На грани выживания (ЛП)

Несколько сотен человек прогуливались от здания к зданию и собирались в небольшие группы, чтобы поболтать и узнать новости и слухи.
— Куда дальше пойдем? — спросила она с напускной бодростью.
Майло сделал вид, что изучает все здания, затем указал на последнее в ряду, самое дальнее.
— Вон туда.
— Конечно, — пробормотала она.
Квинн присматривала за Майло днем. Обычно она не возражала. Майло стал ей как младший брат, которого у нее никогда не было, и она его обожала.
В последнее время, когда она смотрела на бледное лицо и грустные глаза Майло, она видела Ноа. Он напоминал ей о той ночи, обо всем, что произошло.
Сегодня она впервые за две недели проводила время с Майло. Они оба чувствовали это — неловкость, дистанцию, кружили друг вокруг друга, как незнакомцы.
Майло был тих и замкнут, Квинн поглощена своими мрачными мыслями, не понимая, что делать или говорить.
Они спешили по грязной траве, пригнув лица от прохладного ветра. Небо оставалось серым и пасмурным, температура — около минус одного градуса.
Выстрелы эхом разносились над гулом разговоров и криками детей. Рейносо и несколько офицеров Фолл-Крик устроили импровизированный полигон из тюков сена, чтобы проводить занятия по стрельбе в течение дня. Любой желающий со своими патронами мог потренироваться.
Обычно ярмарочные аттракционы находились в западной части комплекса. Сейчас там только пустое, заросшее сорняками коричневое поле, сугробы снега навалены тут и там.
Куда делись огромные металлические чудовища — колесо обозрения, гравитрон, карусель, бамперные машинки, маятниковый пиратский корабль, башня падения? Наверное, пылятся на каком-нибудь огромном складе, и никогда больше не будут использоваться.
По крайней мере, не в ближайшее десятилетие, может быть, два. А может быть, и навсегда.
Такие вещи, как окружные ярмарки, на долгое время перестанут быть чьим-либо приоритетом.
С каждым шагом на нее накатывали воспоминания. Ежегодные визиты к бабушке и дедушке, чтобы посмотреть на кроликов, кур и коз, на конные соревнования, такие как выездка, на красивых лошадей, скачущих по рингу с заплетенными гривами, упругой блестящей шерстью и ниспадающими хвостами.
И, конечно, полакомиться «слоновьими ушами» величиной с ее голову, пальцы в сахарной пудре, рот липкий от сахарной ваты, карамельных яблок и гигантских индюшачьих ножек, капающих жиром.
В семь лет ее стошнило на круге «Тилт-О-Вирл». В девять лет она заняла первое место по искусству, нарисовав принцессу Ариадну, сражающуюся с Минотавром вместо Тесея. Голубая ленточка до сих пор хранится у нее в ящике для носков.
Другое, более мрачное воспоминание ворвалось в ее сознание. Когда ей было десять лет, она ждала Октавию, чтобы та забрала ее с ярмарки после того, как мать подруги отвезла их в то утро.
Один за другим родители ее друзей приезжали, чтобы забрать своих драгоценных детей в безопасные, теплые, уютные дома. Пока Квинн не осталась одна.
Наступил вечер, ярмарка закрылась, турникеты заскрипели, когда сотни гостей в спешке покинули ее, а затем работники закрылись и ушли, не обращая внимания на маленькую девочку, сидящую на тюке сена сбоку от входа, слизывающую мороженое с пальцев и старающуюся не плакать.
После нескольких отчаянных телефонных звонков и выяснения, что Октавия в запое и не в состоянии никого нянчить, в конце концов приехал дедушка.
«Я здесь, — сказал он, подъезжая на потрепанном оранжевом Форде 1978 года, и редкая вспышка гнева на его лице, когда он увидел ее, одинокую и дрожащую, вскоре сменилась беспокойством и облегчением. — Я с тобой».
По дороге домой они не разговаривали, но как же ей понравился «Оранж Джулиус» в тот вечер, гул двигателя, вибрирующий на ее потертом сиденье, знакомый запах дедушки, его крепкая, надежная фигура в тусклом свете фар.
