Память льда
— При всем желании не могу. Это благословенное свойство украшений проявляется лишь однажды, когда купивший их — будь то женщина или мужчина — наденет браслеты себе на руку.
— А вот тут уже попахивает мошенничеством.
— Ничего, сейчас проверим, — сказала Мутная. — Такой обман срабатывает, лишь когда можешь всучить подделку и быстренько смотаться.
— Угу, — поддакнула Хватка. — Помнишь, на рынке в Крепи? Народу было — не протолкнуться. Прямо рай для жуликов. — Она язвительно взглянула на старика. — Но здесь тебе не рынок. Ты один, а нас много. Смекаешь? Сколько ты хочешь за свои браслеты?
Ремесленник поежился:
— Ты выбрала самую лучшую мою работу. Я намеревался выставить браслеты на аукцион.
— Аукциона, как ты понимаешь, не будет. Еще раз спрашиваю: сколько?
— Т-триста з-золотых «советов».
— Золотых «советов»? Стало быть, в Даруджистане новые монеты появились?
— Если ты собрался торговать в Крепи, то там теперь в ходу малазанские деньги, — пояснила Мутная. — Сколько это будет в переводе на джакаты?
— А я почем знаю? — фыркнула Хватка.
— Могу вам сказать, — осторожно произнес старик. — В Даруджистане за один «совет» дают две джакаты с третью. Если учесть, что одну джакату менялы забирают в свою пользу, то выходит — одна с третью.
Мутная наклонилась, разглядывая браслеты:
— Триста золотых «советов»… Да таких денег хватит целой семье на пару лет безбедного существования, а то и больше.
— Именно на это я и рассчитывал, — признался ремесленник. — Правда, я живу один, и потребности у меня достаточно скромные. Я думал, года на четыре мне хватит, даже если прикупить еще слоновой кости и камней для работы. Отдать браслеты дешевле — это сущее разорение.
— У меня от жалости просто сердце кровью обливается, — сказала Хватка и обернулась к подруге. — Что для солдата деньги? Сегодня ты жив, а завтра…
Мутная передернула плечами.
— Тащи сюда три мешочка, — приказала ей капрал.
— Слушаюсь.
Мутная прошла мимо старика и, беззвучно ступая по тропе, исчезла среди камней.
— Умоляю: только не платите мне джакатами, — заскулил старик. — Пожалуйста…
— Успокойся! — прикрикнула на него Хватка. — Сегодня Опонны тебе благоволят. А теперь отойди от мешка. Я должна осмотреть его содержимое.
Кланяясь, мастер попятился:
— Честное слово, все остальное — сущие безделушки. Вряд ли они тебя заинтересуют.
— Я не собираюсь больше ничего покупать, — объяснила Хватка, засовывая руку в мешок. — Просто действую по долгу службы, выполняю приказ.
— А-а-а, понимаю. Есть что-то такое, чего нельзя доставлять в Крепь?
— Есть. Фальшивые джакаты, например. Мы за минувшую неделю изъяли их с избытком. Торговля в Крепи и так еле-еле поднялась с колен. Кстати, новые даруджистанские деньги там тоже не жалуют.
У ремесленника округлились глаза.
— Ты, никак, собралась заплатить мне фальшивыми монетами?
— Была у меня такая мысль, но я не поддалась искушению. Говорю тебе, ты сегодня ходишь в любимчиках у Опоннов.
Осмотрев содержимое мешка, Хватка полезла в сумку, что висела у нее на поясе, и достала восковую дощечку:
— Мне нужно записать твое имя. Обычно здешними тропками пользуются контрабандисты. Всячески изворачиваются, чтобы не нарваться на равнине на наш кордон. Но ты вроде человек честный. А ловкачам потом приходится платить за свои хитрости в десять крат больше. Не понимают, дурни, что на кордоне творится такая неразбериха, что в суматохе там куда легче проскользнуть незамеченными.
— Меня зовут Мунуг.
Женщина прищурилась, глядя на него:
— Ну и имена у вас в Даруджистане.
Вернулась Мутная, неся три мешочка с монетами.
— Это настоящие золотые «советы»? — недоверчиво спросил Мунуг.
— Настоящие, не сомневайся. Чувствуешь, какие тяжелые? Эдак ты спину надорвешь, пока дотащишь их до Крепи. А потом еще обратный путь в Даруджистан. Или теперь ты уже не пойдешь в Крепь? Зачем, с такими-то деньжищами?
Хватка спрятала восковую дощечку и подмигнула старику.
