Дети песков (СИ)
— Будь же храброй, моя дочь. Пусть жар солнца и ветра пустынь не сломят тебя. Продолжай идти, даже когда силы закончатся. Найди и принеси домой цветок пустыни, — правительница говорила все это для народа, но ее глаза были направлены только на Лантею. — Как и положено по обряду, ты возьмешь с собой лишь воду и нож.
Мериона забрала из рук своей верной прислужницы Дайвы небольшой кожаный бурдюк и простой костяной нож. Она приблизилась к сестре и протянула ей необходимые вещи.
— Я возьму свой клинок, — сказала, как отрезала, Лантея, забирая только бурдюк. — С разрешения матриарха, конечно.
Девушка вопросительно посмотрела на правительницу, указывая на зеленоватый стеклянный нож, подаренный недавно братом и висевший у нее на поясе. Мать величественно кивнула. Мериона же только хмыкнула, окинув внимательным взглядом рукоять оружия, будто знала, чье имя было на ней высечено, и вернулась на свое место по правую руку от матриарха, даже не пожелав сестре удачи.
После этого служители двух мольбищ в белых и серых одеяниях по очереди окурили чашами с дымящимися травами отправлявшуюся на испытание хетай-ра. Они бормотали молитвы и призывали богиню одарить Лантею своей милостью, обрызгивая девушку каплями воды из стеклянных кубков с помощью крупных кистей, перевязанных темными лентами. Едва жрецы закончили свои обряды, как матриарх продолжила:
— Ступай же, Лантеялианна. Заслужи благословение Эван’Лин, добудь цветок и вернись домой с победой. Помни о том, кто ты есть. Докажи, что ты достойная дочь правительницы Третьего Бархана!
Мать вскинула руки над головой. Складки ее одеяния волнами спадали к ногам, по шелковой ткани метались неяркие отблески света, испускаемого грибами и светлячками, и этот калейдоскоп цветных бликов завораживал всех хетай-ра. Присутствовавшие, которых стало гораздо больше на площади с начала церемонии, встретили последние слова властительницы бурным ликованием.
Лантея быстро стиснула ладонь Аша на прощание, кивнула брату и двинулась сквозь толпу к покатой рампе, ведущей наверх. Девушка долго поднималась по ней, ни разу даже не оглянувшись на раскинувшийся внизу город — так расставаться с домом было куда проще. Все провожали ее молчанием, никто не шептался и не уходил, пока маленькая фигурка не прошла сквозь стеклянный купол. На мгновение открывшийся проход мигнул ярким солнечным светом и сразу же закрылся обратно, вновь погрузив всю рыночную площадь в полумрак.
Профессор почувствовал, как беспокойство за судьбу спутницы охватило его душу беспросветной мглой, свернувшись где-то под сердцем маленькой скользкой змеей.
Глава пятая. Да не ослепит свет
Секта тхаги поклоняется ночному облику Многоликой Матери, облику запретному и во многом таинственному. На их изображениях Эван’Лин скрыта под покрывалом, дабы тхаги не могли наблюдать за ее ночным преображением, а богиня не видела темные дела, что свершает секта после захода солнца. Они известные душители, и их мастерство очень востребовано по всех полисах: важно не поскупиться, и тогда тхаги беспрекословно устранят любого хетай-ра, затянув на его шее свой карминовый платок.
Сразу же после закрытия прохода Манс взял профессора за запястье и кивнул в сторону выхода из круглой пещеры. Ашарх достал словарик, написанный Лантеей вечером, и отыскал в нем строку «Горячие источники», но сын матриарха только отрицательно покачал головой.
— Ewan’Lin, — четко проговорил юноша и снял с пояса небольшие песочные часы.
Преподаватель вспомнил, что иногда видел свою спутницу как раз с похожими часами, когда она обращалась к богине. Видимо, в Бархане наступило время для утренней молитвы.
Манс нырнул в темноту главного коридора и через четверть часа действительно привел своего подопечного в мольбище Младенца, которое находилось в соседней от дворцовой залы пещере. Во время первой прогулки по Бархану девушка так и не показала это место профессору, сославшись на то, что храм хетай-ра обычно был заполнен народом с утра, но Манса это, видимо, никак не останавливало.
