Порочные занятия (ЛП)

Нет, не то.
У меня никогда не было оргазма, который был таким сильным и длился так долго. Язык профессора Сегала лениво очерчивает круги по клитору, ощущения не проходят, в то время как палец внутри давит на одно и тоже место снова и снова, заставляя дергаться и сокращаться по его команде.
Он хочет добить?
После очередного оргазма становится ясно, что догадка верна. Профессору не нужны орудия убийства, когда у него есть пальцы и язык.
— Пожалуйста, — мольба срывается с губ. — Не надо больше…
Он издает довольное урчание, больше похожее на рык.
— Ты примешь все, что я тебе дам.
Восторг нарастает глубоко внутри, и нервы покалывают.
— Ох, — говорю я сквозь тяжелое дыхание. — Но я не могу кончить по команде.
— Будешь умницей и кончишь для меня еще раз, — бормочет он. — Но на этот раз я хочу сквирт.
Он сумасшедший, если думает, что может просто указать женскому телу, как работать, но волна удовольствия останавливает меня от озвучивания этого факта.
Его пальцы набирают скорость, терзая то место внутри, которое зажигает фейерверк.
Вот дерьмо. Это происходит снова.
Я дергаюсь в фиксаторах, не зная, хочу ли уползти от его прикосновений или просить о большем.
— Вот так, — бормочет он. — Ты хорошо справляешься.
Мое сердце переполняет похвала.
Профессор Сегал работает пальцами, пока количество лампочек в потолке не удваивается. Вспышки застилают зрение по краям.
Дыхание учащается, и пот выступает на коже.
Этот сукин сын каким-то образом уговаривает мое тело кончить по его команде.
— Нет, — шепчу, потому что не хочу, чтобы он останавливался.
Пульсация внизу такая сильная, что ноги дрожат. Дыхание профессора ласкает каждый дюйм кожи.
Жарко, все колит, я как оголенный провод.
Удовольствие вспыхивает, и глаза закатываются к затылку. Весь мир сужается до языка на клиторе, и пальца, ласкающего киску.
Ощущения растут, растут и растут, но он не прекращает, затем оргазм обрушивается, как цунами, и я шумно вдыхаю воздух.
Волна за волной удовольствие накрывает, заставляя тонуть снова и снова.
Профессор Сегал удовлетворенно фыркнул, но продолжил движение пальцами, посылая волну ощущений через тело.
— Нет, — качаю головой из стороны в сторону. — Слишком много… я не могу… я сейчас умру.
Не осознаю, что произношу слова вслух, когда вдруг слышу ответ:
— Ты возьмешь все и будешь наслаждаться.
Взрыв охватывает киску, живот, и я содрогаюсь в конвульсиях. Язык профессора замедляется — слава богу, он не давит сильнее на это чувствительное место.
Спина выгибается, и я воплю, как ошпаренная кошка, наконец, выталкивая его палец. Он возобновляет трение, только замедляясь по мере того, как волны удовольствия становятся менее интенсивными.
— Хорошая девочка, — говорит он, голос такой теплый.
Я слишком занята, чтобы купаться в его похвалах. Вместо этого пытаюсь отдышаться и сморгнуть пятна перед глазами.
Вдруг он исчезает, отходит, оставляя меня одну. Но мгновение спустя он подносит бутылку к моим губам. Я дергаю головой в сторону, думая, что это вино.
— Вода, — говорит он. — В следующий раз я хочу, чтобы ты сквиртила. И обезвоживание тебе не поможет.
— Не надо, — зажмуриваюсь и мотаю головой из стороны в сторону.
Тот первый оргазм был замечательным, второй и третий интенсивными. Но четвертый уже был разрушительным, а дальше…
— Пей, — он снова подносит бутылку к губам.
Только когда прохладная жидкость скользит по языку, понимаю, что у меня пересохло во рту, а горло охрипло. Я делаю глотки, наполняя пустой желудок, который выбрал именно эту минуту, чтобы заурчать.
Профессор напрягается.
— Ты голодна.
Мои щеки заливает жар, и я отвожу взгляд.
— Посмотри на меня.
Поворачиваю к нему голову и смотрю сквозь ресницы. Это не должно быть таким унизительным — мужчина заставил меня сползать по лестнице в нижнем белье, затем скулить под штукой в форме грабель, а после еще выпил из меня вина.
