Память льда

Хетана, склонив голову, стояла на коленях перед самой первой лодкой. Баргастка застыла неподвижно и, казалось, даже дышать перестала.
Итковиан решил спуститься вниз и теперь осторожно шел между челнами. Кафал молча двигался следом. Несокрушимого щита больше всего интересовали резные картинки на носах судов. Они не повторялись; наоборот, искусно выполненные изображения дополняли друг друга, складываясь в целое повествование на тему морских сражений. Баргасты, которых легко было узнать по характерным низким челнам, сражались с одним и тем же противником — с расой высоких узколицых существ, имевших большие миндалевидные глаза. Их корабли были значительно крупнее баргастских.
Видя, что Итковиана заинтересовали сцены баталий, Кафал негромко пояснил:
— Это т’истен’ур.
— А кто они такие? — спросил несокрушимый щит.
— Враги наших Исконных Духов. Т’истен’ур, которых также называли серокожими, настоящие демоны. У нас есть сказания про них. Т’истен’ур отсекали голову своим жертвам, но эти головы оставались жить. Они могли видеть, слышать и даже говорить. А обезглавленные тела работали, не ощущая усталости.
— А где жили эти… т’истен’ур? — осторожно осведомился Итковиан.
— Т’истен’ур переводится как «демоны, обитающие в тени». Наши Исконные Духи сражались с ними в Голубой бездне… — Кафал вдруг замолчал, будто что-то вспоминая. — Мы не знаем, где находилась Голубая бездна. Баргастские шаманы считали ее местом рождения нашего народа. Но теперь ясно, что имеются в виду моря и океаны.
— Истинная родина баргастов.
— Да. Исконные Духи изгнали т’истен’ур из Голубой бездны и сбросили демонов обратно в нижний мир. Он назывался Лесом Теней и находился где-то очень далеко отсюда.
— На другом континенте?
— Не знаю. Может, и так.
— Похоже, Кафал, ваши старинные повествовании говорят правду. Сам я родом из Элингарта. Наш город располагается к югу отсюда, и до него нужно долго добираться. У нас тоже существуют легенды о далеком материке, где растут гигантские ели и пихты — первозданный лес, корни которого укрывает вечная тень, а населяют его смертоносные призраки… — Итковиан продолжал разглядывать резные изображения. — Положение несокрушимого щита требует от меня знания не только военного дела, но и других наук тоже. История занимает среди них едва ли не первое место. Слушая тебя, я сразу понял, кого ты называешь т’истен’ур. Должно быть, ты слышал о тисте анди — детях Тьмы. Но очень редко можно найти упоминания о родственной им расе, именуемой тисте эдур. Те действительно были серокожими. Их считают бесследно исчезнувшими, и можно только молить всех богов, чтобы так оно и было, ибо все, что нам известно о тисте эдур, навевает смертельный ужас… Не буду утомлять тебя учеными рассуждениями, но слово «т’истен’ур» указывает на сходство вашего языка с наречием имассов. Весьма близкое родство. Скажите, а баргасты понимают по-морантски?
Кафал поморщился:
— Моранты говорят на языке баргастских шаманов — священном наречии, что явилось из… тьмы времен, откуда вообще пришли все слова и мысли. Моранты заявляют о родстве с баргастами и называют нас своими «падшими братьями». Но, по правде говоря, это они пали, а не мы. Они поселились в Облачном лесу и переняли у т’истен’ур их колдовское искусство. Моранты еще давным-давно заключили мир с демонами и обменялись с ними разными секретами. Теперь они живут в местах, куда не добраться, и прячут лица за масками, похожими на головы насекомых… Не спрашивай меня больше о морантах, Волк. Они никогда не раскаются. Мы не хотим их знать.
— Это ваше право, Кафал. — Несокрушимый щит распрямил плечи. — Но прошлое не желает оставаться погребенным. На твоих глазах оно восстало после многих веков забвения. В нем сокрыто множество истин. Среди них есть как горькие, так и радостные… Теперь пути назад нет. Коли уж прошлое начало пробуждаться, то его уже не загнать обратно в подземелье.
— Я это понял, — угрюмо ответил баргастский воин. — Отец нас предупреждал: в любом торжестве всегда есть семена отчаяния.
 
— Мне бы очень хотелось познакомиться с Хумбралом Тауром, — пробормотал Итковиан.