Так много воспоминаний. Одни хорошие. Некоторые плохие. Это время ушло навсегда, как бы сильно Квинн ни хотела его вернуть. Со смертью дедушки, с ЭМИ, который украл так много в одном, тихом, невидимом дыхании.
 
Она потерла кольцо на брови и ускорила шаг, вытесняя мрачные воспоминания из головы, глядя на скомканную бумагу в своих руках.
Бабушка поручила ей составить список товаров, доступных для торговли, поскольку сама занималась продажей своего знаменитого консервированного яблочного пюре, персиков и клубничного джема, пока присматривала за малышкой Шарлоттой для Ханны.
Квинн и Майло вошли в последнее длинное белое здание, Призрак рысил за ними по пятам. Ханна велела пиру присматривать за сыном, и пес, похоже, ее прекрасно понял — он не отходил от Майло дальше чем на несколько ярдов.
Внутри все напоминало огромный блошиный рынок. Люди из Фолл-Крика и близлежащих городов выставляли свои товары на раскладных столах, цены от руки писали на кусках картона или бумаги и крепили скотчем к столам.
Никому не нужны деньги; теперь действовала бартерная система.
«Бобы, пули и пластырь» — вот что, по словам дедушки, будет ценным, если мир погрузится во тьму. Он как всегда оказался прав.
Бекки Грисоун, владелица парикмахерской «Тресс», разложила на нескольких столах ножницы, расчески и флаконы с аэрозолями. Она притащила одно из кресел из салона и стригла волосы женщины, укорачивая их до подбородка.
Позади нее стояла очередь людей, которые держали пластиковые пакеты с несколькими банками или коробками с едой, чтобы обменять их на хорошую стрижку.
Короткая стрижка — это разумно. Меньше волос — меньше шампуня и мыла; к тому же, когда следить за гигиеной становилось все труднее и труднее, вши снова становились проблемой.
Возможно, Квинн стоит подумать о собственной стрижке, хотя она сама подстригала челку бабушкиными ножницами. Синий ирокез мог бы стать крутым, хотя большая часть синих волос уже выцвела до черного цвета.
Несколькими павильонами ниже Джамал Дункан и Тина Ганди, чей отец владел автомобильной мастерской, разложили на нескольких столах механический хлам, засунутый в картонные коробки и разбросанный по полу — автомобильные аккумуляторы, катушки проводов, зарядные устройства и двигатели газонокосилок.
Джамал помогал Фолл-Крик устанавливать ретрансляторы, чтобы расширить диапазон связи. Инженер по специальности, он был настоящим гением в области электроники, и его старания привели в рабочее состояние несколько радиостанций и несколько генераторов.
До людей дошли слухи, и они стали приносить Тине и Джамалу автомобильные аккумуляторы, портативные радиоприемники, портативные генераторы и солнечные зарядные устройства в обмен на туалетные принадлежности и еду.
Квинн остановилась у стенда мистера Аткинсона, чтобы купить немного его домашнего меда, который он обменял на бабушкины персики. Его жена готовила потрясающий персиковый коблер и различные пироги.
Джулия Верн-Смит сделала мыло ручной работы из золы и свиного жира. У Коринны Маршалл нашлось несколько драгоценных семян, которые она обменяла на пару цыплят миссис Дорсон.
Призрак принюхивался ко всему, его блестящие карие глаза ничего не упускали. Он был таким высоким, что его виляющий хвост смахивал тюбики с неоспорином и коробки с пластырями.
В следующем киоске он сбил со стола маленькие горшочки с рассадой розмарина и базилика.
Никто на него не кричал. Он вызывал усталые улыбки у взрослых и возгласы восхищения у детей, которые сбегались со всех сторон, чтобы погладить его по голове, потрепать за уши и почесать под подбородком.
Призрак потакал их обожанию с безмятежной терпимостью принца.
Квинн удивлялась его невероятному терпению по отношению к тем, кого он считал своими подопечными. К самым маленьким он относился с предельной нежностью, даже когда они ненароком наступали ему на лапы или дергали за хвост, а старших детей игриво подталкивал или толкал, побуждая их бежать за ним или наоборот.
— Отличная у вас собака, — похвалила женщина средних лет в киоске, торгующем самодельными свечами и яйцами. На ее табличке говорилось, что она принимает на обмен отбеливатель, мыло и зубную пасту.