Какая удача
– Почему… почему ты сам его не принес? Или не сказал, что это от тебя?
– Хм, не знаю, – сказал он. – Наверное, я просто забыл. Ну, я рад что ей понравилось. Ты готов? Снимай с паузы, погнали.
Таков Трэвис. Парень, к которому прикипаешь.
31.Конечно же, на следующее утро меня ждало письмо. Вот оно:
Том,
Спасибо за комплимент насчет машины. Мне нужно ее помыть. Просто… в последнее время я был немного занят. Ты знаешь, как бывает.
Должен сказать, машина никогда особо не помогала знакомиться с девушками. С ними сложно разговаривать, не так ли? Эти студентки хуже всех. Они лучше будут пялиться в телефон, чем взаимодействовать с реальным миром. Они всегда жалуются на парней, какие те грубые, но вокруг них полно хороших парней, если бы они только огляделись. Они никогда не замечают их. Некоторые из нас прямо здесь, прямо перед ними. Если бы они только огляделись.
Одна из положительных сторон Ай-Чин в том, что она была дружелюбной и улыбчивой каждый раз, когда я ее видел. Я видел, как она шла по Саутвью пару недель назад. (Кстати, я правда удивлен, что никогда тебя не видел. Я никогда там никого не видел. Хотя, справедливости ради, я обычно появляюсь там довольно рано.) Ты живешь в хорошем районе – обособленном, но все равно соединенном со всем, что нужно. Кто-то вроде нее может просто ходить там по улице и не переживать, что их собьет пьяный студент или изнасилует какой-то парень из трущоб. Она может быть просто счастливым улыбающимся человеком. Сейчас уже мало таких мест, понимаешь? Поэтому мне всегда она нравилась, когда я проезжал мимо нее по утрам. Она просто шла, словно в мире не существует ничего плохого. Она была невинной. Мне не нужно было свайпать вправо, чтобы найти ее, а ей не нужно было свайпать влево, чтобы отвергнуть меня. Мы могли встретиться как обычные люди, в настоящем мире. Без предрассудков.
Предрассудки тяжелее всего.
Но она в порядке. С твоей стороны было мило поинтересоваться. Мы сближаемся. Я думаю, она начинает мне доверять. И, может быть, однажды я смогу довериться ей.
Всего наилучшего,
32.У меня не так много времени на переваривание и восстановление после вчерашнего, потому что на моей кухне находится взрослый ребенок в полицейской форме.
Я правда чувствую себя нормально, между прочим. Безусловно, каждый из этих инцидентов сказывается на тебе. Это черта прогрессирующего заболевания. Ты не столько поправляешься, сколько приспосабливаешься к новой реальности. В моем пищеводе есть крохотная царапина, раздражающий порез, которого еще вчера там не было, и он будет там до конца моей жизни. Это из-за застрявшей мокроты? Или от того, что тот парень меня уронил? Или это просто общее ослабление моих легких? Эй, может, все три сразу! Это не имеет значения. Просто теперь я такой. Каждый вдох теперь будет сопровождаться слабым присвистыванием в моей груди, уколом боли каждый раз, когда я буду втягивать воздух, до самой моей смерти. Это случилось вчера. Сегодня всегда отличается от вчера.
Было бы хорошо, если бы я мог передать все это огромному полицейскому, стоящему у меня на кухне этим утром и попивающему дешевый растворимый кофе, наверняка пролежавший несколько месяцев в шкафчике, из слишком горячей кружки. В этом доме никто никогда не варит кофе, поэтому у Марджани ушло двадцать минут на его поиски. Но, по всей видимости, Андерсон нуждается в своем кофе, потому что он изо всех сил старается проглотить варево из бобов, собранных где-то в период администрации Картера.
– Спасибо за кофе, мэм, – говорит он, хотя мне кажется, что у него начинают слезиться глаза.
– Пожалуйста, – отвечает Марджани. – Трэвис, будешь?
– Знаешь, мне, наверное, не помешает, – говорит Трэвис, и он не шутит. Я не помню, когда я в последний раз видел его раньше одиннадцати утра. Он похож на Хранителя Склепа. – Но я думаю, что лучше будет нанюхаться крысиного яда, а?
