Игра в четыре руки
Упираюсь в подоконник, ловлю второго беглеца в перекрестье оптики. А у этого подготовочка хромает: пробует подтянуться, срывается в снег, испуганно пригибается – струйка пуль из Толиного «стечкина» выбивает бетонное крошево возле головы. В отчаянном усилии взгромождается на гребень бетонной плиты, и тут-то я плавно, на выдохе, нажимаю на спуск. Тело беглеца дергается, мешком падает на ту сторону, и двор наполняется людьми в белых маскировочных халатах, с короткими автоматиками наизготовку. Они тоже кидаются к забору, но оттуда, из промозглой мглы, раздается мотоциклетный треск, по соснам мельтешат яркие белые лучи, и звуки движка стремительно удаляются, тают в ночи.
Успокоить Миладку так и не удалось. Стрельба уже давно прекратилась, а она так и сидела, закаменев, вцепившись в Серегин свитер. А когда ее пальцы стали по одному разжимать, отлеплять от этой спасительной соломинки, внезапно впала в буйство, стала истерически рыдать, хохотать, молотила кулачками Карменситу, расцарапала физиономию ни в чем не повинному Асту… Пришлось, прижав ее к диванной подушке, предварительно брошенной на пол, вколоть дозу чего-то успокоительного из крошечного пластикового тюбика. Такой же укол девушка предложила и Сереге. Тот нахмурился, но спорить не стал, покорно подставил предплечье. Мне, что характерно, предлагать не стали – видимо, кубинка была в курсе моего особого статуса.
Уколы подействовали почти сразу. Мы с Карменситой уложили ребят по спальням (девушка аккуратно подоткнула Милке одеяло и ласково провела ладонью ей по щеке) и отправились осматривать плоды нашей победы.
– Что за disparates… ерунда? – От волнения кубинка мешает русские и испанские слова. – У ваших bandidos не нашлось ничего получше этого хлама?
Вооружение налетчиков в вправду иначе как жалким не назовешь: охотничье ружье, охотничий же карабин «Лось» с оптическим прицелом и непонятный уродец с дисковым магазином, при близком рассмотрении оказавшийся старичком ППШ со срезанным кожухом, укороченным вдвое стволом и грубо отпиленным по шейку прикладом. Плюс «макаров», найденный за поясом одного из убитых. И никаких тебе оперативных кобур и прочих приспособлений для скрытого ношения!
Похоже, история повторяется: противник, как и в трех предыдущих случаях, подготовился к нападению из рук вон скверно. Правда, планируя нападение, они сумели проявить некоторую смекалку: подошли к объекту не со стороны соседних дач и не с улицы, а со стороны леса, через забор. Логично вроде бы, если не учитывать глубокого, даже сейчас, в последних числах марта, снега. Любой, кому вздумается обойти дачный поселок вдоль общего двухметрового забора из бетонных плит, неизбежно оставит дорожку следов, ясно различимую в темноте. Потому и генеральские «ребята», засевшие на соседних дачах, об этом варианте особо не парились – двое их коллег, оставленных возле въездного шлагбаума, время от времени проверяли периметр поселка на предмет следов и каждый раз сообщали о том, что все в порядке, чужие здесь не ходят.
Но они пришли – через лес, по узкой просеке, от которой поселок отделяли какие-нибудь двадцать метров не слишком густого ельника. И не просто пришли, а с выдумкой: сперва нанесли визит в расположенное километрах в трех лесничество, повязали всех, кто там находился, изъяли стволы (карабин и ТОЗовский гладкий полуавтомат двенадцатого калибра) и, погрузившись на два «Бурана», двинули к поселку. На них и отступили, когда стало ясно, что нападение не удалось и на объекте ждала засада. Любые попытки преследовать их были заранее обречены на неудачу – побегай-ка пешком за шустрыми снегоходами по глубокому, пропитанному водой снегу!
Налетчики оставили двоих убитых. Еще как минимум один был ранен – моя работа. Осмотрев дорожки следов, Толя категорически заявил, что супостатов было пять – четверо участвовали непосредственно в атаке и еще один ждал возле «Буранов». Он и волок на себе раненого к снегоходу, о чем ясно свидетельствовала цепочка кровавых пятен на снегу.