— Здравая мысль, — согласился Мунуг, вновь заворачивая браслеты в кожу и отдавая сверток Мутной. — Но я все-таки отправлюсь в Крепь. Нужно же продать остальные поделки. — И, демонстрируя в улыбке кривые зубы, старик беспокойно огляделся по сторонам. — Если Опонны продолжат мне благоволить, я смогу удвоить эти деньги.
Хватка покачала головой:
— Жадность не приносит дохода, Мунуг. Могу побиться с тобой об заклад: через месяц, когда ты будешь возвращаться из Крепи, в твоих карманах не останется ничего. Только дорожная пыль. Что скажешь? Предлагаю поспорить на десять «советов».
— Ну уж нет, ведь, если я проиграю, мне придется отдать тебе целых десять золотых монет!
— Можно и по-другому, старик. У тебя же умелые руки. Сделаешь мне пару-тройку безделушек, и будем в расчете.
— Спасибо за предложение, но все же я не стану биться об заклад.
— Как знаешь, — пробормотала Хватка. — Часа через два начнет темнеть. У нас наверху, почти у самой вершины, разбит перевалочный лагерь. Если поспешишь, успеешь добраться туда еще засветло.
— Постараюсь.
Мунуг продел руки в лямки мешка, кряхтя, выпрямился и опасливо прошел мимо капрала.
— А ну-ка постой, — вдруг велела ему Хватка.
У старика подогнулись колени. Бедняга даже зашатался.
— В ч-чем д-дело? — стуча зубами, спросил он.
Хватка взяла из рук Мутной сверток с браслетами.
— Хочу надеть их и проверить, как абсолютно гладкие браслеты вдруг сцепятся меж собой.
— Обязательно проверь, добрая женщина.
Капрал закатала рукав своей пропыленной рубашки. Увидев толстую шерстяную подкладку красного цвета, старик глотнул воздуха и застонал.
Хватка довольно заулыбалась.
— Узнал? Да, мы — сжигатели мостов. А пыль помогает нашей одежде не так бросаться в глаза.
Капрал по очереди надела все браслеты на свою мускулистую руку, изборожденную несколькими шрамами. Послышалось два негромких щелчка, и браслеты без всяких крючков крепко соединились между собой.
— Худ меня побери! — прошептала Хватка. — И правда!
Мунуг широко улыбнулся, но тут же погасил улыбку и почтительно поклонился:
— Теперь я могу идти?
— Проваливай, — разрешила капрал, завороженная зрелищем сцепившихся браслетов.
Мутная проводила ремесленника хмурым взглядом.
Вскоре Мунуг добрался до нужного места. Он настороженно оглянулся (наверное, уже в десятый раз, не меньше). Однако никто и не думал идти за ним следом. Тогда ремесленник проскользнул между двумя стоящими под углом валунами, обозначавшими проход к тайной тропе.
Несколько шагов он проделал в полном сумраке. Затем узкая щель вывела старика на тропку, вьющуюся среди высоких каменных стен. Здесь его не увидят никакие сжигатели мостов. До захода солнца оставалось уже совсем немного. Мунуг заключил выгодную сделку, однако это его не радовало. Солдаты отняли у него драгоценное время. Если он опоздает на встречу, это может стоить ему жизни.
— Я не слышал, чтобы боги прощали смертных, — тяжело дыша, прошептал старик.
Монеты были тяжелыми, и так же тяжело билось сердце в груди Мунуга. Он не привык к чрезмерным усилиям; как-никак он был резчиком, а не носильщиком. Ноша сгибала спину. Опухоль между ног делала его еще слабее, но горе и страдания лишь обострили зрение и благотворно сказались на таланте. Он вспомнил слова бога: «Именно из-за этих изъянов я и выбрал тебя, Мунуг. Ну и еще, само собой, из-за твоего незаурядного таланта. Я очень в нем нуждаюсь…»
Быть может, бог благословит его, и опухоль спадет. А если нет, то по возвращении в Даруджистан триста золотых монет перекочуют к кому-нибудь из искусных целителей, врачующих с помощью Дэнула — магического Пути Исцеления. В конце концов, недаром народная мудрость гласит: «На Бога надейся, а сам не плошай». Так что насчет аукциона в Крепи он не соврал: следовало просчитать запасные варианты, а его безделушки наверняка купили бы за хорошие деньги — такого мастера еще поискать. Но способности ваятеля и резчика были не самыми главными достоинствами Мунуга, хотя созданные им вещи неизменно отличались высоким качеством. Талант живописца — вот его несравненный дар. Незаурядный талант, как без ложной скромности думал о себе Мунуг.