Андерсон медленно поворачивает к нему голову.
– О, я ничего не нюхаю. Я не это хотел сказать. Я не употребляю. Совсем. Скажи наркотикам «нет».
– Думаю, тебе лучше перестать говорить, Трэвис, – замечает Марджани.
– Полностью согласен, Мар, – мямлит Трэвис и вглядывается во внезапно очень заинтересовавший его большой палец левой руки. – Поддерживаю.
Андерсон прочищает горло. Получается громкое рокотание, разносящееся эхом по комнате.
– Так, значит, вчера на митинге я поговорил с Трэвисом, прежде чем все случилось, и он рассказал, что у вас есть для меня информация, которую я, эм, не смог получить в прошлый свой визит, – говорит он. Он такой большой, но, серьезно, такой молодой. Я замечаю, что его борода прикрывает довольно значительное количество прыщей, а его лицо круглое, почти по-детски пухлое. Я однозначно старше него.
Марджани достает хлеб из тостера, намазывает его маслом и кладет перед Трэвисом и полицейским. Он благодарно кивает, даже не взглянув на него. Его взгляд мечется по комнате. Я же не первый инвалид, которого он встретил, не так ли?
– Итак, Дэниел, что вы можете мне рассказать об Ай-Чин?
Я смотрю на Трэвиса.
И как мы это сделаем?
Давай я просто буду говорить, а ты кивай, если согласен, и качай головой, если нет, ладно?
Я не знаю, стоит ли нам позволять каким-либо твоим словам стать официальным свидетельством.
Смейся, смейся, говнюк.
– Ладно, вот какое дело, – начинает Трэвис, и это даже очаровательно, наблюдать за тем, как он пытается дать презентацию, словно он гостевой лектор с прожектором, или что-то вроде того. Но это длится только мгновение.
– Дэниел весь такой сидит на улице, на крыльце.
– На этом крыльце?
– Чего?
– На крыльце этого дома?
– Да. Ага. Этом крыльце. Этого дома.
– В какой день?
– Чего?
– В какой день?
– В день, когда она пропала?
– Значит, в пятницу?
– В пятницу! Погодите, в пятницу, да? Она в этот день исчезла? – Трэвис смотрит на меня. Я киваю. Господи, чувак. – Да, в пятницу.
– В котором часу?
– Утром.
– В котором часу утром?
– Во время завтрака.
Андерсон тяжело вздыхает:
– В котором часу утром?
– Я не знаю.
Он смотрит на меня. Я включаю свой динамик: – СЕМЬ ДВАДЦАТЬ ДВА.
– Это точное время? – спрашивает он.
– ДЫА.
– Что-что?
Черт.
– ДА. ДА. ДА. ТОЧНОЕ ВРЕМЯ.
– Спасибо. – Он снова поворачивается к Трэвису. – Ладно. Он на крыльце.
– И он видит, как она идет по улице.
– Это был первый раз, когда он ее там видел?
– Да. Нет, погодите, нет. Погодите. Черт, я даже не знаю. Дэниел, это был первый раз, когда ты ее видел? Ты мне говорил? Может, я забыл. У меня много чего происходит!
Андерсон, которого Трэвис уже раздражает, смотрит на меня. Я киваю. Может, мы можем просто избавиться от посредника.
– Послушайте, – говорит Андерсон, – может, я просто поговорю с Дэниелом напрямую, а вы поучаствуете, когда мне понадобится, эм, уточнение.
Наверное, лучше, если я этим займусь. Тебя за что-нибудь арестуют, если ты продолжишь говорить.
Заткнись.
Не говори ему, что у тебя с собой трава.
У меня нет с собой травы.
У тебя всегда с собой трава.
Заткнись.
– Ну, Дэниел, можете сказать: вы видели Ай-Чин утром той пятницы?
– Да.
– Вы видите ее каждое утро?
– Почти.
– Она когда-то видела вас?
Я смотрю на Трэвиса.
Только в то утро.
Только в то утро?
Только в то утро.
– Только в то утро, – говорит Трэвис, очень гордый собой.
– Ладно, – говорит Андерсон. – Вы уверены, что это была она?
Да. Наконец-то.
– Да.
– И Трэвис говорит, вы видели ее в каком-то автомобиле?