Здание мольбища оказалось очень неброско оформлено снаружи — голые шершавые стены, грубо прорезанные в толще камня окна и плоская крыша. В отличие от дворца, здесь отсутствовали резные рельефы, скульптуры или балкончики, да и само строение было совсем невысоким, одноэтажным. Ашарх сразу же вспомнил, как величественно и богато украшали храмы в Залмар-Афи. Там, чем крупнее было здание и роскошнее внутреннее убранство, тем сильнее, считалось, верующие выражали свою любовь к богу.
Когда Манс завел своего спутника внутрь мольбища, то преподаватель не почувствовал в этом месте ни святости, ни религиозного трепета. Сероватые стены были покрыты древними фресками, где везде мелькало изображение уродливого младенца и высохшей старой женщины. Лицо богини смотрело на верующих сурово и холодно. Само же помещение казалось тесным, а низкий потолок словно давил на голову. На полу недвижимыми фигурами замерли молившиеся хетай-ра в земном поклоне. Перед каждым из них стояли маленькие песочные часы, которые отмеряли время. Как только песок заканчивал сыпаться, то жители поднимались на ноги и молча уходили из мольбища.
Ашарх встал у стены, почти у самого выхода, чтобы никому не мешать, пока Манс молился. Часы отмеряли всего несколько минут, которых, видимо, должно было хватить, чтобы восславить Эван’Лин и попросить ее о милости. Профессор неуютно чувствовал себя в этом месте. С одной стороны, ему было неудобно, что он зашел в храм чужого божества и просто праздно осматривался в нем. С другой стороны, в свои годы преподаватель еще не нашел ни единого подтверждения существования бога или хотя бы намека на присутствие божественного замысла в своей жизни, а поэтому весьма скептично стал относиться к любой религии. Он давно понял, что мир наводнен жестокостью и несправедливостью, которую не останавливали ни молитвы, ни жертвоприношения, ни походы в храм. Значит, боги или не хотели, или не могли все это остановить. Либо их никогда и не существовало.
Скоро Манс закончил молитву, и спутники в молчании покинули тесное мольбище, куда постепенно прибывало все больше и больше хетай-ра. Город понемногу просыпался, и его жители перед началом рабочего дня спешили восславить свою богиню, разрозненными потоками стекаясь в храм из Муравейника или с рыночной площади.
Юноша, сверившись со своими записями, сразу же уточнил, было ли у Аша еще желание посетить источники. Получив утвердительный ответ, Манс повел своего подопечного в пещеру с озером, по пути заскочив во дворец и захватив вещи для купания.
Горячая вода сняла напряжение последнего дня, и, Аш, чувствуя, как расслаблялось его тело в теплых потоках, поймал себя на мысли, что так легко можно было привыкнуть к подобной роскошной жизни. Есть деликатесы в дорогих ресторан, каждый день купаться в горячих источниках, проживать во дворце и ни о чем не заботиться. Лантея ведь предлагала ему подобный шанс — остаться с ней в Бархане, помочь воплотить в жизнь ее планы и не знать больше проблем, доверившись дочери матриарха. И что-то безмерно притягательное было в этих сладких мечтах.
В этой части города так рано утром жителей практически не было, и мужской берег пустовал. Распаренный и расслабленный профессор невольно подумал о том, что это был крайне удачный момент и место для того, чтобы его утопили. Свидетелей не было, да и плавать Ашарх не умел. Если кто-то хотел избавиться от пособника Лантеи, то действовать стоило именно сейчас. Но Манс, за которым преподаватель исподтишка следил из-под полуприкрытых век, вел себя на удивление спокойно и даже дружески, пытаясь, напротив, хоть как-либо наладить контакт с человеком, к которому его приставила сестра, а вовсе не убить его.
Однако языковой барьер все еще оставался серьезной проблемой, которая заботила обоих мужчин. Они не могли сказать друг другу ни единой фразы, даже самой элементарной, без словарика или десятка разнообразных жестов, а постоянное молчание беспокоило их обоих. В итоге после горячих ванн профессор решил взять инициативу в свои руки и попросил провести его в личную библиотеку матриарха.