Отступники (СИ)

Щелк.
…и к последним новостям. Сегодня, на площади Трех Троиц террорист организации «Вегетарианцы — спасители мира», публично сжег корову, которую хотели пустить на забой. «- Люди не должны есть мясо, — сказал он нашему корреспонденту из-под начальника местного патруля, — потому что наши предки слезли с пальм, на которых мясо не росло…»
Щелк.
— Знаешь что, Фредди?
— Нет, а что?
— Жизнь — сложная штука.
— Ух ты.
— Да. И, кстати, убийца — дворецкий.
— Черт с ним, так что ты там говорил насчет жизни?..
Щелк.
…всего девяносто девять кредитов, и этот замечательный размягчитель мозговой коры с функцией блокирования нейромедиаторов и уничтожения клеток глия…
Щелк.
— Здравствуй Престон.
— Вельвет.
— Ну как ты, бандит?
— Бывало и лучше, любовь моя. Все еще злишься на меня?
— Немного. А ты все еще меня любишь?
— Определенно. Могу рассчитывать на то же?
— Не думаю. Ведь ты такой трус Престон, что если тебя отправить в космос, ты будешь принят за сигнал бедствия…
(громовой смех аудитории)
Я в ужасе открыл глаза.
В храме никого не было.
Тихо, почти не слышно, шепталась сама с собой статуя Хладнокровного. Правая голова уговаривала Левую что-то чем-то заполонить, а Левая принуждала Правую кого-то куда-то низвергнуть. Шептались они не переставая, но очнулся я не от этого.
— А ну заткнитесь! — крикнул я, приподняв голову.
Змей затих. Похоже Вохрас в свое время успел даже выучить ее каким-то немудрящим трюкам, потому что статуя мелко затряслась и поменяла цвет с голубого на ярко-желтый.
Стало тихо, и я прислушался. Звук, выманивший меня из оцепенения, не повторился. Я закусил нижнюю губу голой десной и попытался задуматься над чем-нибудь хорошим. Внутрь черепа, звеня и перекатываясь, упала всего одна мыслишка, похожая на старый истертый пятак. Вельвет. Мал золотник, да дорог.
Раньше у меня была хотя бы надежда.
Я со всхлипом вздохнул и рукой нащупал одну из книг. Потащил ее к себе и поднял над глазами. Ничего не изменилась. Белиберда.
— Быловаспропасаракантаперунта, — прочитал я с выражением.
Откуда-то сверху повеяло паленым. Потолок покрылся частой сеткой кровавых капилляров, послышался клекочущий звук и взволнованные голоса невидимых детей. В воздухе повисли соленые брызги слез. Мелькнула фигура девочки в безобразном расслаивающемся платье.
Я уныло зевнул и швырнул в гостью книгой. Та попала ей по заднице. Девочка жутко ойкнула и исчезла. Остальной морок растаял.
-..? — удивился Проглот.
— Посмотрел бы я на тебя, — угрюмо отозвался я, перевернувшись на правый бок. Взял еще одну книгу и прочитал, теперь уже без всякого выражения, подвывая от зевоты и сбиваясь на уродливых переходах от согласных к гласным: — Самгаралдатыпростокамасапрапрх.
Что-то тихонечко заверещало. В воздухе появилось изображение странного плоского мира, похожего на фанерные театральные декорации. На маленькой платформе стоял человечек с копьем, довольно обще детализированный и напоминающий скорее угловатую картофелину. Над ним висела надпись: «начать новую игру?».
— Начать, — неуверенно сказал я.
Заиграла простенькая трехтональная мелодия. Человечек стоял на месте. Я приподнялся и сел, подоткнув под зад расползшееся тряпье. В правом верхнем углу картины я заметил надпись «управление».
— Управление, — сказал я.
Поверх большой картинки появилась маленькая: «вперед — вперед, назад — назад, вверх — вверх, вниз — вниз, удар — удар, прыжок — прыжок, поцеловать принцессу — поцеловать принцессу».
— Гм, — сказал я с интересом. — Назад. Начать новую игру.
Ничего более затягивающего я в жизни не видел. Человечек двигался по этому плоскому миру, повинуясь моим голосовым командам. Мы повергали врага за врагом, одолевали хитроумные движущиеся ловушки и ловко перепрыгивали через ямы с острыми кольями на дне. За это мне начислялись какие-то цифры. Я не мог понять, для чего именно они нужны, но чувствовал уколы азарта, когда счетчик увеличивался.
