Шпион

Он пожал Юркевичу руку.
— Гениально, сэр. Я бы использовал это, но никогда не смогу получить одобрение ретроградов из Бюро строительства кораблей. Вы на двадцать лет опережаете наше время.
— Спасибо, сэр, спасибо. Слышать такое от Фарли Кента — большая честь.
— И скажу вам кое-что еще, — продолжал Кент, — хотя подозреваю, что вы и сами уже подумали об этом. Ваш корпус подойдет для великолепного пассажирского лайнера — североамериканской борзой, которая обгонит «Лузитанию» и «Мавританию».
— Когда-нибудь, — улыбнулся Юркевич. — Если не будет войны.
Кент пригласил Юркевича пообедать вместе со своим штатом, и они принялись обсуждать только что объявленное начало строительства лайнеров «Уайт стар лайн» [23]«Олимпик» и «Титаник».
— Восемьсот сорок футов! — восхищался Кент, на что русский ответил:
— Я думаю о тысяче футов.
Белл поверил, что русский кораблестроитель хотел только поговорить со знаменитым Фарли Кентом. Но не поверил, что так называемый офицер, который обратился к Юркевичу в баре на Сэнд-стрит, был моряком.
Почему он сообщил русскому пароль, не требуя отчета о чертежах Кента? Как догадался обратиться к русскому? Ответ вызывал ужас. Шпион — «саботажник умов», как называл его Фальконер, — знал, на кого нацелиться в гонке дредноутов.
— Иностранные шпионы — дело для нас новое, — сказал Джозеф Ван Дорн. Босс взволнованно пыхтел сигарой в главной гостиной «Рейлроуд-клаб» на двадцать втором этаже вокзала «Хадсон терминал», ожидая поезда до Вашингтона.
— Мы охотимся на убийц, — мрачно возразил Белл. — Каковы бы ни были их побуждения, они прежде всего преступники.
— Тем не менее мы принимаем решения в незнакомой нам области.
Белл сказал:
— Я попросил парней из аналитического отдела составить список иностранных дипломатов, военных атташе и газетных репортеров, которые могут быть двойными шпионами в пользу Англии, Германии, Франции, Италии, России, Японии и Китая.
— Морской министр прислал мне список иностранцев, которых флот подозревает в шпионаже.
— Я прибавлю его к своему, — сказал Белл. — Но я хотел бы, чтобы список просмотрели специалисты и избавили нас от охоты вслепую. У вас ведь есть старый приятель, который может нажать на кое-какие пружины в государственном департаменте?
— Мягко сказано. Каннингс — офицер, который по требованию государственного департамента отправляет морских пехотинцев для боевых операций на суше.
— Он наш человек — и тесно связан с нашими заморскими атташе. Как только он частым гребнем пройдется по нашему списку, я рекомендую следить за подозрительными персонажами в Вашингтоне и Нью-Йорке вблизи верфей и кораблестроительных заводов.
— Потребуется целая армия детективов, а они обходятся дорого, — заметил Ван Дорн.
У Белла был готов ответ.
— Расходы можно списать на укрепление нашей дружбы с Вашингтоном. Правительству должна понравиться возможность опираться на «Агентство Ван Дорна» как на национальную службу со множеством опытных полевых офицеров по всему материку.
Ван Дорн улыбнулся, от этой приятной мысли его рыжие усы встопорщились, как яркое пламя.
— Вдобавок, — нажимал Белл, — я рекомендую всем сотрудникам агентства во всех иммигрантских общинах: немецкой, ирландской, итальянской, китайской — в городах, где есть верфи, прислушиваться к разговорам о шпионаже, о том, что иностранные правительства платят за сведения или саботаж. Гонка дредноутов — дело всех стран.
Ван Дорн с усмешкой задумался над его словами.
— Возможно, нам противостоит не один шпион. Говорю вам: для нас это необычное дело.
— Если не мы, — ответил Белл, — то кто?
  
17
 
Дважды за день Ледяной Уикс применил свое умение жестоко избивать, не оставляя никаких следов на тех частях тела, что не прикрыты одеждой. Это мастерство он совершенствовал с молодости, заставляя раскошеливаться продавцов и выбивая долги для акул-ростовщиков. После докеров и возчиков справиться с тощим коридорным и испуганной маленькой прачкой было проще простого. День проходит, боль усиливается. А страх растет.
 
