Львёнок, который хотел выжить (СИ)

Я как-то слышал анекдот: «Мужчина приходит к врачу, жалуется на депрессию. Говорит, жизнь груба и жестока, что он чувствует себя одиноким в угрожающем мире. Врач предлагает простой рецепт: «Великий клоун Пальяччи сегодня в городе. Сходите, это вас подбодрит». Мужчина взрывается слезами. «Но, доктор, — говорит он, — я и есть Пальяччи!». Хороший анекдот. Всем смеяться. Барабанная дробь… Занавес.
Я посочувствовала человеку в маске, и не обязательно было дочитывать до конца, чтобы понять: ничего хорошего его там не ждет.
Неплохая книга. Я погладила изображения на глянцевых листах. Жаль, не смогу забрать с собой этот подарок. Нельзя брать ничего лишнего, только самое необходимое.
Дом погрузился в темноту. Я вслушалась в тишину, убеждаясь, что мне пора. Постаралась не шуметь, доставая рюкзак и меч. Кроссовки мягко ступали по ковролину, поглощающему звуки передвижения. У самой двери я вспомнила о браслете. Запястье настолько к нему привыкло, что перестало ощущать на себе. Его необходимо было снять, и я вернулась, чтобы положить браслет на кровать.
Нажала на кнопку у двери, та с тихим шелестом открылась еще раз, и я выскользнула в ночную темень. Дверь плавно закрылась, и теперь я для дома чужеродный объект, не имеющий с ним связь.
Безоблачное небо давало свету луны освещать непроглядную тьму. Его было достаточно для того, чтобы найти лесную тропу и двинуться по ней.
Отойдя дальше от дома, я ускорила шаг. Ночной лес пугал, и моя рука сжала рукоять клинка. Нужно скорее выйти на трассу, и быстрый шаг перешел в бег.
Лесная дорога была длинной и никак не хотела заканчиваться, за очередным поворотом ожидала та же извилистая тропа, и мне так хотелось выйти скорее на безопасное асфальтовое покрытие.
Что-то с силой подняло меня в воздух, и плотно затянутые лямки рюкзака болезненно врезались в кожу.
— Топаешь, как слон, — подхрипловатый и раздраженный голос Рафаэля сообщил о своем присутствии, — тебя не учили, что поздно ночью девочкам гулять нельзя?
— Отпусти, — в отличие от него, я шептала, боясь, что нас могут услышать.
— Ага, — он неожиданно высоко подбросил меня вверх, и я успела схватиться за толстую ветвь дерева, неуклюже пытаясь подтянуться на него. — Посиди, подумай об этом.
— Я уйду, — настойчиво подтвердила я свое решение в голосе. В темноте было плохо видно, на что можно упереться ногами, они барахтались в воздухе, пытаясь найти опору.
— Да-да, конечно, уйдешь, — Раф был циничен, и его смешили мои протесты.
— Ты не понимаешь, — пыхтя от натуги, чтобы не сорваться, я попыталась донести до него, — я приняла решение. Не нужно меня останавливать.
В ответ он фыркнул, подпрыгнул с места, хватаясь за ту же ветвь, на которой барахталась я, рывком подтянулся, приподнял меня за рюкзак и усадил напротив себя.
— Побег? Только не в мою смену, Кнопочка.
— Не называй меня так, — осмелев, я толкнула его в пластрон на груди и требовательно заявила: — А теперь спусти меня.
В темноте я видела только отблески его желтых глаз, но не могла понять по ним, почему он меня не отпускает.
— Пусти, не пущу. Пусти, не пущу. Давай-ка сразу пропустим этот нелепый спор, — ему будто нравилось издеваться надо мной, так грубо и иронично шутя.
Я ощупала по сторонам толстый ствол дерева, пытаясь придумать, как по нему спуститься. Должно быть не сложнее, чем с каната, только с очень толстого каната. Нужно только перекинуть ногу, обхватить дерево и соскользнуть по нему вниз.
— Я ухожу.
Даже не глядя на него, я ощутила, как он пренебрежительно закатил глаза на мое упорство.
— А повязку оставила, — Рафаэль вдруг сообщил о своем наблюдении, и я удивленно посмотрела на синюю ткань, которую так и не решилась снять.
Почему я ее не сняла? Но ответ уже был, в глубине души я уже призналась, что мне хотелось хоть что-то оставить на память о нем.
— Что, так сложно находиться рядом с нами? — его голос усмехался, но глаза оставались серьезными.
 
