Несознательный 2 (СИ)

Пора. Одеваю лицевую маску, чтобы не обморозить на высоте лицо и лезу на место штурмана, там вместо турели пулемета на штативе укреплен бинокль, через который и можно будет наблюдать за полетом изделия к цели с большого расстояния. Хм, вроде бы разместился, хотя для того, чтобы посмотреть в бинокль приходится изгибаться буквой «зю», тут надо будет подумать, что можно сделать для удобства работы оператора. Чуть правее закреплен пульт радиоуправления, а слева от бинокля установлена хроникальная 35-мм камера КС-5 с длиннофокусным объективом, на которую и будет сниматься весь процесс «стрельбы по тарелочкам». Кстати, установка камеры это требование представителя НКВД, хотя по этому поводу я высказал свое сомнение в ее необходимости:
— Толку от этой камеры будет мало, из-за большой дальности до цели, — сообщил я представителю органов, отвечающему за съемку.
— Почему? — Удивился тот. — Объектив установлен длиннофокусный.
— Да, длиннофокусный, — согласился я, — восемьдесят миллиметров. Это примерно соответствует кратности приближения театрального бинокля. При конечной дальности до цели десять километров рассмотреть что-либо будет очень проблематично.
Отменить съемку не отменили, но задуматься заставил. К тому же время съемки составляет всего одну минуту, так что с включением кинокамеры требуется угадать точно, а что будет, когда дальность станет более двадцати километров.
На цель вышли через сорок минут полета.
— Оператор, цель видишь? — Приходит запрос от пилота.
— Цель наблюдаю. — Следует ответ с моей стороны.
Да уж организовать мишень похожую на корабль на сухопутном полигоне та еще задача. Саперам пришлось хорошо поработать, чтобы построить щитовой силуэт корабля, но почему-то меня заинтересовало не то, сколько леса израсходовали на его исполинские размеры, а то сколько черной краски должны были потратить.
— Время до пуска, минута десять, — раздается по бортовой связи.
Включаю секундомер, устраиваюсь поудобней, начинаю интенсивно разминать руки, времени на все про все мне будет отведено чуть меньше минуты, рассусоливать здесь некогда. За тридцать секунд до означенного срока включаю на пульте «запуск», это включение двигателей нашего самолета-снаряда и спустя секунд пять слышу, как начинает нарастать гул откуда-то сзади.
— Наблюдаю запуск двигателей изделия, — следует громкий доклад от борт стрелка.
Еще бы ему не «наблюдать», один из двигателей чуть ли не упирается в фонарь нижнего пулемета, представляю, какой рев у него там сейчас. Но это не надолго, всего двадцать секунд, пока двигатели выходят на режим.
— Сброс!
Это уже пилот констатирует факт сброса изделия с крыльевого крепления. Ага, вижу как изделие проваливается вниз метров на десять и я подхватываю его управление джойстиком. Одновременно со сбросом звук от двигателей резко возрастает, это они включились на максимальную тягу, самолет-снаряд сначала медленно, а потом все быстрей начинает ускоряться вперед. Расчетная скорость, с которой он будет двигаться к цели девятьсот пятьдесят километров в час. Нет, с камерой что-то надо делать, уделять внимание управлению изделием и одновременно включать камеру, задача не из легких, это мне просто, за всем следит Вычислитель, а операторам сложно будет такое проделать.
Вот гадость, какой-то агрегат явно сбоит, не удается найти положение рулей, при котором полет станет устойчивым, приходится постоянно подрабатывать джойстиком, со стороны могут решить, что оператор просто пьян. Через двадцать секунд в хвосте нашего самолета-снаряда вспыхивает трассер и тут до меня доходит, что следить за полетом изделия не так уж и просто. Все дело в том, что пульсирующий двигатель дает хоть и мало задымления, но когда летишь следом, то этого хватает, чтобы полностью скрыть в сизой дымке отслеживаемый объект вместе с мишенью. И как, а главное, куда теперь наводить нашу «игрушку»?
