Отступники (СИ)

Деньги нужны были и для того, чтобы организовать агентурную сеть внутри Гротеска.
Когда с этим было покончено, Накату стоило послать своим людям внутри громады почтового голубя, и Кошкин отведал бы за ужином отравленных черепах, запеченных в панцире. Но Накат хотел сделать это сам. Только сам. Своими руками.
Сегодня, впервые за семь нерестов, он снова вспомнил о Первом. Накату было интересно, защитит ли божество своего личного адъютанта в мире смертных.
Скиу-скиу-скиу…
У него все было просчитано до последнего «А» в предсмертном крике Кошкина. Оплошать было нельзя. Только не сейчас. Только не после пяти нерестов ожидания. Ведь Кошкина совершенно невозможно было выманить из Гротеска обычными способами. На любые «внешние» мероприятия Патриарх посылал либо своего двойника, либо архиерея Некуморкова.
Но буквально неделю назад в Гигане сверкнуло удивительнейшее событие: впервые за много нерестов заговорил Сайский Оракул — довольно уродливое сооружение из терракота и дощечек с административными надписями. Империя Сай оставила его тут в качестве дара всем жителям Авторитета. Любой желающий мог за один медный профиль узнать у Оракула свое будущее. Но только свое. Просьбы на прогнозы знакомым и родственникам предсказатель игнорировал.
Откровенно говоря, последние нерестов тридцать он игнорировал любые просьбы. Иногда, правда, непредсказуемо начиная бормотать что-то, но к кому именно Оракул обращался было неясно. Он упоминал животных, вроде рыб и львов, неких «стрельцов» и даже «козерогов». Ясно было, что живущие в нем силы…
— Зажвари пренка, — объяснил приглашенный сайский специалист, который прибыл с недавней торговой флотилией. — Бабины. Зажвари пренка. Починир. Orokana buta tairiku. Вы пратите двадцать золотых профирей..
После этого Оракул заговорил снова, но простой люд к нему больше не пускали. Автор приказал поставить вокруг него ограждение, чтобы плаксивая чернь не утомляла чуткий дар «Ба-бин» просьбами. Собственно, Оракула давно бы уже перетащили в Гротеск, если бы не суеверный ужас перед тем, что тогда он может замолчать навсегда.
Теперь к нему потихоньку, в условиях свирепствующей паранойи, совершали паломничество наиболее важные шестерни государственной машины Авторитета…
Вот, к примеру, Патриарх Кошкин, который по-прежнему следует Малахитовой улицей к площади Оракула. И не дует в ус.
А песик по-прежнему скулит и жалуется. Опасность настолько велика, что интеллект животного обострился. Понимая, что хозяин слишком увлечен грезами о печеных черепахах, песик соскочил с его теплых колен и подбежал к окну кареты. Встав на задние лапки, он подышал на стекло, а потом ткнулся в образовавшийся белесый налет носиком и нижней губой. Получившийся отпечаток напоминал человеческий череп с отставшей челюстью.
— Афь! — намекнул песик.
— Ты моя пр-р-релесть! — мурлыкнул Кошкин, подгребая его к себе сухими костлявыми пальцами. — Нарисовал папочку?
«Пресвятой Пес Верный!» — мигнуло в сознании терьера, и он стал прикидывать кому в авторитете кроме повара Тэна Верховца, обожающего собачатину, может понадобиться крохотный и раздражающе бесполезный комок искалеченных волчьих генов.
Кроме шуток, рисунок песика действительно крайне напоминал еще и удивленного Кошкина. Его возраст исчислялся уже сотней с небольшим, но живительные препараты из редких зверей и нежелание проверять собственные догмы, помогали патриарху держаться прямо, как гребень возбужденных седловых игуан. Его любовница редко отдыхала.
Но, поверьте, завидовать ему сейчас не стоит.
Вокруг Оракула поскрипывал на ветру новенький дощатый забор. У входа дежурило несколько гвардейцев, которые уже знали о своей судьбе все в мельчайших подробностях. От этого ребята выглядели слегка скучающими и самую чуточку разочарованными.
Эскорт Кошкина остановился. Всадники спешились и построились глухим квадратом, подняв над собой лист железа. В этот квадрат шмыгнул Кошкин. Солдаты короткими шажками двинулись вперед. Они спустились с пандуса, и зашли внутрь ограждения.
