Днем с огнем (СИ)
Хочешь сладких апельсинов,Хочешь вслух рассказов длинных?.. [2]Рассказов на болящую голову я не хотел, апельсин ел по рекомендации. А вот когда песня дошла до строчки с соседями, что мешают спать, заподозрил неладное. Понимаете, при работе по ночам, на сон отводится дневное время, шумное в любом многоквартирном доме, а у меня один сосед — любитель послушать музыку погромче, другой — запойный алкаш, поколачивающий жену, скандалы с воплями и грохотом со стороны их семейства мало уступают в частоте выходам программы "Время". На их фоне иногородняя соседка-скрипачка, снимающая комнату в той же двушке в конце коридора, где живут пьянчужка с женой, сыном и чьей-то матерью (не в обиду, я действительно не в курсе, кем приходится суровая громкоголосая дама, мамой алкашу или тещей), смотрится сущим одуванчиком. Другие соседи тише и потому для меня незаметнее. С момента появления Кошара на моих квадратных метрах я перестал просыпаться от громкой музыки, от громыханий, от визгов…
— Кошар, — было тепло, день еще не перетек в вечер, но меня холодком пробрало. — Ты ничего не предпринимал по отношению к нашим соседям? Они больше не будят меня днем.
— Ты меня с хапуном путаешь? — возмутился Кошар. — Дом твой укрепляю помалу, как обещался. Это с хмелю ты мыслишь криво, не иначе. Тебе бы живой огонь да сквозь тело пропустить — враз бы сняло хворь эту бражную.
Стоит ли говорить, что с таким стимулом я возжелал обучиться лечебному приему как можно скорее? А уж то, что при моем неумении обращаться с даром техника безопасности велит держаться подальше от легковоспламеняющихся предметов, как раз и привело меня в парк. Он довольно-таки обширен и не очень хорошо обустроен, так что найти в нем уединенное местечко не проблема, особенно в будни. Собак, к которым прилагаются их владельцы, способен отгонять Кошар, и о приближении ко мне кого угодно предупредить тоже может.
К сожалению, к собакам прилагаются не только владельцы, но и производимые четвероногими натуральные удобрения. Так что кеды для прогулки я надел поплоше, а когда пришло время сойти с пешеходной дорожки на зеленую травку, пустил вперед манула с его потрясающим нюхом. И топал вслед за ним. А как забавно было глядеть на вытянутые лица собачников, когда их здоровенные псы жались к хозяйским ногам, жалобно поскуливали, пропуская величественно вышагивающего Кошара с задранным вверх хвостом!.. Разумеется, без всяких пошлостей вроде шлейки выгуливался мой "котик". И он не походил больше на испускающего дух, это был гордый, уверенный в себе серый представитель семейства кошачьих (и славянского фольклора по совместительству).
Легкая прогулочная часть закончилась на расстилании туристической пенки за группой насаждений, удачно скрывающей меня от досужих взглядов. Пенка, как и боксерские перчатки, переехала со мной с родительской квартиры; я полагал, что буду заниматься, но кроме как на пробежки по парку в погожие дни и посещения спортклуба раз в неделю-полторы-две ни на что меня после переезда не хватало.
С глаз людских мы ушли подальше. Беспокоило меня, что будет, если я в процессе освоения антипохмельного… то есть, живого огня, полыхну ненароком, и кто-нибудь заметит за кустами да деревцами иллюминацию. На высказанные опасения Кошар махнул лапой, то, мол, не моя забота, а его.
А потом пошла тягомотина: непросто убедить себя в том, во что веришь с оговорками, донести убежденность эту до того, во что и веришь, и не веришь. Еще и на больную голову… Да, сам видел, держал на ладони сияние. Да, не считал говорящего манула и босоногого малорослика своими воображаемыми собеседниками, но что-то внутри противилось, мешало, ставило палки в горящее колесо.
Когда же эти внутренние "палки" под напором (я упорный, местами упертый, говорил ведь уже) сломались, абстиненция уже выветрилась ветерком. Подозреваю, на то Кошар и рассчитывал.