Ага, Вычислитель уже сам разобрался, он меняет траекторию самолета-снаряда на более низкую, и теперь мне, по крайне мере, видна мишень. Однако трассера по-прежнему не видно, он скрыт за дымным следом двигателей, опустить изделие еще ниже нельзя, тогда будет трудно удерживать цель по высоте, приходится ориентироваться по дыму, но я так понимаю, что для железяки это тоже не самый лучший вариант. И виляние самолета снаряда метров на десять в обе стороны тоже сильно действует на нервы, вот как работать в таких условиях? И все-таки в мишень благодаря Вычислителю мы вроде бы попали, но если по длине промахнуться было сложно, то по высоте где-то ближе к самому низу угодили, сказалась высота наблюдения. Будь это атака реального корабля, то такой удар посчитали бы идеальным, но тут требовалось попасть в центр мишени.
 
— Фух, — выдыхаю я, отрываясь от бинокля.
— Оператор, доклад! — Напоминает о себе пилот.
— Цель поражена, — рапортую ему.
Как точно поражена цель уже неважно, об этом потом доложат с полигона, а нам пора возвращаться на аэродром, и начинать придумывать другую тактику наведения самолета-снаряда, так как трассер в хвосте изделия, оказался бесполезен. Тут вся проблема в неполном сгорании топлива, либо это неправильно установлен режим работы двигателя, либо качество топлива подкачало. В любом случае второй пуск готовить не будем, надо возвращать обратно и производить доработки, иначе нам удачи не видать. И главное с оптикой что-то надо делать, семикратного бинокля на такое расстояние явно недостаточно, нужна артиллерийская стереотруба (АСТ) с дополнительным комплектом линз, чтобы поднять ее кратность. Правда при этом будет сильно заужена зона наблюдения, но хоть так можно будет цель с такого расстояния рассмотреть. И с защитой лица оператора тоже надо что-то делать, все-таки скорости у бомбардировщика большие, как не закрывай щели в штурманском фонаре, один черт тугие потоки воздуха чуть ли глаза не вышибают, а в летных очках в бинокль мало что разглядишь. Нужно восстанавливать герметичность фонаря, а не делать все на скорую руку, иначе о точности попадания придется забыть.
Вот так и летел до места посадки, все соображал и прикидывал, какие работы можно проделать в ближайшее время и насколько это затянет сроки испытаний. Но когда самолет рулил на стоянку, мой глаз зацепился за необычное действо, происходящее в стороне от взлетной полосы, там техники чего-то кричали и бросали вверх свои шапки. Кстати, никогда не мог понять людей этого времени, зачем выражать восторг подбрасыванием своих головных уборов. Однако я не понял, по какому случаю вдруг на аэродроме всеобщее ликование? Даже грешным делом подумал, что столько радости из-за удачного первого испытания нашего изделия, но причина оказалась совсем другой:
— Сообщение от информбюро! — Обрадовал нас встречающий персонал аэродрома. — Сегодня наши войска вышли на окраины Берлина!
Вот так-то, и это спустя девять дней после начала наступления, практически от границ Польши? Получается, что на Одере наши в этой реальности не остановились и форсировали реку сходу, не успели немцы подготовить оборонительные позиции на левом берегу, слишком стремительно развивалось наступление красной армии. Ай молодцы! А сколько тогда понадобилось времени, чтобы разгромить берлинскую группировку? Десять-одиннадцать дней? Это получается, что война закончится 5-го декабря, да… и как же теперь будут праздновать ее окончание? Ладно, что-нибудь придумают, например, совместят с праздником Октябрьской революции.
А самое интересное, в тот же день, когда мы проводили первое испытание, было опубликовано сообщение, что 15-го ноября завершила свою работу конференция, которая проходила в г. Ялте «с участием глав правительств трех союзных держав И.Сталина, Ф.Рузвельта и У.Черчилля». Получается, что конференция заканчивала свою работу под канонаду Берлинского наступления, и как это вдруг Сталин решился на такой шаг, или уже поверил в силу красной армии? Очень рискованный поступок, все-таки Иосиф Виссарионович пока еще Верховный главнокомандующий.