Отступники (СИ)
Кто бы ни был этот незнакомец, слова его имели смысл. Действительно, Гигана была воплощением стагнации. Ничего не происходило в ней значительнее вечерней газеты. Любой хаос был фикцией, любые потрясения — бесполезны. Ничто не могло поколебать такую толпу, где любого человека можно было незаметно убрать из общего мельтешения. Образование Гиганы было примитивным и сугубо прикладным. Гуманитарных наук почти не существовало. А что может взволновать человека не имеющего воображения? Только отсутствие насущного: хлеба и зрелищ. Зрелища были, да и хлеба было в достатке. Ровно столько, чтобы снабжать им бесперебойно.
Казалось, что некая сила намерено сдерживала развитие Авторитета.
А, впрочем, только ли казалось?
— Эй, эй, Вохрас!
— …
— Каша говорит, чтобы ты дал ему пощечину.
Шлеп.
— Мрэ!
— Дай еще одну.
Шлеп.
— Мрэ! Хва…
— Терапия действует!
Шлеп, шлеп, шлеп.
— Ай! Хватит!
— Нужно помочиться на него. Говорят, это помогает поднять человека в девяти случаях из десяти.
Я вскричал и отполз к стене. Уперся лбом в холодное и гладкое. Приподнялся на дрожащих руках и разлепил веки. На меня глянул Вохрас, какой-то белесый и разреженный, словно смотрел через ледяную пластину. Я отпрянул и уселся на пол, ощущая как кости перетирают зад. Силуэт Вохраса стал вовсе смутным, а лицо почти неразличимым. Царапая пальцами пол, я глядел на собственное отражение в подслеповатом зеркале.
Тут меня схватили сзади за отстающие складки на хребте. Рем перевернул меня как котенка и подпер мой нос кулаком. Глаза его горели бешенством.
— Куда ты дел Престона, гусь сушеный?! Отвечай! Если с ним…
— Рем, — устало сказал я, положив руку ему на плечо. — Это я.
Он перехватил мою кисть и завернул как сырое полотенце.
— Клянусь Первым, это я, Престон! Кре… А-а-а-а! Желтоухий, я тебя взгрею так, что клеймо свое разглядишь!
— Откуда мне знать, что ты не Вохрас? — сомнение разозлило Рема еще больше.
— Первый, да просто вспомни куда я пополз в первую очередь, после того как очнулся! — выпалил я остервенело.
— К зеркалу… — проговорил Рем. — А ведь точно. Как новорожденная черепашка на запах соли. Престон, gahana terek, так это ты?
— Руку отпусти, желтоухий! — взмолился я сквозь стон.
— Ага. Но как…
— Почем я знаю, — прошипел я, выпрямляя скрюченное запястье. — Хрустит как хворост. Какая-то клятая маггия. Ему нужно было мое тело. Вохрасу. Чтобы выбраться. Иначе его бы сцапали Мудрейшие.
— Так отсюда есть выход?
— Уже нет. Был одноразовый механизм для выброса наружу. Да и то, поди разбери, где он.
Рем уселся на булки и принялся чем-то ворочать под серой копной. Глаза его ходили по кругу. Он достал трубку, набил ее рваными свитками и закурил. Я глядел на него, находясь в состоянии почти кататоническом. Чувство обреченности наползало медленно, растягивая один крепкий вопль в длинный, тонюсенький стон.
Рем кивнул чему-то своему и уверенно заявил:
— Престон, у нас проблема.
Удивительно, но это мгновенно вывело меня из ступора.
— У нас проблема?! — заорал я, буквально не своим голосом, неловко вскакивая. Сделал несколько шагов и упал, чуть не разбив локти и две правые коленки. — У нас есть какая-то проблема?!
— Да, кости Первого, — сказал Рем, мрачно заталкивая в рот шарик плесени. — Получается, что Вохрас поменялся с нами местами. Мы заперты в башне!
— Погоди, — я схватился за опрокинутый стул как за спасательный круг и приподнялся, опираясь на сухие дубовые ножки. — Давай не будем паниковать… То, что мы здесь застряли, это кошкино вымя, пустяки, по сравнению с тем, что у меня, двести тысяч раз змей подери, две правые ноги!
— Мы застряли здесь, хрен знает на сколько, а ты все за свою рожу переживаешь!
— А что я буду без нее делать?!
— У тебя было еще пиво и бабы, без которых мы здесь засохнем, как два слизня на стене! Перед кем бы ты здесь красовался, олух?! Может меня бы невзначай соблазнил?!
— Может и тебя!
— Тихо! Каша засыпает.