— Нет, — и это было правдой, мне не хотелось расставаться с ними. Но ждать того, когда они бросят, было невыносимо.
— Тогда зачем? — на этот раз вопрос Рафаэля не был издевкой, и он действительно не понимал причин моего побега.
— Потому что вы бросите. Я же вижу, как он… — но я не могла договорить то, что заставило уйти в неизвестность. — Все, от кого я завишу, меня бросают. Но, по крайней мере, сейчас я к этому готова, — я поправила лямки рюкзака и на этот раз без требования обратилась к нему с просьбой: — Отпусти.
Мышцы лица Рафаэля скривились в непонимании, в глазах загорелись гневные искорки.
— А за каким хреном мы тогда тебя спасали? Какого хрена мы тут нянчимся с тобой? По-твоему, для того, чтобы бросить у ближайшей обочины? Ты так о нас думаешь? — Он злился и приблизил свое лицо, пытаясь увидеть ответ.
Но я не могла ничего ему на это сказать, только неровно дышать, прячась от его взгляда.
Покачав головой, я все же ответила: — Ты не понимаешь.
— А ты не объясняешь! — Тихий рык Рафаэля и то, как он грозно нависал, заставило выпалить жалкую тихую правду.
— Я ничего не могу дать взамен, — его гнев остудили мои слова. Голова в красной маске задумчиво склонилась набок, пытаясь разглядеть меня под другим углом. Он вновь ухмыльнулся, что-то отрицая во мне.
— Прекращай тараканью вакханалию, — большой зеленый палец постучал о мой лоб в надежде разогнать эту свору в черепной коробке, — от тебя ничего не нужно, — он прервался на протяжный усталый выдох, заглянув глубже в мои глаза, и добавил: — Достаточно просто быть.
— Почему? — Я не могла поверить в это его — «достаточно просто быть», тревожно всматриваясь в лицо, боясь найти в нем издевательскую шутку, которая в очередной раз разобьёт призрачную надежду.
— Потому, — он усмехнулся, но вовсе не зло и без иронии. Он отвечал мне, как самому неразумному ребенку, который не может понять, почему небо голубое, или трава зеленая, или воздух бесцветный. Но я все же не могла понять — почему им не безразлична я?
— Пойдем? — Рафаэль просил вернуться, впервые так просто и по-доброму, что мне захотелось обратно, несмотря на то, что все же страшно было возвращаться в их солнечный мир.
Получив неуверенное согласие, он спрыгнул на землю. Я попыталась понять, как же лучше мне слезть, но он схватил за лодыжку, дернул вниз и поймал руками, не давая разбиться. Перевалил на плечо и вернулся в лагерь.
— Я могу сама дойти, — мне было неудобно висеть на нем вниз головой, раскачиваясь из стороны в сторону, пока тяжесть с содержимым в рюкзаке давит на затылок.
— Ну уж нет, — ему было искренне смешно, и он добавил: — Я бы тебе доверился, если бы мне не было так лень бегать за тобой по лесу.
Весь оставшийся путь мы проделали в тишине. Он просто шел, не упрекая, не обижая, бережно неся свою ношу. И наконец, мы вышли к стоянке «Тартаруги».
Рафаэль поставил меня на землю и положил большую ладонь на мою голову со словами: — Теперь это твоя проблема.
Эти слова были обращены не ко мне, и Рафаэль ушел в дом под свой тихий хохот. А я боялась повернуться лицом к тому, кто сверлил мою спину взглядом и ждал, когда я обернусь.
Собравшись с духом, я развернулась, осторожно поднимаясь взором от сомкнутых на груди скрещенных рук до рассерженного взгляда синих глаз. И мы вот так продолжали молча смотреть друг на друга.
Лео разомкнул руки, двинулся вперед и остановился рядом, нависая надо мной.
Тяжелое дыхание Леонардо, вырывающееся из ноздрей, опаляло лицо, в контрасте с прохладной ночью оно было горячим. Он был так близко, что мне достаточно было поднять руку, и она бы оказалась на его вздымающейся груди, под которой так гулко бьется огромное сильное сердце.
 
Он молча обхватил кисть моей руки. Столь неожиданное прикосновение заставило вздрогнуть от пробежавших под кожей мурашек.
Леонардо поднял мою руку выше, бережно, но при этом крепко удерживая, надел браслет поверх синей повязки и затянул ремешок.