— Мой отец так силен, что способен задушить в объятиях взрослого мужчину и сломать ему ребра. А если возьмет в каждую руку по кривой сабле, ты и глазом моргнуть не успеешь, как он убьет десяток воинов. Но особенно в кланах боятся острого ума вождя. Из всех его десяти детей Хетана, самая старшая, больше остальных похожа на отца: как умом, так и характером.
— Ага, решительная и на редкость прямолинейная.
Кафал довольно усмехнулся:
— Вот и отец у нас такой же. Предупреждаю тебя, несокрушимый щит: Хетана уже направила свое копье в твою сторону. Тебе не сбежать. Она уложит тебя в постель, и все твои обеты разлетятся, как плитки этого пола, когда по нему ударили кирками. Ты и сам не заметишь, как станешь безраздельно принадлежать ей.
— А вот здесь ты ошибаешься, Кафал.
Баргаст оскалил острые зубы и больше ничего не сказал.
«А ты, парень, как я погляжу, тоже унаследовал отцовский ум. Вон как ловко увел меня от разговора о древних тайнах баргастов, причем сделал это самым чувствительным образом — нанеся неприкрытый удар по моему достоинству».
Наконец Хетана поднялась и обратилась к жрецам и жрицам из Совета масок, которые кольцом окружили яму:
— Можете поставить все камни на прежние места. Возвращение останков наших Исконных Духов следует отложить.
— До каких пор? — усмехнулся Рат’Престол Тени. — Пока войска Домина не сровняют Капастан с землей? А почему бы вам не позвать сюда вашего отца вместе с кланами баргастов? Пусть отгонят паннионцев и спокойно забирают эти кости. Мы будем только рады!
— Нет. Это ваша война, вы и сражайтесь.
— Да пойми ты: уничтожив нас, они двинутся на ваши земли! — воскликнул Рат’Престол Тени. — До чего же вы все глупы! Ты со своим братцем! Ваш отец! Ваши кланы! Ну как можно быть такими идиотами?
— Что я вижу? — засмеялась Хетана. — Страх на лице бога?
Жрец попятился:
— Престол Тени не знает страха.
— Он-то, может, и не знает. А вот смертный под его маской струсил! — с неприкрытым злорадством констатировала баргастка.
Шипя проклятия, Рат’Престол Тени растолкал собратьев и поспешил прочь из зала.
Хетана выбралась из ямы:
— Устала я, Кафал. Пошли обратно в цитадель.
Брухалиан помог Итковиану вылезти и сразу же шепнул ему:
— Проследи за баргастами. Они явно придумали какой-то способ перемещения останков.
— Не представляю, что тут вообще можно придумать. По воздуху они летать пока еще не научились.
— И все равно нам нужно узнать их замыслы.
— Постараюсь.
— Выяснить это любой ценой, несокрушимый щит.
Темные глаза Брухалиана смотрели жестко и требовательно.
— Но мои обеты… — начал было Итковиан.
— Я — всего лишь смертный меч Фэнера. Требование узнать о замыслах баргастов исходит не от меня, а от нашего бога. Пойми, несокрушимый щит, приказ сей продиктован страхом. Да, наш бог перепуган. Это тебе ясно?
— Нет, не ясно, — отрезал Итковиан. — Но я подчиняюсь приказу.
Брухалиан отпустил его руку и обратился к Карнадасу:
— Свяжись с Быстрым Беном. Любым способом.
— Не уверен, что у меня получится, но я попытаюсь, — ответил дестриант.
Перед глазами Брухалиана, вопреки его воле, встала картина ближайших событий.
— Осада города подобна кровавому цветку, и уже к вечеру он грозит распуститься. Схватив его стебель, мы сумеем узнать, где скрываются самые ядовитые шипы.
К «Серым мечам» подошел Рат’Трейк. Его сонные глаза совсем не вязались со свирепой полосатой маской тигра.
— Нас ждет битва, — по-кошачьи лениво произнес он.
— Да неужели? — иронически протянул Брухалиан. — А мы и не знали.
— И наши боги вскоре окажутся в самой гуще яростного сражения. Оба: и Вепрь, и Тигр. Один из Взошедших в опасности, а некий дух готов пробудиться к истинной божественности. Вы не задавали себе вопрос, уважаемые «Серые мечи»: чья это война на самом деле? Кто решил скрестить оружие с нашими покровителями и сделает это в ближайшем будущем? Но любопытнее всего узнать другое: что кроется за судьбоносным Восхождением Трейка? Как поладят между собой два бога войны, два Повелителя Лета?