Tobeus (СИ)

Наконец преодолев все препятствия, я открыл дверь, мой взгляд был пропитан яростью, потому что меня очень разозлило это наглое дёргание и стук, прошло мгновение, а моя ярость сменилась на страх.
— Хэллоу, — улыбнувшись, на английском сказал здоровенный мужчина в темно-зелёной военной форме, форме европейской армии.
А в следующую секунду я уже рухнул на ковёр, потому что солдат ударил меня прямо в голову, ощущение похожее на такое будто в комнате выключили свет. Вот у меня тогда он тоже выключился, а включился только поздно вечером, так как я проснулся, или снова обрёл своё сознание, когда за окном было намного чернее, чем тогда утром. Рядом сидела Светлана, по её лицу я понял, что она напугана и скорей всего плакала, мне даже стало жаль её, я растерялся, так как не думал, что два этих события когда-нибудь произойдут — жаль Светлану и она заплачет. А напротив нас сидел солдат, не тот, что ударил меня, лицо его чёрными волосами и глазами напоминало моё, даже кожа была такой же немного смугловатой, с кухни доносились ещё слова, они все разговаривали на английском, я-то учил его в школе, но не знал почти ничего. Я даже осознавал, что и немецкий понемногу забываю. Было слышно воду — один из солдат мылся, в комнату вошёл тот что был на кухне, это он меня и ударил, он усмехаясь взглянул на меня и сжал кулак, как бы показывая, что может врезать ещё раз, наверное, думал, что мне будет страшно, но мне не было, битьё для меня такая же обыденность как морозы за окном, благодаря той, что сейчас сидит рядом со мной с заплаканными глазами. Только я стал думать, что нечего Светлане плакать, если её наверняка даже не били, как она сказала:
— Он из ваших, — кивая головой в мою сторону, — немец, я спасла его, так бы он с голоду подох и всё, но я спасла, Тобиас, скажи ты им.
Только я не понимал, что мне сказать, во-первых, не зная английского языка, а во-вторых я будто не мог себя переселить, чтобы сказать свою национальность, первое время я скрывал её от русских, хотя все и так понимали, но я испытывал почти стыд, не знаю почему, потом на нас напали европейцы, никто не трогал иностранцев за редкими случаями, но я опять боялся сказать людям откуда я, и сейчас в очередной раз какой-то ступор. Я честно не знаю, почему я тогда молчал. Светлана не сдавалась.
— Он из Германии, я спасла его.
— Кермании, — оживился тот, что сидел в комнате, когда я проснулся, смуглый здоровяк. — Are you from Germany? — Вопросительно обратился он ко мне.
Смуглый что-то говорил, с тем, кто меня ударил, внешность его была настолько усреднённой, что я даже не запомнил черт его лица, и тут среди потока слов, я услышал знакомое имя: Мануэль, так звали одного ученика ещё в немецкой школе, я сразу же решил, что мне показалось и дальше не вслушивался в их разговоры, заодно отключившись от плачущих мольб Светланы, тот что ударил меня, как злая собака рявкнул на Светлану добавив к этому удар ногой куда-то в область её больных коленей. Старушка скорчилась от боли, но замолчала, я теперь стал смотреть на неё и мне было действительно сейчас её жаль, по и так больным ногам со всей силы въехали сапогом, я не держал на неё обиды за алюминиевую палку и сейчас не испытал ни капли радости от мести, мол наконец-то бьют её.
Прошло ещё несколько минут, а в комнату вошёл третий солдат, на короткостриженой голове ещё не обсохли светлые волосы, рост и телосложение было таким же крупными как у двух других, его серые глаза вопросительно уставились на смуглого солдата, тот снова начал свой рассказ со слова Мануэль, теперь я был почти уверен, что это его имя, правда радоваться мне или бояться ещё больше я уже не знал, как тут словно гром прозвучал его вопрос, он то сказал его обычным голосом, а меня будто током ударило.
— Ты правда из Германии, — спросил он по-немецки, а я оживился будто собака услышавшая свист, — из какого города?
Через несколько мгновений я пришёл в себя.
— Мы жили около Берлина, — солдаты немного напряглись, особенно тот, что бил нас.
 
