Катрин Денев. Красавица навсегда

При естественном сходстве сестры были очень различны. Франсуаза, эксцентричная и порывистая, легко вписывалась в богемное окружение. Катрин, казалось, пришла совсем из другого мира. И войдя в профессиональную среду, сохранила сдержанность, которую всегда ценила в других. С улыбкой вспоминает, как просиживала целые вечера в компании, не проронив ни единого слова: «Очень долго меня считали не то чтобы робкой, а просто-напросто недалекой. Представьте хорошенькую девушку, которая ничего не в состоянии сказать, очень быстро за ней закрепляется соответствующая этикетка…»
Именно так ее восприняла поначалу Брижит Бардо: «Семнадцатилетняя брюнеточка, которая носила прическу, как у меня, и одевалась, как я. Она выглядела эдакой простушкой, чем иногда ужасно раздражала».
Но тогда Брижит раздражения не выказывала и охотно учила играть Катрин на гитаре: эта трогательная сцена даже запечатлена в снятом Вадимом любительском фильме.
До встречи с Вадимом самое большое влияние на Катрин имела Франсуаза, хотя в семье было еще две сестры и все четверо жили дружно. Катрин родилась 22 октября 1943 года, Франсуаза была на восемнадцать месяцев старше. Разница небольшая, и в детстве сестры, спавшие в одной комнате на двухъярусной кровати, чувствовали нераздельную родственную связь – почти как у близнецов. Вадим пишет в своих мемуарах, что никак не мог запомнить, кто из девчонок спал наверху. На сохранившейся фотографии, снятой в их спальне, сестер и впрямь не сразу отличишь друг от дружки, и все-таки Катрин выглядывает сверху, со второго «этажа», и кажется более взрослой.
Девочки росли в фешенебельном 16-м округе французской столицы. Париж и маленькая деревушка на Сене были декорациями их детства. Отец семейства Морис Дорлеак зарабатывал раньше театральными турне, а теперь дубляжом фильмов для фирмы «Парамаунт», иногда брал туда дочерей поучаствовать в озвучании и заработать немного карманных денег. Мать – Рене Денев – тоже профессиональная актриса – занималась домом, хотя сцену не бросила и многие вечера проводила в театре. Преданность профессии была наследственной: бабушка Катрин в свое время работала в Одеоне. Между прочим, по отцовской линии у семейства Дорлеак есть дальние родственники в России, среди которых известные музыканты Дорлиак. (Это не ошибка, в России фамилия звучала иначе.)
Ничто в те годы не предвещало будущего жизненного выбора Катрин. Как-то безымянный фотограф отщелкал целую пленку: на ней, словно в замедленной съемке, изображена четырехлетняя девочка с пухлыми щечками и живыми глазами, с косичками, челкой и двумя белыми бантами, одновременно кокетливая и перепуганная. Она производила впечатление странного ребенка: не играла в куклы, не увлекалась чтением, не ходила в театр. Морис Дорлеак впоследствии повторял в некоторой растерянности: «Никогда не знал, о чем Катрин думает. Мы были близкими людьми, но совершенно не знаю, что о ней рассказать».
Сама Катрин кое-что все же рассказывает: «Была застенчива, боялась даже маскарадов. Новогодние балы становились для меня наказанием. Не найдете ни одной фотографии, где я была бы в кругу веселящихся».
Как-то раз она сказала: «Знаете, я не поклонница Фрейда. Но, думаю, он был прав, говоря, что все в человеке заложено в детстве. Я знаю, я просто уверена, что пережила тогда какую-то травму, шок, что-то связано у меня с воспитанием, отчего развилось чувство вины, от которого я так и не избавилась».
В другом интервью – более конкретное объяснение: «Тяжелая болезнь матери, которую едва вытащили из лап туберкулеза, на всю жизнь наполнила меня опасением, что сама заболею и умру, лишусь кого-то очень дорогого. По этой же причине у меня и сейчас сравнительно мало близких друзей. Страшусь отношений, которые скоро кончаются и от которых остается боль утрат».
И в самом деле, Катрин еще в молодости придется пережить и мучительные разрывы, и смерти близких людей – прежде всего, Франсуазы.
