Львёнок, который хотел выжить (СИ)

Сью разрезала ткань штанов и обрабатывала порезы на ногах.
Лео было невыносимо смотреть на ее израненное тело. Если бы он только мог еще раз убить Адама, если бы он только мог убивать его сотни и сотни раз, то он бы это делал, причиняя ему ужасающую боль.
Ева постепенно открывала затуманенные глаза. Она пока не узнавала ничего вокруг себя, смотря сквозь него в потолок.
Лео нашептывал ей ласковые слова, успокаивал, гладил пальцами спутанные волосы. Его большое сердце, замурованное под оболочкой мутированного создания, наконец, способно было делать полноценные ровные удары. И он знал, что оно будет биться только рядом с ней.
Дони поставил новую капельницу, введя необходимое количество обезболивающего препарата.
Леонардо видел, как с лица Евы постепенно сходит страдальческая маска, черты лица разглаживались, она засыпала, и лидер продолжал говорить ей о том, что все хорошо, что она молодец, что она его сильный и очень храбрый львенок.
Последующие три дня для лидера были особенно тяжелыми. Началась горячка. Ева практически не приходила в себя, а если и просыпалась, то, как в бреду, звала Леонардо, стонала и тихо хныкала сквозь тяжелое забытье. Он не знал, чем мог помочь. Возле нее были Сьюзан и Дони, и в эти слишком долгие для него моменты Лео был вынужден быть на расстоянии от Евы.
Череда капельниц и уколов в результате принесла облегчение. Этой ночью она безмятежно спала. И лидер был рядом, как и во все прошлые ночи, сжимая в своей руке хрупкую холодную ладошку, держа большой палец на ее запястье. Для Леонардо было важно постоянно чувствовать крохотные удары пульса под ее кожей, словно от этого биения зависела его жизнь.
***
Я медленно выкарабкивалась из тяжелой тягучей темноты. Первое, что я ощутила, так это то, что жутко хотелось пить. Веки были настолько тяжелыми, что пришлось прикладывать неимоверные усилия для того, чтобы их приоткрыть. Зрение постепенно фокусировалось, разгоняя туман перед глазами. Пальцы попытались сжаться в кулак, но не выходило. Мне казалось, что я все еще пребываю во сне, в котором нет цветов, запахов и звуков. Но в ладони что-то ощущалось, и пальцы смогли слегка обхватить тепло, которое приобретало форму. Постепенно ко мне стали возвращаться чувства, и сейчас я отчетливо ощущала теплое дыхание у своего плеча.
Тело все еще не хотело подчиняться мне, было странно медленным, как будто чужим. С трудом повернув голову набок, я увидела Лео, но не сразу, его фигура появлялся передо мной, словно сквозь расходившийся туман.
Его рука лежала поверх моей ладони, и я обхватывала его палец. Лео сидел на полу возле кровати, его голова лежала на сгибе руки, и носом он касался моего плеча. Он спал. На его лице не было маски, и свободной рукой я потянулась к нему.
Движения давались тяжело, но мне необходимо было его коснуться и убедиться, что это действительно не сон. Дрожащими пальцами осторожно и плавно коснулась его виска, укладывая ладонь на скулу, и это отняло у меня практически все силы, которые были.
Дыхание стало глубже, словно он принюхивался, и Леонардо открыл глаза. Лидер вымученно и одновременно облегченно улыбнулся, накрыл мою руку своей, поворачивая лицо к ладони и нежно целуя ее.
— Пить, — в этой просьбе не было звука, но Лео понял. Он выкрутил пластмассовую крышку с бутылки, вставил трубочки и поднес к губам.
Пока я пила, Леонардо гладил одной рукой по волосам, не переставая улыбаться. Он… выглядел жутко уставшим. В полумраке комнаты я смогла заметить тонкую полосу на его коже. Рана успела затянуться. Потянулась к ней рукой, но Лео перехватил пальцы, целуя их.
— Поспи, — голос Леонардо успокаивал, и стоило только закрыть глаза, как я уснула.
***
— Я так и знала, — Леонардо вышел из раздумий и обратил на меня удивленный, но при этом очень ласковый взгляд. Он не заметил того, как я проснулась и осматривала его комнату.
— Подушка, — лидер все еще не понимал, что я имела в виду, но я сообщала о своих наблюдениях скорее себе, нежели чем ему.
 
