Двуглавый Змей (СИ)

Проход и коридор, ведущий к этой двери, в отличии от остальных мест, не был украшен разнообразными картинами, не было здесь и пресловутых золотых подсвечников в виде двуглавых змей.
— Гм, где вы берёте не обмёрзшую древесину, мистер Роберсон?
— В подвале, — растерянно проговорил мужчина, смотря в сторону комнаты, где заперли Ростафа. — А что?
— Действительно похолодало, а потому я хотел бы сходить и принести поленьев для растопки, — соврал наёмник.
Роберсон повернулся к пепельноволосому мечнику, смерив его взглядом. Потом медленно кивнул, казалось, о чём–то догадавшись.
— Хорошо. Ты справишься один?
— Гм, возможно, лишние руки не помешали бы.
— Я могу пойти, — робко проговорила Вероника.
Гумберг сжал кулак. «Плохо дело, — подумал он. — Не может же Вероника быть убийцей. Ну же, я иду совсем один в страшный, тёмный подвал, без оружия и чего–либо. Отличный вариант для тебя. Ну же, подай голос. Согласись идти со мной.»
Но голос никто так и не подал.
— Гм, хорошо. Спасибо, Вероника. — наёмник вздохнул, устало оглядевшись.
Ромари, сидящая в кресле, медленно обводила каждого взглядом. Джефри, всё ещё бледный, заламывал пальцы, шарахаясь от каждого скрипа. Орен просто тяжело молчал и, казалось, не дышал даже, полу–прикрыв глаза. Девочка не давала своим волосам покоя, то и дело поворачиваясь в сторону коридора.
Гумберг вздохнул ещё раз.
— Гм, пошли.
Неприятное чувство одолело наёмника. Тягучее, пульсирующее, оно скребло в груди у солнечного плетения, заставляя бледнокожего помощника детектива сжиматься всё сильнее и сильнее. Каждый шаг к двери давался, пускай и с не большим, но трудом. Неприятное ощущение росло. Наёмник размял пальцы, чувствуя, как они затекают.
Холод железной ручки, щелчок замка и резкий запах алкоголя. Тёмный проём и слабоосвещённые ступеньки крутой лестницы, ведущей в самый низ. Шаг вперёд. Ощущение тут же пропало. Гумберг не знал, что то, что он только что испытал — мимолётный страх неизведанности.
— Где именно здесь древесина? — без особого интереса спросил он.
«Было бы странно, если бы я вернулся без неё, — скучно заметил Гумберг. — Тем более, раз уж за мной никто не пошёл.»
— Прямо у правой стены, перед бочками с вином, — подала голос служанка, следуя прямо за мечником.
Слабое пламя свечи в её руках освещало лишь небольшой кусочек пространства, вырывая его из когтистых лап тьмы. Тень наёмника, деформированная и вытянутая, легла на деревянные ступеньки, создавая причудливую картину. Где–то в углу заскрежетала древесина. Нога вступила во что–то липкое.
Гумберг не успел среагировать. Кинжал, воткнувшийся ему чуть ниже лопатки вызвал яркую вспышку боли. Толчок в спину, и вот он уже летит над ступеньками, боковым зрением замечая сдержанно ухмыляющуюся Веронику. Грохот разбитых бутылок, испуганный писк грызунов, новая вспышка боли и полная дезориентация.
Свет исчез, скрип двери и щелчок замка. Всё произошло менее чем за пару секунд. Наёмник лежал, хрипя и сплёвывая кровь. Его лёгкое было пробито, а нога вывернута. Но смутило его больше не это, а то, что его рука упиралась во что–то липкое, холодное и мягкое. С трудом, чувствуя притихающую боль в позвонках, он поднял голову. И обомлел — прямо рядом с ним, широко раскрыв стеклянные глаза, в которых отпечатался истинный ужас и настоящий животный страх, вся мокрая, лежала Вероника. Гумберг отключился.
Гумберг почувствовал покалывание в кончиках пальцев. Несколько распуганных его падением крыс наконец осмелели, и, выползя из своих нор, подобрались ближе. Некоторые уже начали кусать его кожу. То же произошло и с Вероникой, на которой уже виднелись давние укусы.
«Ну конечно. Ведь я всего лишь живой труп. Не человек. Мутант, порождение проклятья или некромантии. Чей–то неудачный эксперимент, существо, противное самой природе. Я убиваю чудовищ, а таких, как я, убивают паладины. Выродок скверны и дитя бездны. Вот кто я такой. Но умереть вот так. От простого удара в спину таким же паразитирующем выродком. Бездна и пекло, если я умру от рук доплера!»