Морис Дорлеак прожил сравнительно долго, но и его смерть стала тяжелым ударом для Денев. Этот красивый, добрый и сердечный человек гордился своим семейством, уверял, что только дочери дают почувствовать настоящее родительское счастье. Считая маленькую Катрин, обыкновенную девочку с темно-русыми волосами, очень хорошенькой, он еще в ту пору говорил: «С таким лицом, как у тебя, было бы преступлением не сниматься». Рене Денев пресекала эти разговоры: «Перестань хвалить внешность детей – это вредно для них». Другого мнения придерживалась и насчет семейной профессии и еще несколько лет назад говорила своей прославленной дочери: «Ты неблагоразумна, моя девочка!» Она явно опоздала со своими предупреждениями лет на сорок…
 
Если детство Катрин и не было безоблачным, тем не менее его не омрачала безалаберность, обычная для семей, ведущих «цыганскую» жизнь: «Я никогда не знала хаотично-артистической среды, где когда попало идут спать, а дом заполнен артистами. Мои родители не принадлежали к богеме. Они играли в театре, а театр – это дисциплина. Кроме того, это такая профессия, которой занимаются вечерами, что позволяло нам в течение дня вести нормальную жизнь».
И еще красноречивее признание, быть может, неожиданное на фоне других: «Когда заглядываю внутрь себя, можете быть уверены: я не так уж отличаюсь от той девочки, что играла на бульваре Мюра вместе с Франсуазой и маленькой Сильви (третья сестра Дорлеак. – А. П.). Такое детство, как мое, всегда остается источником радости».
Радость была связана с природой. Катрин называла свою мать «настоящей садовницей», и та передала эту страсть дочери: «Каникулы я проводила в деревне, обожала лес весной, летом – стены, увитые плющом. Попав снова в сад, я как бы возвращаюсь в свое детство».
Когда Катрин исполнилось одиннадцать, она поступила в лицей. Училась прилежно, но посредственно и не проявляла особых интеллектуальных устремлений. При этом родители позаботились, чтобы девушку хорошо воспитали: обучили языкам, музыке, танцам, привили художественный вкус, не предполагая, разумеется, что когда-то она сама станет воплощением «безупречного французского вкуса». Уже тогда Катрин стала бегать в кино – причем смотрела и такие серьезные фильмы, как «Иван Грозный» Эйзенштейна.
Франсуазу в пятнадцать лет исключили из лицея за плохое поведение, но, в сущности, она сама подготовила свой уход. Девушка бредила актерской карьерой и твердо решила завоевать успех. Уже в этом нежном возрасте она блистала в любительской инсценировке повести Колетт «Жижи», а вскоре заслужит титул «французской Кэтрин Хепберн». Сравнивали ее и с другой Хепберн – Одри. Сама же Франсуаза видела себя в облике Греты Гарбо или Марлен Дитрих, иногда даже одевалась и гримировалась под них.
Франсуаза была убеждена, что станет великой актрисой, а ее имя будет вписано в энциклопедии. Она поступила в Консерваторию и серьезно училась актерскому мастерству, знала, как сделать более сексуальным низкий тембр своего голоса, как наложить театральный грим, чтобы сцена подчеркнула ее породистые скулы, огромные черные зрачки, драматические тени под глазами, нервно вздернутый нос. А темперамента ей было не занимать.
Но это же уникальное лицо могло в других обстоятельствах казаться неправильным и некрасивым, как говорила сама Франсуаза – «несимметричным». Она страдала от этого и могла отменить важную встречу с режиссером, потому что в этот день «особенно ненавидела свое лицо». Но если уж выбиралась из дому, то «под фанфары»: наносила яркий макияж, приклеивала фальшивые ресницы, превращаясь в Клеопатру. Но даже это ее не портило. Мало того, именно несимметричность и неправильность станут скоро ее козырем. Нестандартная красота Дорлеак – острый профиль, разлетающиеся по плечам или небрежно собранные в копну каштановые волосы – будет признана таким же эталоном современности, как «узаконенное уродство» Бельмондо: оба эти лица, появившиеся вместе в фильме «Человек из Рио», стали эмблемами Новой Волны и 60-х годов в целом. Но это было позднее…
Комплексы Франсуазы удивляли Катрин, ей было удивительно слышать от сестры: «Это ты, Катрин, красивая». Она так не считала: переживала, что у нее слишком крупные зубы, и из-за этого реже, чем могла, улыбалась. Подросток-утенок еще не превратился в лебедя, но опытные люди в лице бабушки семейства Дорлеак говорили: «Катрин станет красавицей и сделает хорошую партию».