Жена колдуна - сама ведьма (СИ)
Его отправили воевать в числе дружины и тот радостно пошел честь свою защищать. Но чужой воин топором рубанул ему по ногам. Двигаться он больше не мог и, сделав все что можно, его отправили домой. Да только вояка не хотел воротаться с "позором". С повозки на повозку… так и попал к Ждану в обоз. Деревня наша далекая, малоизвестная, никому ненужная. Решил к нам перебраться и дело свое молодое вспомнить. Золотарем при князе в юности числился и у отца мастерство по росписи монет перенимал. А потом сбежал, получив хорошее образование. За юнностью горячей мчался, да в военные ряды попал. И смотрит на меня не калека безногий, а парень удалой, да жаром пышущий.
— Семьи кроме папки с мамкой — нет. Обзавестись не успел, — хекает мужчинка, пока его на подручной мешковине в дом заносят. — Видать богу не надо, чтобы я по чужим дворам скакал и чужих курочек топтал, — он подмигнул мне и сам же рассмеялся.
А я стираю со лба испарину. Смотрю на бледного, молчаливого Ждана и тихую Левшу. Девица на меня, будто спрашивает "что делать будем?"
У смеющегося золотаря ноги синие под повязками. Мороз, то что начато было, продолжил. И теперь здесь не перевязки нужны. Пол ноги можно выкинуть как ненадобную вещь. И крутит меня от этой мысли. Вот он — золотарь веселый. Шутки смоляные отпускает, на Сморняну поглядывает, да меня за руку пытается поймать. А у самого… будет ли у него еще жизнь нормальная? Да и сложится ли у него теперь с семьей?
— Сморняна, неси мои инструменты, — отдаю команду женщине, а сама грозно взираю на шутника. — Резать надобно!
— Зачем? — удивился молодой мужик. — Тряпками перемотать и все.
— Если так оставить, то у вас совсем нечего будет спасать, — грозно напала на глупого. — Хорошо мороз — нога гниет очень медленно, кровь застывает в жилах, а не заразу разносит. Если так оставить, летом — все мужские непотребства отрезать придется! — я попыталась донести свои мысли в лихую голову.
Не зря мне брат о шаманских инструментах напомнил. И как же хорошо, что кузнец все быстро сделал.
— А без ног, я кому нужен буду? — внезапно разозлился золотарь. — Отрежешь все, а потом и меня выкинешь, ведьма? Знаю я вашу черную силу! Людей ненавидете и шепотом навь наводите!
Внезапно, шутник и непоседа превратился в отчаявшегося зверя и напал на того, кто рядом стоял. Перед его глазами была лишь я, поэтому и боль его в себя впитывала, и отчаянье в глазах видела, и как он за голову схватился, и слюной брызгал.
Когда Левша вернулась, запал мужчины иссяк. Он смотрел в одну точку на потолке и не шевелился.
— Что с ним? — удивилась девица.
— Ступор. Осознание. Шок, — пробормотала я. — Оставим его. Завтра решим что делать. Сегодня с детьми разберемся. Как там Зоря и Вечерня?
Прошла мимо женщины, глаза свои пряча. Стыдно мне слезы свои показывать, что болью чужой пропитаны. Хочется рядом с ней сильной быть. Да и зачем девице знать, что меня не слова золотаря тронули, а его чувства безисходности и отчаяния.
На улице разделились. Левша в мужской терем пошла, я в женский.
Ворвавшись в терем с детишками, сразу заметила Зорю. Девица решила девочек осмотреть. Волосы их перебирала и в баню групками строила. Самых старших к младшим подряжала, а мальчиков Вечерня занимала.
— Как тут? Тяжелые совсем есть?
— Малыши, — она указала на лежак, который сгодился сразу для четверых детишек. — И старики, — возле стеночки сидели две бабушки и один дедушка. — Малышам я даже ложку в рот запихнуть не могу. Не глотают. А в груди у них все хрипит.
Достала из своего ящичка масло еловое, кинула пару крупиц порошка имбирного и к худшим пошла. Крохи сгорали от простуды и никак не реагировали на меня. Кое-как от одежды всех избавила. Под одну простынь положила, чтобы жар от тела уходил и в вещах не оставался. На ткань и грудь капнула своего лекарства, чтобы дыханию помочь. Потрогала ручки и ножки — у одной девочки холодные были. Массажик сделала, тельце ее растерла. Поставила курильницу из листьев душицы, еловых иголок и пары горошин черного перца. Да, дым не очень приятный, но удушье хорошо убирает. Более я ничего не могу предложить этим детям.