 
Терракотовая статуя, по слухам, изображала прекрасную и вечно молодую царицу гейш Эен. Эта девушка научилась восстанавливать свою девственность за два часа усердных медитаций, и была признана национальной героиней Империи Сай. Так это было или нет, но Кошкин обратился к ней просто:
— Эй ты, мерзкое языческое идолище, поведай мне о моем будущем. И сделай это так, чтобы мне понравилось.
Внутри ониксовой скорлупы что-то медленно завращалось. Статуя открыла глаза и… над пазом в нижней ее части загорелся огонек.
— Ах да, — спохватился Кошкин.
Он бросил в паз медяк.
— Ты… (ж-ж-ж-клик) …юная дева… (ж-ж-ж-клик) видишь Оракула, — проговорила статуя бесполым голосом. — Ты желаешь… (ж-ж-ж-клик) узнать о суженном своем?
— Тупая глыба! — воскликнул Кошкин. — Я почтенный старец! И хочу узнать о том, прочно ли мое положение Патриарха. Что задумали мои враги и удастся ли им насолить мне? Отвечай, именем Первого!
— Он будет… (ж-ж-ж-клик) статным шатеном с развитым плечевым поясом и белой седловой игуаной.
— Змей тебя раздери!
— У вас родиться… (ж-ж-ж-клик) пять карет от лучших каретных мастерских Авторитета.
— Я прикажу наделать из тебя шахматных фигурок!
— Слушай, — сказала вдруг статуя мгновенно изменившимся голосом. Говорила молодая девушка. Судя по ее тону, ее только что отвлекли от крайне важного занятья. Возможно от сосредоточенной медитации. — Ты Константин Кошкин! Патриарх Церкви Зверя.
— Да! Наконец ты заработала…
— Заткнись! — рявкнула статуя.
Кошкин присел.
— Слушай меня, — продолжал Оракул. — Сейчас у тебя есть лишь один враг, которого действительно нужно бояться. Но вот что: он промахнется. Ты не погибнешь от его руки, да и все твои враги бессильны причинить тебе вред. Как бы то ни было… (ж-ж-ж-клик) вы будете жить долго и счастливо и умрете… (ж-ж-ж-клик) трое сыновей.
Глаза статуи закрылись.
Кошкин некоторое время стоял неподвижно, а потом, сжав кулаки, сказал «да-а-змейдери». И радостно поработал локтями.
Через пару минут эскорт двинулся обратно к Гротеску. Патриарх Кошкин теперь знал кроме всего прочего, что никто не помешает ему насладиться печеными в панцирях черепахами и был счастлив.
А Накат ждал.
В его инвалидное кресло было встроено девять инфузеров и два самострела. Он зарядил их все.
Его люди сейчас оцепляли эскорту пути отступления. Кошкин ехал по набережной Ефврата. С десяток головорезов заступили кортежу дорогу с тыла. Впереди, уже целых двадцать ухмыляющихся негодяев выкатывали на магистраль телеги, в которых прятались арбалетчики.
Накат заходил с правого фланга. Он был один.
Скиу-скиу-скиу…
— Афь-афь! — бесновался терьер. — Курьяфь!
— Хочешь кушать? Хочешь? Вот тебе засахаренный бычий глазик. А кто у нас любит бычьи глазики?
— Р-р-рьяфь!
— Точно так, мой сладенький.
Вдруг эскорт замедлил движение и через несколько секунд остановился совсем.
— Эй! — гаркнул кошкин, постучав пяткой в противоположную стену кареты. — Чего стоим?
Слышно было только как гвардейцы сморкаются на обитое железом дерево. Потом заорал начальник кортежа, боевой инквизитор. Он приказывал кому-то убраться с дороги. Упоминались телеги и множество фамильных справок адресованных их владельцам. Все свои рекомендации и размышления инквизитор тесно связывал с Хладнокровным и его происками.
«Нужно будет поговорить с ним об этом», — с неудовольствием подумал Кошкин. «Он так много знает о Хладнокровном, что, пожалуй, мог бы читать сектантам лекции».
— Пойду, проверю, в чем там дело, ваше преосвященство, — сонно пробормотал проснувшийся телохранитель и вывалился на улицу. Очевидно, ему просто приспичило по-маленькому. Тем не менее, если б он знал, что его ждет снаружи, то не постеснялся бы нассать прямо в карете.
Швык, — негромко сказала стрела, угодив телохранителю меж ключиц. Он сделал два шага назад и пропал из поля зрения Кошкина. Патриарх раскрыл рот и замер.