Передаю цель...

Дорого тогда обошелся некачественный транспорт отряду 11-го полка. Забегая вперед, следует сказать, что в боеоперации в Кара-Кумах по ликвидации объединенной бандгруппировки Дурды-Мурта и Ахмед-Бека было занято 464 верблюда, пало 135 этих признанных «кораблей пустыни» от быстрого движения, высокой температуры, достигавшей 60–70 градусов, отсутствия воды… Люди — выдержали…
Стараясь не показать своих самых мрачных предчувствий, командир полка распорядился еще сто верблюдов мобилизовать в селении Ханка. Других не было. Надо было с этим транспортом выполнять боевую задачу.
Несколько успокоили его местные знатоки пустыни, порекомендовавшие группу проводников-верблюдовожатых во главе с «королем песков», отлично, как заверили Масленникова, знающим Кара-Кумы, по имени Кабул. Прищуренный глаз и прыгающая бровь делали его приметным среди остальных, таких же прокаленных солнцем проводников в ватных стеганых халатах и высоких бараньих шапках-тельпеках. По манере держаться он тоже выделялся среди других, видимо, ревниво оберегая свое звание, стремясь и поведением поддержать столь высокую марку.
Десятого мая отряд, сделав за один переход девяносто километров, отдохнув до вечера, в 18 часов в сопровождении хивинского транспорта выступил из Хивы в южном направлении на колодец Холыбай, где должен был дожидать отряд командира полка Масленникова со своими двумя взводами милицейского дивизиона комэск Приданников.
Первую половину пути прошли ночью, сберегая силы, через сорок километров сделали привал. За второй ночной переход сделали еще сорок километров и двенадцатого мая в девять часов утра пришли на колодец Холыбай.
В первые же сутки песчаного пути командир полка воочию убедился, насколько тормозит движение караван. Делая четыре-пять километров в час ташаузский транспорт в двести пятьдесят верблюдов с основным грузом был только на пути от Ташауза к Хиве. Особенно трудно было двугорбым кораблям пустыни тащить орудие, которое должно было сказать свое весомое слово в решающий момент боя.
Но одно, казалось бы, незначительное происшествие позабавило не слишком-то весело настроенного начальника отряда.
Присматриваясь к своему старшему проводнику, проверяя все время путь по компасу и карте, Масленников заметил, что Кабул с прищуренным глазом и прыгающей бровью, если и считал себя королем песков, то словно бы попал в чужое королевство.
Выслав вперед дозор, командир отряда спросил главу проводников: «Как считаешь, Кабул, сколько будет еще километров до колодца Холыбай?»
Тот с важным видом оглянулся по сторонам и заявил, что до колодца еще пятнадцать километров.
Надо же было так получиться, чтобы как раз в этот момент на гребне соседнего бархана показался высланный Масленниковым передовой разъезд под началом командира взвода Криулина.
— Товарищ командир полка, — доложил, подъехав Криулин, — колодец Холыбай в трех километрах. Командир милицейского дивизиона товарищ Приданников производит водопой, ждет вас!..
Общий хохот, к немалому смущению Кабула, понявшего, о чем речь, заглушил слова Криулина.
Командиру полка было не до веселья: идти на сближение с объединенной бандой придется не только без транспорта, но и без проводников: Кабул и его помощники признались, что эту часть пустыни не знают. Еще хуже дело с транспортом: теперь-то уж не оставалось никаких сомнений, что и ташаузские верблюды, так же, как хивинские и ханкинские, не оправдывают свое, столь высокое в Кара-Кумах верблюжье звание.
  
ИМЕНИ ГЕРМАНСКОГО ПРОЛЕТАРИАТА
 
Невысокий, но плотный, в выгоревшей на солнце гимнастерке красноармеец Панченко из дивизиона Воробьева, ведя в поводу верблюда, от чересседельника которого тянулась веревка, уходившая в глубину колодца, отмерял ровно шестьдесят шагов, на минуту останавливался, пока второй боец, Усенко, не подхватывал показывающееся из зияющего провала ведро, не выливал воду в котелки и ведра. Снова с верблюдом — к колодцу, опять от колодца, и так, будто маятник, туда и обратно, туда и обратно, подменяясь с товарищами, при пятидесятиградусной жаре.
 
