Память льда
Току не хватало воздуха, чтобы закричать, но громадные руки уловили дрожь его тела и сжали несчастного еще сильнее… И теперь они оба тихо всхлипывали: Ток и его безумная мучительница.
Глава тринадцатая
В те времена войско Дуджека Однорукого было, пожалуй, самой лучшей армией, которой когда-либо располагала Малазанская империя, даже с учетом того, что бо́льшая часть сжигателей мостов погибла при осаде Крепи. Состав этой армии был далеко не однородным: она собрала под свои знамена уроженцев Семиградья, Фалара и острова Малаз. Личный состав ее насчитывал десять тысяч солдат (в том числе четыре тысячи девятьсот двенадцать женщин). При этом одна тысяча двести шестьдесят семь бойцов были совсем молодыми и еще не перешагнули рубеж в четверть века, а семьсот двадцать были старше тридцати пяти лет.
Еще более знаменательным является то обстоятельство, что среди солдат Дуджека Однорукого можно было встретить ветеранов Виканских войн (причем представителей обеих враждующих сторон) и участников Арэнского бунта (см. главу, посвященную Колтейну), а также битв в Чернопсовом и Моттском лесах.
С какими мерками нам следует подходить к оценке этой армии? Критерий тут один — одержанные победы. Пройдя через испытания, ожидавшие его на землях Паннионского Домина, войско Однорукого стало легендой, достойной того, чтобы быть запечатленной на каменных скрижалях.
Высокие травы на равнинах уже успели выгореть, и к их сочному зеленому цвету добавилась желтизна. Неизменными оставались лишь тучи злой прожорливой мошкары. Отчаянно мычали и ревели волы, у которых все тело, включая даже глаза, было покрыто жужжащей черной коркой. Мхиби не удивлялась: таковы тяготы лета. За многие века рхиви нашли способ отпугивать этих маленьких демонов как от животных, так и от людей. Мазь из сала бхедеринов, перемешанная с толчеными семенами лимонной травы, хорошо помогала быкам, да и сами кочевники вовсю пользовались чудесным средством, правда чуть более жидкой его разновидностью. Большинство солдат из армии Каладана Бруда по достоинству оценили эту довольно вонючую, но зато действенную смесь. Тисте анди мошкара вообще не кусала. Оставались малазанские солдаты, которые нынче и служили основной пищей для окрестных кровососов.
«Опять чужеземцы шагают по Генабакису, этому забытому богами континенту. Долгие годы войны измотали их. И все это время малазанцев здесь ненавидели и боялись. Однако теперь эти солдаты в серых мундирах — наши новые союзники. Их выцветшие знамена обещают верность и преданность общему делу — войне с Паннионским Провидцем. Они идут, повинуясь приказам одного-единственного человека, не рассуждая и не спрашивая, зачем это надо».
Из-за облаков проглянуло солнце. Его косые лучи заставили Мхиби поглубже надвинуть на глаза капюшон плаща, сшитого из грубой ткани. Она сидела задом наперед в рхивийской повозке, разглядывая малазанский обоз и сопровождавших его солдат.
«Надо же, малазанцы подчиняются приказам Каладана Бруда, с которым еще недавно воевали не на жизнь, а на смерть! Он был первым полководцем, который сумел нанести поражение имперской армии. Малазанцев никто сюда не звал. Они явились на Генабакис сами, решив сделать наши исконные земли частью своего государства. Мы знали, за что воюем, и радовались, что у нас есть армия и командир, способные дать врагам достойный отпор. Теперь над нашей родиной нависла другая угроза, и опять Каладан Бруд ведет нас в бой. Если он прикажет отправиться в бездны Хаоса — пойдем ли мы за ним? А как поведу себя я сама, с учетом того, что теперь знаю?»
С Каладана Бруда мысли Мхиби переметнулись на Аномандера Рейка и тисте анди.
«А ведь они тоже чужеземцы. Да вдобавок еще и представители иной, нечеловеческой расы. Но тисте анди почему-то сражаются за нашу свободу. Они беспрекословно повинуются Рейку. Если бы тот велел, не раздумывая прыгнули бы в пропасть. По нашим меркам, глупцы».
Рхиви снова переключилась на малазанцев.
«Десять тысяч несгибаемых душ, свято следующих кодексу чести. Интересно, почему честь так много значит для этих людей?»
Мужество солдат Дуджека Однорукого пугало Мхиби. Внутри ее собственного одряхлевшего тела обитал сокрушенный дух. Женщина прекрасно понимала, что опорочила себя трусостью, запятнала собственное достоинство. Кто она теперь? Никто. Пожалуй, уже и не мать. Никчемный пустой сосуд. Исчезни она, соплеменники ее даже и не хватятся.