Подошла к старикам.
Те сидят тихонечко и никого не трогают. Сипят во всю силу, что у них осталась.
— Что это ты делаешь, яхонтовая? — дедуля смотрит, как я бабулечек укладываю под одно одеяло.
— Жар от тела отпускаю, — честно призналась я, накладывая побольше сена им под голову, чтобы те не совсем лежали.
— Надоть под одеяло пуховое и чтобы пропотели, — дал он мне совет и улыбнулся, поплотнее закутываясь в свою телогрейку. — Дух злой надо из тела жаром выгнать!
— Лихорадка у них сухая. Не потеют, дедуль, — капнула еловым маслом с острым имбирем и пошла самогон доставать. — Надо в теле протоки открыть, чтобы недуг выходил.
Принесла настойку и дала бабулям и дедушке. Тот на радостях даже хекнул, когда выпил.
— Еще нальешь?
— Нет. Это надо от хрипов ваших и от жара. Вам можно, в отличие от детей.
Зоря уже отправилась девочек купать и в тереме было тихо. Слышался лишь страшный сип, который не давал самым слабым дышать.
В этой тишине я вспомнила про Трояна и обратилась к богу. Но то ли мои слова были тихими, то ли я недостаточно сильно хотела — чуда, как в прошлый раз, не случилось.
Вернулись девочки. Мокрые. Распаренные. Повеселевшие. Мы их кормить принялись. По лежанкам раскладывать. Знакомиться. Отварами отпаивать и косы заплетать. Лишь глубокой ночью мы вместе с Зорей к малышам вновь вернулись. Тела их мокрой тряпочкой обтирали, массажи делали.
— Веда, там у Левши и сестрички нет настолько больных, — она взглянула на безмолвное тельце мальчика на своих руках. — Мы их сюда всех принесли, чтобы к вам поближе.
И она посмотрела на меня с затаенной надеждой, будто могу одним словом излечить. Но… не я лечу, а силы и время. И вроде сила во мне есть, но ее лишь на наговоры, отвары и снадобья хватает, а не на людей. Увидев траву, почувствую для какой хвори она нужна. Сама Земля мне скажет где и что найти и как применить, но… человеческое тело для меня немо. То что отец — шаман сказывал — помню. Показывал — повторю. В остальном…
— Целебным травам подействовать нужно, — растираю маленькую ручку в своих ладонях. — Они ведь младше Марьяны, — всколыхнулось мое сердечко.
Так и просидели всю ночь: жар от детей отгоняя и курильницу меняя.
А утром, я нашла мертвого старичка в телогрейке. Он так и не снял ее и о помощи не попросил. Самым стойким из самых слабых казался. Пошел на двор, там и умер, возле крыльца.
Не смогла спасти. Не сумела.
Ждан пришел быстро. Позвал с собой Сморняну. Девочек будить не стали. Взяв лопаты, вышли за ограду из красных тряпиц. В сумерках откопали неглубокую могилу. Настолько неглубокую, что каждый из нас понимал — весна придет, труп всплывет.
— Сожгем, — прошептала, смотря на свои окровавленные руки.
Копать морозную землю было очень трудно. Ни у меня, ни у Сморняны сил таких не было. А бедный Ждан в одиночку до завтра будет лед колупать.
— Дров придется много тратить, — мужчина посмотрел в сторону поваленного домика. — Девки, проверьте, есть там что ценное? Там сожжем.
Вскоре в темноте пасмурного дня разгорелся пожар, пожирающий первое тело. А возле журавля, который мы условились использовать, как место сообщения с Кондрашовкой, поставили первый небольшой деревяный крест.
Первая смерть. Первый покойник.
30
Пропахшие гарью мы вернулись к нашим теремам. Сморняна в свой, я к девочкам. Зоря уже покормила всех кашей. Подоили и прибрали за коровой с сестрой успели. Девица молчала. Видела мои руки, которые я постаралась отпарить. Понимала, что старичка больше нет. Но распросов не устраивала. Умная растет.
Вновь пошла проверять самых маленьких, оставив старших на сестру. Поняла, что если их не напоить, то они тоже отправятся за дедулей. В течении прошлой ночи лишь три ребенка хорошенько пропотели и сейчас выглядели немного лучше. Дала им горький отвар, но видимо они очень сильно пить хотели — проглотили не поморщившись. Подумала о еде, но накормить их кашей не получится.