Вокруг, куда пи посмотри, барханы и барханы из наносных сыпучих песков, которые во время «афганца» так поднимаются в воздух, что неба не видно: от пыли стоит сплошная мгла и барханы меняют очертания, переползают на другое место, чтобы сбить с пути караван, путешественника, оказавшегося в этих гиблых местах. Жестокая природа, жестокое место. Вокруг — песок и песок. Горы песка, грядами, как волны, идущие друг за другом до самого горизонта, покрытые редким, чудом цепляющимся за склоны, казалось высушенным до звона, костлявым саксаулом.
Шестьдесят шагов красноармейца Панченко — это что-нибудь сорок — сорок пять метров глубины колодца. Триста ведер до прихода отряда Масленникова вычерпал Приданников. Бойцам и лошадям 11-го Хорезмского полка хватило всего лишь по одному котелку на человека и по одному ведру на коня, в то время, как нормально конь пьет несколько ведер сразу.
Еще подходя к колодцу, командир полка разрешил открыть фляги и некоторое время наблюдал, как бойцы и командиры его отряда, едва отпив два-три глотка, отдавали воду коню, точно так же, как это было на тактических учениях, последний раз — в районе крепости Змухшир.
Он и сам, спешившись, протянул своему Пирату флягу с отвинченной крышкой, и тот стал тянуть из нее воду, как из соски, хотя в другое время, осмелься кто-нибудь предложить ему флягу, тут же перекусил бы ее.
Как ни поворачивай дело, а приходилось ждать караван. Но и караван, отдав воду отряду, не мог здесь, на колодце Холыбай, пополнить запасы.
Вместе с командирами дивизионов Воробьевым и Самохваловым, секретарем партбюро полка Быбой Масленников обошел бивуак, выслушал рапорты взводных, старшин и дневальных.
В одном только взводе отделенный командир Черевко доложил:
— А если беспартийный, — спросил Быба, — выходит, можно коню спину набивать?
— Никак нет, — ответил Черевко. — Мы уже взяли Голобородько в оборот. Отвечаем за него всем отделением, потому что он весь дивизион назад тянет.
— Что ж… И ответите. Полной мерой ответите, — не очень-то приветливо пообещал Масленников.
Черевко ничего не сказал, только еще больше вытянулся по стойке «смирно».
В других отделениях и взводах набоев не было, больных тоже — значит не зря прошли месяцы тренировок, выходов в пески.
Вернувшись к колодцу, где бойцы продолжали гонять взад и вперед верблюда, добывая горько-соленую, но тем не менее такую драгоценную воду, командир отряда созвал совещание начальствующего состава, развернул карту.
Отправленная Приданниковым войсковая разведка, искавшая колодцы, доложила, что означенный на карте колодец Хан-Кую в четырнадцати километрах к югу на месте не найден.
— Позовите Кабула, — приказал Масленников и, когда старшина проводников подошел, спросил его:
— На карте колодец Хан-Кую есть, на месте его нет. Что можешь сказать, яшули?
— Выходит, я плохо знаю пески, — все еще переживая свой конфуз с выходом к колодцу Холыбай, начал было проводник (бровь его запрыгала чаще), но командир полка сделал нетерпеливый жест:
— Давай, яшули, по делу. Скажи, что знаешь о колодце Хан-Кую? Почему на карте он есть, а в пустыне его нет?
После долгих объяснений Кабула наконец установили, что колодец называется по его словам не Хан-Кую, а Бал-Кую — это означает «Медовый колодец», настолько там была прекрасная питьевая вода. Но только лишь «была». Пять или шесть лет прошло, как колодец засыпали, спасаясь от погони, басмачи. Других колодцев поблизости нет…
— …Товарищ командир полка, радиограмма! — доложил, подбежав к совещавшимся начальникам, ра
дист Веленгуро. — От командира доброотряда Хан-Дарьи Классовского!
«Ванда Ахмед-Бека, Дурды-Мурта засыпала колодец Докуз-Аджи, ушла на северо-запад. Колодец восстановил, выхожу по следу банды. Классовский».
— Ну, вот, теперь легче, — сказал командир отряда. — По крайней мере капали на след. — Так, что будем делать, товарищи командиры?