— А что ты тут тогда делаешь?
— Мы переехали три года назад.
— Кто мы?
— Я и мои родители.
— А где они тогда сейчас? Что ты вообще делаешь тут с этой старухой.
— Я работаю у неё, она забрала меня, когда родителей не стало.
— Их убили?
— Отец умер от болезни, а мать, — я подумал, что ответить и не нашёл, — не знаю.
Мануэль стал снова говорить на английском о чём-то с солдатами, Светлана сжимала в кулаке одеяло, пытаясь унять свою боль. Солдат тем временем снова обратился ко мне:
— Как тебя зовут и сколько тебе лет, кем ты работаешь у неё? — он, глядя на меня кивнул на Светлану.
— Забираю деньги за квартиры, хожу за едой, делаю всё что не может она, у неё больные ноги, — ответил я, — хожу в школу. Мне десять сейчас.
— Понятно, — ответил Мануэль.
И он снова произнёс пару реплик на английском.
— Что вы будете делать с нами? — спросил я без разрешения.
— Тебе повезло, а эту, — он теперь сам ударил, её уже по второй ноге, — повесим, зачем нам эта… — Мануэль будто не придумал оскорбление и так и оставил предложение незаконченным.
Моё сердце заколотилось, нет от страха за себя и не от радости, что мне «повезло», мне было страшно за Светлану, не знаю откуда у меня взялись эти мысли в голове, я почти каждый день думал, о том, что, когда она помрёт, моя жизнь улучшится в бесконечность раз, я так не боялся даже когда моя мать пропала, да и ещё почти чувствуя её боль, видя каких трудов ей стоит хотя бы от части скрыть её, я, наверное, переживал один из худших моментов в своей жизни. Получается, что разница между одним из лучших дней и одним из худших составила меньше суток.
  
Глава XV
 
— Не нужно, — сказал я по-немецки, выходящему из комнаты Мануэлю, — она никому не вредит.
Однако он сделал вид, что не слышал меня и пропустив вперед себя двух солдат, закрыл дверь тихо, будто думая о своих будничных делах, не знаю это искажение памяти или так и было, но кажется они даже посмеивались. Видимо за месяцы пути в Печору эти солдаты действительно вешали и резали ни в чём не виноватых людей, конечно у них уничтожили дома и семьи, им больше некуда вернуться, но ни один из мирных жителей, не был в этом виноват. Может быть если бы так поступили со мной, если бы у меня была семья и дом, родина, свой город и друзья, может и я стал бы таким же. Но тогда, когда мне было десять, я сидел на диване, испытывая смесь отчаяния и ненависти, немного разбавленные жалостью. Из-за этого сами по себе из глаз полились слёзы, которые кажется текли только сильнее от того, что я пытался их сдержать, меня накрыло волной всех тех чувств, которые я гасил в своём сознании с тех пор как пропала мать, я не всхлипывал и не кричал, а только закрывал лицо от Светланы, лишь бы она не заметила моей слабости. Всё мне виделось крайне нечестным, я думал, что не сделал ничего плохого, чтобы со мной случалось столько происшествий, меня до потери речи злило, что мой соотечественник убивает того, что кто обеспечивал мою жизнь, хоть и не безвозмездно (мне безвозмездно и не нужно было), только из-за своей прихоти.
— Что случилось-то, — спросила необычно по-доброму Светлана, — домой тебя забирают? — Как-то смогла пошутить она.
Я мог только мотать головой, не находя в себе сил остановить свои слёзы и начать нормально говорить.
— Что они тебе наговорили такого? — Всё спрашивала Светлана, наверное, сильно смущаясь от моего необычного поведения.
— Они сказали, что они тебя, — и я не мог договорить, — тебя…
 
— Я знаю, что они сделают, Тобиас, — Светлана тяжело вздохнула, и будто бы опасаясь прикоснулась к моей голове, погладила, как гладят рычащих собак, чтобы те успокоились.
Солдаты забрали ключи и закрыв двери куда-то ушли, но нас из квартиры пока никто не выбрасывал, весь день их не было дома, я пытался уговорить Светлану сбежать куда-нибудь, может за горы, туда, где правит Мусаев, там же только русские, но она отказывалась, говорила, что на таких ногах, тем более избитых она даже из подъезда не выйдет. Я почти целый день просидел у окна смотря на освещённую солнцем улицу, а там происходили настоящие чудеса: многолетние лужи на дорогах оттаивали, таял нападавший недавно снег. Это было бы весьма прекрасное время, если бы не явившиеся к нам гости.