 
Помощник детектива встал, хрустнув спиной. С трудом, но поднялся. Начал делать более частые вдохи, почти не кашляя и не хрипя.
«Да меня же Мирана засмеёт! Не смог распознать ублюдка за столько дней! И что мне делать…»
Наёмник поправил пепельные волосы. Осмотрелся. Потянулся, протёр лицо. Замер, почувствовав запах дыма, просачивавшегося сквозь плотно закрытую дверь.
«Пекло. Нет… У меня есть цель. Приехать к Д’антстарам. И такой шанс у меня представился.»
Мечник повернул голову, окинув взглядом труп. На одежде вероники выделялись четыре расплывшихся пятна и глубокий порез на горле.
«Первый удар пришёл в шею. Остальные же… Ублюдок бил так, чтобы она не умерла мгновенно, мучаясь и истекая кровью. Она ведь даже не могла кричать из–за пореза в горле. Ещё и залил её труп алкоголем, чтобы скрыть запах…»
Пилигрим взглянул в сторону двери, чувствуя, как вскипает. Глаза, привыкшие к темноте, выцепили тёмную полосу на ступеньках, идущую примерно до половины лестницы. Дальше же след обрывался.
«Она, страдая, пыталась сбежать. Из–за тебя всем пришлось пережить этот кошмар. Из–за тебя мы не можем уехать отсюда и неизвестно, что будет дальше. Из–за тебя…»
Он попытался взять себя в руки, но его мысли путались, сбивались, игнорируя попытки сосредоточиться на чём–нибудь помимо закипающей где–то внутри злобы. Путали его также и странные образы, возникавшие перед глазами, смутные обрывки воспоминаний, наваждения которых он сгонял как остатки сна. Туманные и противоречивые ощущения поднимались всё выше и выше, как клубы дым, что таились до этого в его сознании, беспрерывно сменяющиеся и пульсирующие в голове, звенящие и шипящие, шепчущие и кричащие одновременно, но так далеко от него, словно шелест листвы.
Охотник на монстров сделал шаг вперёд. Посмотрел вниз и вправил ногу. Потом ещё один шаг. И ещё. Пепельноволосый охотник поднимался вверх, шаг за шагом. Кровь струилась по его пальцам. Теперь это была его кровь, ведь от злобы он сам не заметил, как стиснул кулаки сильнее, игнорируя впившиеся в кожу ногти.
«Верно. Я охотник на монстров. И сейчас я делаю именно то, что и должен — охочусь на монстра.»
Раздался крик. Потом ещё один. Гумберг не знал, сколько он так пролежал на холодном, каменном полу без сознания. Но теперь он отчётливо чуял запах дыма и треск пламени. Различить голоса в этой какофонии звуков было невозможно. Дверь оказалась заперта, что, впрочем, совсем не удивило наёмника.
Удар. Ещё один. Охотник наносил удар за ударом, сдирая кожу с костяшек. Бил, не переставая и даже не думая перестать. От каждого такого удара дверь трещала, ломилась, а старая ручка прогибалась всё сильнее и сильнее под натиском мечника. Гумберг закричал. Удар. Ещё один. И снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова…
Со звоном ручка упала на ступеньки и, подпрыгивая, покатилась вниз. Сопровождаемая скрипом, дверь медленно приоткрылась. И явила на свет страшное, но внешне спокойное лицо мертвеца. Мертвеца с горящими глазами цвета самого чистого рубина. С глазами, горящими яростью.
Гумберг прошёлся по коридору, всё отчётливее видя стелящийся по полу дым. За углом раздался грохот. Языки пламени, находившиеся у самых оснований деревянных стен, с каждой секундой поднимались всё выше и выше. Картины падали, разламывая рамы, а бумага чернела и тлела. Становилось всё жарче и жарче. И в этом аду из пламени и дыма мечник смог разглядеть тело. Тело Роберсона, до последнего сжимавшего меч. Из–за угла вышел Ростаф.
Весь потрёпанный, в саже, красный и вспотевший, он безумными глазами смотрел на Гумберга. Его руки задрожали. Руки, в которых был антрацитовый меч наёмника. Ростаф сжал его посильнее, да так, что побледнели костяшки. Заговорил, побелев:
— За что?
— Гм, прости? — не понял наёмник.