки Пожарского, на большой лесной поляне. В нем находилось всего пять человек, троих сразу срезали из арбалетов, в остальных метнули ножи. Добили раненых. Ну, вроде и всё. На душе у Пожарского птички радостно пели: не потерял никого из своих, значит, не зря учил столько месяцев. Ещё несколько лет и десяток боёв, и настоящий спецназ будет.
Суд начался, когда полностью рассвело. К Петру подвели высокого, по их меркам, татарина в дорогих одеждах, халат так вообще шёлком крыт.
– Кто таков? – поинтересовался княжич у арестованного.
– Это ты кто такой и где князь Дмитрий Михайлович? – Татарин зло водил глазами вокруг.
Я Пётр Дмитриевич Пожарский, сын князя Дмитрия Михайловича, – спокойно выдержал его зыр канье бывший генерал. – Теперь твоя очередь.
Я князь Баюш Разгильдеев, – гордо выпятил грудь татарин.
– Ты православный? Кто тебе грамотку на княжий титул давал, самозванец какой?
– Я крещёный. А грамотку мне давал отец твой с князем Трубецким, когда отбил я нападение ногайских татар на Самару.
– Всё чудесатей и чудесатей, – вспомнил Пётр «Алису в стране чудес». – Зачем же ты, князь, на царёвых стрельцов напал? Отец тебя князем сделал, а ты в благодарность решил его сына убить? Нехорошо.
– Мы за вами с утра следим. Флаг у вас на мачте басурманский. Я думал, что это персы в Каму вошли пошалить. В отместку казакам нашим. Вот и решил проучить неверных, – уже не зло, а подавленно сообщил «разгильдяй». С него, наверное, и пошло это словечко по Руси.
– Что за воины с тобой? – поинтересовался княжич.
– Это всё служилые татары из касимовских. – Баюш поёрзал на жёлтой прошлогодней траве. – Развяжи руки, княжич, не враги мы.
– И то верно, развяжите ему руки, ребята…
Пётр сообразить не мог, что же теперь делать. Побили почти восемь десятков своих. Так Россия совсем обезлюдеет.
– Борода, посчитали, сколько пленных взяли? – спросил он у развязывающего татарскому князю руки десятника стрелецкого.
– Двадцать четыре, – ответил стрелец и, чуть помедлив, добавил: – Вместе с князем этим.
– Что теперь делать будем, князь Баюш Разгильдеев? – поинтересовался Пожарский у татарина, растирающего запястья. – Придётся мне доложить государю нашему Михаилу Фёдоровичу, что на посланный им на Урал-камень отряд напал князь татарский по фамилии Разгильдеев.
– Не губи, княжич! Христом нашим прошу, – стал вытягивать из-за пазухи нательный крестик Баюш. – Что хочешь для тебя сделаю. Хочешь, одну ладью тебе отдам?
– А сколько у тебя ладей? – заинтересовался Пожарский.
– Три большие ладьи, забирай одну, – обрадовался начинающемуся торгу Баюш.
– Давай, князь, мы сделаем так… – Пётр достал из мешка самодельную карту на пергаменте. Перед отъездом он долго мучился, вспоминая этот регион России, смотрел карты у воеводы Бутурлина и расспрашивал купцов. В результате у него получилась, скорее всего, не очень точная, но получше многих карта бассейна Камы до Урала. – Мне надо проплыть как можно дальше по реке Белая, на которой стоит Уфа. Там пройти вёрст сто пешком и потом построить плоты, затем плыть вниз по течению реки Миасс. – И княжич показал весь маршрут Баюшу по карте. – Ищем мы камень один. Не золото это и не самоцвет. Но мне и государю он нужен очень сильно. Татарского у нас никто не знает. Проводи нас на одной ладье до Уфы, я тебе пятьдесят рублей за это заплачу и царю потом, когда вернусь, грамотку напишу, что помог мне зело князь Баюш Разгильдеев и награды достоин сей храбрый воин.
Татарин думал недолго.
– Очень неблизкий путь ты выбрал, Пётр Дмитриевич, всё лето уйдёт. Хорошо, пойду я с тобой до Уфы, чего для друга не сделаешь. – Он протянул Пожарскому руку.
Через пару часов тронулись уже на четырёх судах. Баюш взял с собой семнадцать служилых татар. Остальные остались хоронить убитых и охранять две другие ладьи князя Разгильдеева.