Волна тепла прокатилась по телу, окутала, будто пледом в холодную ночь, обняла, как живая. Она — эта часть стихии, огонь живой — с того первого объятия в парке ассоциировалась у меня только с женским образом.
— Ох-хо! — после этой волны у меня не только в голове прояснилось, по всему организму ощущалась такая бодрость, что никакими дозами кофеина не добиться.
Кошар сдержанно похлопал подушечками передних лапок.
— А как часто можно такое проделывать? — спросил я.
Кошар подернул плечами, прям как человек.
— Малыми шагами достигать единства я б тебе советовал, Андрей. Лихо будет, ежели возобладает огонь над тобой. То говорил, говорю и говорить буду: он — твой, не ты — его.
— Ладно, — согласился я. — Вот над каким малым шагом думаю со вчера: мне б научиться огонек вызывать, небольшой, как от свечи или зажигалки. И наука, и контроль, и польза.
Тот случай у Фонтанки, когда я пригрозил неведомому обладателю синюшной конечности "высечь искру малую", неоднократно всплывал у меня в памяти. Вроде пустяк, а неприятно. Мне по Фонтанке ходить, не переходить; блеф с зажигалкой — чистой воды шарлатанство (или правильнее в моем случае сказать: чистого огня?) — а я пустые угрозы терпеть ненавижу. Повторись кулачонку высунуться снова, мне бы страсть как хотелось ответ давать не выдуманный.
— Контроль и наука — дельно, важно, — согласился Кошар. — Слушай тогда…
Ясность ли мысли, от живого огня оставшаяся, то ли, что не впервые обратился к "встроенной паранормальщине" (мне это определение больше по нраву, чем пресловутая "сила"), но огонек на ладони нужного вида и размера зажегся скоренько. Я тренировался, доводя до автоматизма вызов язычка пламени, покуда не зажегся в небе закат.
— В дом пора, — высказал Кошар нашу общую мысль.
— Согласен. И в магазин бы забежать, есть охота. И твоих овсяных печенек прикупить, я видел, что закончились.
Он степенно кивнул, обойдясь без нравоучений об опасностях хождения после захода солнца. Либо рассудил, что я успею сбегать и вернуться до того, как солнышко окончательно за кромку закатится, либо пристрастие к овсяному печенью перевесило вероятные неприятности.
Сначала я завел в дом Кошара и взял денежку. Без бумажника, сунул в карман джинсов одну пятисотрублевую купюру. Без изысков и лишнего шика я в эту сумму из расчета на пару дней обычно укладывался, а считать ценники, чтобы не выйти за предел, дело несложное.
Задержался, очередь была на всех кассах, а тетушка на той кассе, что я наугад выбрал, и вовсе работала со скоростью мороженой камбалы. Ей бы точно не повредил заряд бодрости.
Бравурно насвистывая, с раздутым пакетом в руке, я подошел к парадной. Улыбнулся: для парадника сладенького я тоже прикупил, чтобы не серчал за сегодняшнее хождение овинника по лестничной клетке.
Перед дверью мялась девочка, какая-то потерянная на вид. Две русые косички, голубенькие бантики у основания косичек, пронзительно-голубые глазки. Открытое, милое личико.
— Заходишь? — придержал дверь я.
Девочка кивнула, зашла в парадную следом за мной. Дверь лифта для нее тоже пришлось придержать.
— Какой этаж? — спросил я участливо: дети не должны грустить и походить на брошенных котят.
Малышка захлопала ресницами. Я нажал на свой — седьмой. Спросил:
— Тебе выше?
Она отрицательно покачала головой. Лифт со скрежетом пополз вверх. Я закатил глаза: что мог, я сделал, вести эту потеряшку к себе или в милицию — нет, спасибо, хватит с меня добрых дел. Особенно непрошенных.
И тут малышка резко мотнула головой, по моей руке скользнул кончик косички. Сверкнула голубыми глазами, запела. Звук из ее рта шел такой странный, будто не живая дошкольница поет, а старая патефонная пластинка, с шумами, щелчками, поскрипыванием и царапающим слух выделением буквы "ц".