Я посмотрел на Олечуча. Он нежно баюкал на согнутых руках маленькую тряпичную куколку с длинными соломенными косами.
— Ой-ой-ой, — прошептал я, выпучив глаза. — Извини. Клянусь, мы с Ремом не хотели мешать.
— Каше, — подсказал Олечуч ревниво.
— Да, — я улыбнулся. — Каше. Рем, давай выйдем и поговорим в другом месте.
Оставив манекен наедине с его шизофренией, мы прошли дальше по коридору, в разгромленный алхимический зал. Я еле тащился, меня постоянно сносило вправо, суставы болели, невероятно зудело в заду, и вообще я чувствовал себя старой развалиной. И, что самое печальное, это было совершенно нормально. Я чувствовал стоны и жалобы своего тела. Оно давно готовилось к смерти, но равнодушные силы маггии не дали крови остыть, а сердцу завалиться на бок. В нем постоянно что-то перестраивалось таким образом, чтобы продлить жизнь еще на один вдох. А потом еще на один. И еще… Внутренности прогуливались по утробе, как горожане по бульвару.
Это было ужасно.
В лаборатории, на осколке змеевика, сидел Цыпленок и ловил клювиком выплывающие из трубки пузырьки.
— Надеюсь, тебе мы не помешаем? — осведомился я желчно.
— Циф, — безразлично ответил Цыпленок.
— Я знаю, что ты хочешь сказать, — сказал мне Рем.
Я перевернул упавший стол и уселся на него. Нет, все-таки с такими тощими ягодицами, сидеть можно только на подушках.
— Раз знаешь, тогда я помолчу, — ответил я и махнул рукой.
Рем едва успел увернуться. Сизый сгусток шкварчащего пламени, скользнул с моих пальцев и разбился о стену.
— Ух ты, — выдохнул я. — А ну-ка.
Я махнул еще раз. На этот раз у меня забурчало в желудке и что-то противно запищало в носу. Я икнул и вдруг вытолкнул из пасти языком какую-то мокрицу. Это было настолько неожиданно и мерзко, что я отпрыгнул назад и повалился на пол вместе со столом.
Рем проводил взглядом удирающую тварь и помог мне подняться.
— Там внизу, — сказал он твердо, — есть библиотека. А в этой библиотеке — книги. А в них — знания. Ты что-нибудь придумаешь, я уверен.
— Он сидел тут четыреста нерестов, — заныл я. — Четыреста. Это четыре раза по сто. Или сорок раз по десять. Или…
Рем схватил меня за челюсть и посмотрел в глаза. Прямо, безжалостно, как умеет это делать отпетый вор-рецидивист и мошенник. А еще друг. Действительно уверенный в моих способностях. Я никогда не спрашивал у Рема, уважает ли он меня. Именно потому, что он иногда смотрел на меня этим верящим взглядом.
— Лазно, — сказал я, с трудом размыкая сжатые пальцами губы. — Лавно. Я пофробую.
— Вот и отлично, — кивнул Рем, отпуская меня. — Я пока осмотрю башню. Что-нибудь должно найтись.
Я спустился в библиотеку. На серых полупрозрачных листах человеческой кожи появились закорючки, бесконечная мелкая вязь без пробелов. Я никогда не видел ничего подобного, разве что, глядя на долговые расписки моих коллег. Но там я хотя бы мог различать цифры.
Мне казалось, что знание должно прийти само, что это часть обучения. Долгое, медитативное изучение каракуль.
Нет.
Я лежал на мозаичном полу, посреди раскиданных книг и глядел, повернув голову, на статую Хладнокровного. Долго, быть может целые сутки. Или больше. Много больше. Мне не хотелось ни пить, ни есть. Только вернуть все как было. Нет, не просто оказаться на задворках Смеющейся Тени, под теплым свиным боком. Я хотел обратить свою жизнь до того самого момента, как отцовская статуэтка легла прохладной тяжестью мне в руку.
Первый камушек.
Подумать только, эта жалкая статуэтка была тем самым первым камушком, что повлек за собой ужасную, грохочущую лавину невероятных последствий, эпилогом которых стало то, что я лежу сейчас в лоне древней проклятой башни, в теле магга. Такого же древнего и проклятого.
Я обречен на долгую мучительную смерть. В лучшем случае я превращусь в мясной тефтель. В худшем, меня размажет по полу каким-нибудь Мыздесьизпрестонавылезли. А еще я вынужден буду смотреть на то, как умирает от старости мой друг Рем. Хотя, скорее от голода. И трезвости. И воздержания.