Уже несколько дней прошло с того момента, когда я окончательно пришла в себя, но Сью до сих пор не подпускала ко мне никого, кроме Лео, ругаясь, что мне нужен покой и сон. Она оказалась не просто заботливой, а чрезмерно заботливой, и окружала своей опекой, словно я была недоношенным цыпленком. Но, по правде говоря, такой я и была. Я совсем ничего не могла делать самостоятельно, за исключением кивков головы и слабых просьб. Но Сью решала все вопросы с заботой обо мне.
Пока я была в беспамятстве, они успели пополнить припасы, хотя медикаментов по-прежнему было недостаточно. Один из ценнейших ресурсов и в наше время практически не восполняемый. И этот пункт по степени важности теперь встал на первое место перед провиантом.
— Куда мы едем? — Сквозь тонированное окно мелькали редкие деревья. Небо было хмурым, затянувшись серой облачной пеленой, той самой, что не предвещала дождя.
— Иллинойс, — Лео отвечал на мои вопросы спокойно, и я чувствовала тепло его большой ладони поверх моей руки.
— Лео… — я позвала его и почувствовала, как он напрягся, но не физически, а где-то внутри себя, — тогда он… я не смогла прийти к тебе.
Я вспомнила все в тот день, когда впервые осознанно проснулась. Перед глазами до сих было то жуткое воспоминание, когда Лео, вися на удавке, пытался освободиться. Я видела его боль от того, как металлический силок раздирает его шею, и пальцы цепляются за жгут. И это все случилось из-за меня. Невыносимо ужасно наблюдать за тем, как дорогой тебе человек умирает, и ты ничего не можешь с этим поделать. Ведь я должна была помочь, но не смогла. Я подвела его.
— Прости меня, — закусывая дрожащую губу, я так и не решилась заглянуть в его глаза, все порывалась, но не хватало смелости.
Мне до сих пор никто не говорил, как все закончилось в тот день, кто его спас и кто спас меня.
Леонардо навис надо мной, и я могла лишь смотреть на след от удавки на его коже. Ладонь, которая все еще была в бинтах, бережно обхватила лицо. Большой палец его руки гладил по щеке, побуждая поднять к нему глаза. Но я не могла.
Леонардо не бросил меня, пришел за мной, ворвался в мрачный и темный амбар и готов был отдать за меня жизнь. И тогда я поняла, что Лео стал для меня единственным, самым нужным, без которого все теряло свой смысл, без которого сама жизнь казалась невозможной. И оттого мне было тяжело смотреть на него, потому что не смогла уберечь его. И понимал ли он сейчас, как мне было необходимо его прощение?
Слезы оставляли влажные горячие дорожки на щеках. Теплые губы Леонардо целовали лицо, вбирая в себя каждую слезинку. Он шептал мое имя, продолжая незаслуженно осыпать поцелуями. Вскоре всхлипы переросли в рыдания, и я отчаянно цеплялась за него, пытаясь хоть таким образом выпросить прощение.
— В том нет твоей вины, — Леонардо бережно сжимал меня, убаюкивая в объятьях, повторяя раз за разом, что ему не за что прощать меня. Он просил не плакать, просил успокоиться, его теплое дыхание смешивалось с моими всхлипами. Лео впервые за эти дни поцеловал меня, нежно прижавшись губами, шепча в них: — Прошу тебя, не надо.
— Отставить рыдания, — Сьюзан ворвалась в комнату, как самый что ни на есть Наполеон, с грозным предупреждением: — Швы разойдутся!
Она подошла ближе, отодвигая Лео от меня со словами: — А ну отвернись, — и лидер беспрекословно отвел голову. Сьюзан откинула легкое одеяло и склонилась над повязкой, проверяя, не проступили ли на ней следы крови.
И я только сейчас смогла оценить и понять, что была голой, как та самая первая Ева.
 
Половину тела скрывали бинты, и я застыла, глядя на эти белые отрезки ткани. Они пугали. Я с грустью думала о том, что рано или поздно мне придётся их снять. Тот вид, который мне потом откроется, не стоил и гаданий, я уже знала, как это будет выглядеть — ужасно. Перед тем, как шрамы сгладятся и побледнеют, пройдет много времени. Но эти неровности никуда не уйдут и будут всегда ощущаться под прикосновением рук. Раньше меня это не пугало и даже не расстраивало, но теперь…