Заурчал двигатель «Волги», вдоль улицы легли конусы ближнего света.
– Это сomandante Коста, – обреченно прошептала Карменсита. – La mierda del toro [19], сейчас он нам устроит…
Да, девочки и мальчики, лучше вам самим застрелиться. Пока, значит, не поздно…
30 марта 1979 года.
Где-то в Подмосковье.
День неожиданный известий
Полосы каленого дюраля, соударяясь, издают дребезжащий звук – ничего общего с романтическим звоном стали, который так любят поэты. Мы с Астом впали в своего рода транс – взятый с начала схватки единый темп этому способствует, тело все делает само, без вмешательства разума.
На следующий день после нападения мы вытоптали в снегу за домом большую круглую площадку и стали по часу-полтора упражняться на ней: сначала обычная физуха, потом – упражнения на растяжку, с оружием, под конец – обязательный свободный бой. Мы оголялись до пояса и бились уже в полную силу, а потом отправлялись в заранее натопленную баню, щеголяя вздувшимися рубцами от ударов.
В зрителях недостатка не было. Толик с Кармен даже выразили желание попробовать свои силы в фехтовании, но довольно быстро выяснилось, что даже отличная физическая подготовка не заменяет искусства владения клинком. Кубинка не сдавалась дольше коллеги, но когда сообразила, наконец, что Аст попросту бережет ее, сдерживая удары, разозлилась, швырнула палаш в снег и удалилась, гневно шипя что-то по-испански.
На второй день снова приехал дядя Костя, как раз к тренировке. Увидав подъезжающую черную «Волгу», я хотел было бой остановить, но Карменсита не позволила: «сomandante Коста» хотел поприсутствовать, продолжайте, пожалуйста… Вот мы и продолжаем.
После душа (баню на этот раз топить не стали) все расселись в гостиной, за самоваром и привезенным из Москвы «берлинским» печеньем и бубликами с маком – их, оказывается, обожает Кармен. А когда чаепитие подошло к концу, дядя Костя, извинившись перед остальными, пригласил меня прогуляться по свежему воздуху.
– Значит, девочке все рассказали?
Мы идем по узкой, пробитой в снегу тропинке. В последние три дня стало ощутимо теплеть, сугробы сделались серыми, ноздреватыми, напитались влагой, но все равно кое-где доставали до пояса. Мы вдвоем. Толя, совмещающий должности генеральского шофера и телохранителя, следует на почтительном отдалении, шагах в двадцати.
– А что было делать? – развожу я руками. – Она ведь думала, что мы едем в гости к студентам-театралам, а тут пальба, нападение, трупы во дворе… и это, учтите, вдобавок к тому, что было в Пятигорске и потом зимой! Врать уже не имело смысла, и я решил рассказать все как есть. К тому же вы намекнули, что это может пойти на пользу делу…
– А что, поверила?
– Я сам удивился, но да. Сказала, что это единственное логичное объяснение тому, что творится вокруг нас.
– Ладно, – генерал кивает, – это уже не исправить. Надо подумать, как дальше с этим быть…
Говорить, не говорить?..
– Дядь Костя, тут такой момент. Ее родители собираются выехать из СССР. На ПМЖ. Насколько мне известно, в Вену, потом – в Израиль.
Он усмехается.
– Я все ждал, когда ты об этом заговоришь. Разумеется, я в курсе. Они еще весной подали документы в ОВИР. Не волнуйся, мы не собираемся ставить им палки в колеса.
Некоторое время идем молча.
– Жаль, конечно, что мои напортачили, – задумчиво говорит генерал. – Да и я хорош, мог бы получше проинструктировать, такой подход просмотрел, не учел… А на ребят обиды не держи: их, видишь ли, готовили несколько по другому профилю, как аналитиков, оперативная и боевая подготовка только базовая, основы. Но других людей у меня, извини, нет.
– А как же Карменсита? – спрашиваю я. Есть у дяди Кости такая манера: резко менять тему разговора, не давая собеседнику времени перестроиться. – Она что, тоже… аналитик?