Почему-то признание, что я голодна, кажется мне хуже.
— Я хочу видеть твои глаза, — сурово говорит он.
 
Мой взгляд останавливается на нем.
Все следы легкомыслия исчезли, он снова стал человеком, швырнувшим стул через лекционный зал.
Живот скручивает.
— Наше соглашение не даст результат, если ты не будешь честна. Это понятно?
Я мягко киваю.
Он смотрит так пристально, что становится некомфортно, а затем говорит:
— Я хочу тебя услышать.
— Да, сэр, — бормочу я.
Профессор Сегал отходит, ослабляя давление взгляда, и я, наконец, выдыхаю с облегчением.
Он регулирует гинекологическое кресло, чтобы я снова сидела прямо, а затем расстегивает наручники. Кровь растекается по телу, и я пытаюсь сморгнуть красноту с глаз, прежде чем понимаю, что это свет.
Сведя вместе стремена, чтобы ноги могли расслабиться, он расстегивает манжеты на коленях и лодыжках. У меня будто не хватает костей, чтобы слезть с кресла, слишком сильна слабость, чтобы даже подумать о попытке двигаться.
Профессор Сегал стоит рядом и смотрит на меня сверху вниз, как на потерянного котенка, которого он нашел дрожащим на обочине. По крайней мере, так кажется.
Не могу сказать наверняка, собирается ли он избавить меня от страданий и предложить блюдце молока.
Он просовывает одну руку под спину, другую под ноги и подхватывает на руки.
Мое сердце переворачивается.
— Куда мы…
— Никаких оргазмов, пока ты не поешь.
Напрягаюсь, но он наклоняется, чтобы опустить мою голову на свое широкое плечо. Никто никогда меня так не носил, по крайней мере, я такого не помню. Никто никогда не заставлял меня чувствовать себя такой любимой и защищенной.
Это… неожиданно.
Я расслабляюсь у него на груди и закрываю глаза.
— Но ты сказал, что хочешь заставить меня сквиртить, — говорю тихим голосом.
— У тебя будет достаточно времени, чтобы научиться кончать под моим руководством.
— Ты говоришь почти как профессор, — бормочу я.
Он фыркает и несет меня в другой конец комнаты. Мы направляемся к кровати с балдахином, но веки слишком отяжелели, чтобы все разглядеть.
Он опускает меня на кожаный матрас, и ноздри наполняются ароматом полироли. Руки падают в стороны, и я жду, что он закрепит их у меня над головой, но вместо этого садится рядом и начинает массировать запястья.
— Что ты делаешь?
— Проверяю, чтобы манжеты не причинили никакого вреда.
— Ох, — мои брови сходятся. — Ты хочешь меня связать?
— А ты? — спрашивает он с мрачным смешком.
— Может быть.
Он отпускает одно запястье, прежде чем взяться за другое. Его прикосновения удивительно нежны для человека, который прижимал меня к столу и рычал в лицо.
— Ты делаешь это со всеми своими подружками? — сдержанно говорю, пытаясь скрыть настоящий вопрос.
— Я забочусь о том, что принадлежит мне, если ты спрашиваешь об этом.
В его тоне есть легкость, которая подразумевает, что он намеренно обходит стороной вопрос, но я слишком голодна и измотана, чтобы настаивать на ответах.
Черт. Почему я вообще спрашиваю? Последнее, что мне сейчас нужно, это привязаться.
Растерев лодыжки и колени, он обнял меня и помог сесть. Я опускаюсь на мягкий кожаный подголовник и, наконец, открываю глаза, чтобы увидеть, как он смотрит оценивающим взглядом.
Все тело напрягается. Он решает, стоит ли меня оставить?
— Что? — наконец спрашиваю я.
— Произошло ли сегодня что-то, с чем ты не смогла справиться?
— Все было хорошо, — отвечаю я.
Хорошо?
Понятия не имею, почему дала такой скромный ответ, когда это был самый приятный и волнующий опыт в моей жизни. Может быть, какая-то часть меня подозревает, что это единичный случай, и он забудет все, что мы сегодня делали, как и обещания о финансовой поддержке.
Я хочу спросить, но любой намек на отказ, даже самый прозрачный, может лишить меня равновесия.