Джимми Кларк, коридорный из отеля «Камберленд», первую, казалось, бесконечную порцию побоев получил в переулке за аптекой, куда приходил обменять вчерашнюю выручку на вечерний кокаин. Уикс подчеркнул, что нынешние проблемы Джимми ничто в сравнении с тем, что с ним будет, если он не выполнит приказ в точности. Любая промашка сделает это избиение светлым воспоминанием.
Дженни Салливан, помощницу прачки в «Йельском клубе», он перехватил в переулке за полквартала от церкви Успения, куда она шла помолиться об избавлении от долга.
Уикс прекратил бить девушку, когда ее начало рвать от боли. Но ее роль в его плане была так велика, что Уикс пообещал ей, если она сделает, как ей приказано, полностью выплатить ее долг. И когда она, избитая, потащилась на службу, боль и страх смешивались у нее с надеждой. Ей нужно было только постоять у служебного входа клуба в поздний час, когда никого поблизости не будет, и украсть ключ от номера на третьем этаже.
  
18
 
Исаак Белл и Марион Морган встретились за обедом в «Ректоре». Дворец омаров славился своим зеркальным зелено-золотым интерьером, роскошными скатертями и салфетками и серебром, вращающейся дверью — первой в Нью-Йорке — и блестящими посетителями не меньше, чем самими омарами. Расположенный на Бродвее, ресторан всего в двух кварталах от конторы Белла в «Никербокере». Белл ждал у входа под гигантской статуей грифона, сверкающего электричеством, и встретил Марион поцелуем.
— Прости, я опоздала. Нужно было переодеться.
— Я тоже опоздал. Только что расстался с Ван Дорном.
— Мне придется соперничать с актрисами с Бродвея, которые здесь обедают.
— Увидев тебя, — заверил Белл, — они кинутся в свои гардеробные и будут ломать голову, что надеть.
Через вращающуюся дверь они прошли в ярко освещенный зал, где было около сотни столиков. Чарлз Ректор дал знак оркестру и торопливо пошел поздороваться с Марион. Музыканты заиграли «Сегодня вечером в старом городе будет жарко» — так называлась первая картина Марион о девушке-детективе, которая помешала злодею спалить город. При этих звуках все женщины задвигались, сверкая бриллиантами, все чрезвычайно дорого одетые мужчины оборачивались, чтобы увидеть Марион. Белл улыбнулся, услышав пробежавший по ресторану восторженный гомон.
— Мисс Морган, — воскликнул Ректор, беря ее руки в свои. — Когда вы в последний раз оказали Ректору честь, вы снимали новости. А теперь все говорят о ваших фильмах.
— Спасибо, мистер Ректор. Я считала, что музыку приберегают для красавиц-актрис.
— Красавицы-актрисы на Бродвее — по десять центов за дюжину. А красавица-режиссер — большая редкость, чем устрицы в августе.
— Это мистер Белл, мой жених.
Ресторатор пожал Беллу руку и радостно сказал:
— Поздравляю, сэр! Не могу представить себе на всем Большом Белом Пути более счастливого джентльмена. Хотите спокойный столик, мисс Морган, или такой, чтобы мир видел вашу красоту?
— Тихий, — решительно ответила Марион, и, когда они сели и заказали «Мумм», сказала Беллу:
— Надо же, он меня помнит.
— Может, читал вчерашнюю «Нью-Йорк таймс», — улыбнулся Белл. Она так радовалась приему, что раскраснелась.
— «Таймс»? О чем ты?
— В прошлое воскресенье газета послала на пасхальное шествие репортера отдела моды.
Он достал из бумажника вырезку и вслух прочел:
— Молодая женщина, прогулявшаяся после чая от Таймс-сквер до шествия на Пятой авеню, вызвала сенсацию. На ней было сиреневое атласное платье и черная шляпа с перьями такого размера, что мужчины вынуждены были отступать в сторону, чтобы дать ей пройти. Это ослепительное создание профланировало к отелю «Сент-Реджис» и удалилось на север в красном локомобиле.