«Дочь допивает мои жизненные соки. Теперь я вижу ее лишь издали, да и то не каждый день. Еще не женщина, но уже и не девочка. Серебряная Лиса стала выше ростом, раздалась в бедрах, у нее налились груди и еще сильнее округлилось лицо. Она все больше становится похожей на Рваную Снасть, а малазанская колдунья явно не была тростиночкой. Дочка забирает из меня последнее — эта незнакомка с сонными глазами, пухлыми губами и плавной походкой».
Сзади к повозке подъехал всадник в запыленном плаще. Он натянул поводья, останавливая норовистого скакуна. Сквозь поднятое забрало шлема виднелись короткая седая бородка и жесткие серые глаза.
— Ну как, Мхиби, со мной ты будешь говорить или тоже прогонишь? — спросил он, заставляя лошадь идти вровень с повозкой.
— Мхиби? Эта женщина мертва, — ответила она. — А ты, Скворец, можешь оставаться, если тебе нравится глядеть на труп.
Она видела, как малазанец стащил с широких, покрытых шрамами рук перчатки из дубленой кожи, а затем долго смотрел на них, положив на луку седла.
«Вроде бы грубые руки каменщика, но есть в них, однако, и своя привлекательность. Да любая живая женщина пожелала бы их прикосновения. Вот именно, живая…»
— Хватит болтать глупости, Мхиби. Нам нужен твой совет. Корлат рассказывала мне о твоих вещих снах. Как я понял, ты говорила ей о… какой-то страшной беде, которая якобы неумолимо надвигается на нас. Не пытайся отрицать. Я же вижу: даже сейчас в твоих глазах вспыхнул неподдельный ужас. Прошу тебя, поведай мне о своих видениях.
У рхиви бешено заколотилось сердце. Она через силу рассмеялась.
— Что за глупость вас всех обуяла? Вы, никак, собрались биться с моим врагом? Сражаться, даже не зная, кто он? Ты готов выхватить меч и занять мое место?
— Да, если это нам поможет, — без тени улыбки ответил Скворец.
— В этом нет нужды. Тот враг, что гонится за мной во сне, рано или поздно приходит ко всем. Однако мы пытаемся смягчить его истинный облик, который нас пугает… И он становится просто человеческой фигурой, неясной и размытой, как в сумерках. Даже увидев оскал черепа… мы вздрагиваем, а потом убеждаем себя, что в нем нет ничего страшного. Нам становится намного спокойнее. Мы строим храмы, дабы облегчить себе переход в мир вечности. Мы возводим курганы.
— Так твой враг — смерть? — с усмешкой спросил командор. — А я-то думал… Слушай, Мхиби, мы же с тобой не дети, чтобы бояться смерти.
— Думаешь, смерть — это оказаться лицом к лицу с Худом? — презрительно бросила рхиви. — Неужели, Скворец, это видится тебе именно так? Тогда ты глупец! Худ — это маска, за которой прячется тот, кто недоступен твоему пониманию. Но я-то видела! Я знаю, что меня ожидает!
— Значит, ты больше уже не торопишься оказаться по ту сторону?
— Прежде я ошибалась. На протяжении многих лет заблуждалась. Я верила в духов предков. Мне казалось, будто я их чувствую. Однако на самом деле все это — просто легенды. Воплощение памяти. Человека поддерживает его собственная сила воли, а вовсе не духи предков. Да, сила воли, и больше ничего. Стоит ей исчезнуть, и все потеряно. Навсегда.
— Неужели мир забвения, куда попадают умершие, настолько ужасен?
Мхиби вцепилась в стенки повозки. На посеревшем дереве остались борозды от ее острых ногтей.
— Ну почему малазанцы не понимают простых вещей? В том мире нет забвения! Представь себе место, наполненное осколками воспоминаний. Воспоминаний боли и отчаяния — эти чувства глубже всего врезаются нам в душу. — Разговор утомил женщину. Она вновь откинулась на подстилку и закрыла глаза. — Любовь, Скворец, развеивается, будто пепел на ветру. Даже твоя сущность и та тебя покидает. А то, что от тебя остается, обречено целую вечность мучиться от боли и ужаса. Причем не только твоих собственных. Тебе передаются боль и ужас всех, кто когда-либо жил на этом свете. В своих снах… я вижу себя стоящей на самом краю. Во мне не осталось сил. Воля ослабла. Я понимаю, что умираю, и лицезрю свое будущее. Я вижу, кто с таким нетерпением ждет меня, вместе со всеми моими воспоминаниями и болью. — Мхиби открыла глаза и поймала на себе взгляд собеседника. — Это и есть настоящая пропасть, Скворец. Бездна. Никакие сказки и легенды не сравнятся с тем, что я видела. Ненасытная бездна.