 
— Престон, какого змея ты делаешь?
— Рем, иди сюда, тут можно играть вдвоем!
— Я же сказал тебе… Ух ты. Он что, тебя слушается? Погоди, я сейчас принесу плесени.
Тик-так, тик-так, тик-так…
— Что вы делаете, мотки артерий?!
— Поцеловать принцессу! Поцеловать принцессу!
— Рем, мы же договорились, что вместе сделаем это!
— Присоединяйся, я же не против!
— Каша, не смотри.
-..!
— А, змей, Престон, держи таз с плесенью!
Но было уже поздно. Проглот, тужась и с присвистом пыхтя, раздавил челюстями трехсотнерестовый каравай и принялся перемалывать его как карьерный гранит. Я швырнул в него ритуальной чашей и завалился назад.
Рем попробовал на вкус одну из книг, выбросил ее, и приземлился рядом со мной.
— Нам конец, — сказал я бодро.
— Нет, — ответил Рем почти весело.
— Вам конец, — сказал Олечуч, вставая позади нас. — Сначала вы будете убеждать себя, что все обойдется. Потом съедите всю кожу, которую сможете найти. На этих шкурах вы некоторое время продержитесь. А когда они кончаться, один из вас, отупевший от голода, убьет второго. Совокупиться с ним. Потом залезет в утробу, вытянет кишочки и будет медленно, смакуя…
— Затк… пасть захлопни… нись, — возразили мы с Ремом.
— Вы обещали мне воинов, — продолжал Олечуч, нервно расхаживая по храму. — Обманули, обманули! Ну, ничего, у меня ведь еще остались вы. Я постараюсь растянуть удовольствие. Я заслужил. Слишком долго. Кия! А где Пако? Берем палку в руки, удар снизу и вверх, снизу и вверх. Резче! Ву-ак!.. Возможно, буду отрезать вам по одной полоске плоти каждые двадцать пять минут. Только подумайте. Только представьте себе, гумусные мешки. Вся оставшаяся жизнь для вас разобьется на эти равные осколки сознания, наполненные мучительной, невыразимой болью.
— Да, нам точно конец, — выдохнул Рем, потирая переносицу.
— …горячую, струящуюся боль!
— Олечуч, — бросил сухолюд.
— Кия?
— Тебя нельзя выпускать отсюда.
-..?
— Тебя тоже.
— Тихо! — воскликнул я. — Звук повторился!
— Какой…
Звук, словно за стенами змеиться бесконечное, тяжелое тело. Острые чешуи высекают искры из метеоритного камня. Я следил за ним глазами, медленно передвигаясь следом по храму. Оно ползло наверх.
— Оно движется, — сказал я возбужденно.
— Кто? — спросил Рем.
— Он уже начинает сходить с ума, — маниакально проскрипел Олечуч.
Не обращая на него внимания, я поковылял наверх, через склад, добрался до жилых помещений. Оно уже было здесь. Оно словно держало меня за локоть. Я бы чувствовал портовую шлюху под боком гораздо менее явственно, чем это существо сейчас. Мне даже показалось, что я увидел под опущенными на секунду веками лоскут чего-то белого. Невероятно, необъяснимо, подозрительно белого, словно затертый в угле, но чистый носовой платок.
Я пробрался к комнате Вохраса, и почувствовал, что оно там. Вышел в дверной проем и сразу же встретился с ним глазами.
Некто в белом костюме.
Персонажи в таких одеждах встречаются на древних фресках, что тихонько осыпаются в храмах Первого. Иероглифами древнего языка, эти фрески говорят людям, ныряющим лбами в каменный пол: «То Первенцы — господа — белые — чистые — высшие».
Об их расе немытым позднерожденным, почти ничего неизвестно. Только каноны Инкунабулы. Гласят они, что Первенцы появилась когда Первый был еще молод и здоров, а его утроба порождала сильнейших и могущественных зверей. А Поздняя раса — на исходе сил, уже в болезненных судорогах последних потуг.
Первенцы крайне не любят Позднюю расу. Почему? Церковь говорит, что за грехи против Заповедей Первого. И это отчасти верно, если учитывать, что именно Первенцы и придумали эти заповеди.