Девушка в белом кимоно

Интересно, а Сатоши задавался вопросом, почему я еще не вернулась? Спрашивал ли он обо мне? Удалось ли бабушке снова его обмануть? Вернулся ли Хаджиме из своего рейда, и постигла ли его та же судьба, что и Сатоши? Или же он все еще остается на своем боевом дежурстве?
Рука сама по себе успокаивающе гладит увеличивающуюся выпуклость живота. Матушка говорит, что он должен уже быть больше, но без надлежащего ухода и с таким скудным питанием мне вообще повезло, что он растет. Мой ребенок борется за жизнь. И я вместе с ним.
Обычно когда женщина готова рожать, она покидает дом своего мужа и возвращается в свое родовое гнездо. Но моя семья отправила меня сюда. Я представляю, как бабушка объясняет отцу, что мне будет лучше в родильном доме. Вот только не думаю, что она объяснила ему, в какой именно родильный дом меня отправила. А отец доверился бабушкиному выбору, потому что она как женщина лучше знает, что делать. Ее ложь так круто замешана на предательстве, что мой всепрощающий желудок не в состоянии ее переварить. Но если отец согласился с ней, зная всю правду, то наши отношения с ним надолго погрузятся во тьму. Тьма.
Хатсу не может вернуться домой, и мне будет рискованно возвращаться в мой домик в деревню изгоев. Пока Хаджиме не вернулся, моя семья, узнав о побеге, может разыскать меня и вернуть обратно. Я кладу обе ладони на живот и стараюсь его успокоить: «Все хорошо, птичка, я тебя сберегу. В монастыре нас не прогонят».
Я вздыхаю, понимая, что сейчас волнуюсь о мелочах. Потому что это действительно были мелочи по сравнению с общей картиной: моим ребенком, ребенком Хатсу, соглашением, которое мы заключили и которое намерены соблюдать.
Ребенка Джин мы назвали Минори, что значит «истина». И с этой истиной я смирилась. Мы решили бежать сегодня вечером, поэтому не успеваем выполнить свое обещание Джин. Во всяком случае, сейчас не успеваем. Но я клянусь небесам, что вернусь сюда, чтобы сдержать слово и почтить дух ее ребенка. И этой девочке не придется долго ждать.
— Ну что? Хотите еще? — я собираю последние крошки и бросаю их в воду, продолжив прогулку и прислушиваясь к шумному шарканью ног Чийо.
Мне стоит взять пример с этих карпов и в том, как они используют свойства воды. Мне следует не пробивать преграды насквозь, а научиться вливаться в поток и использовать силу течения. Именно таким образом мы и убежим отсюда.
Впереди уже виднеются ворота, те самые, которые мы проверяем каждый день. Ржавый замок заведующей Сато криво висит в проушине. Дернув за него, я убеждаюсь в том, что он заперт. Я улыбаюсь. Да, заперт. Но ненадолго.
Ключ хранится у Хатсу. Это мы должны делать по очереди — на всякий случай.
Даже если бы он был сейчас у меня, я все равно не поддалась бы искушению бежать. Только не за счет благополучия Хатсу и ее ребенка. Я бы так не смогла. У нас есть только один шанс бежать отсюда, и мы воспользуемся им только вместе.
Я слышу, как монахи и монахини ходят по своим ежедневным делам. Те самые люди, которые не станут вмешиваться в наши дела, пока мы находимся на территории этого родильного дома, но они должны нам помочь, как только мы окажемся по другую сторону забора.
Я закрываю один глаз, чтобы вторым посмотреть на них в щель между бамбуковыми планками забора, но вижу лишь размытые тени коричневого или темно-рыжего цвета. Мне кажется, что на брате Дайгане непременно будут белые одежды, а его лицо будет приятным, с округлыми щеками от постоянной улыбки и глазами, сощуренными, как две луны. А вдруг он способен слышать мои мысли? «Еще рано, брат Дайган. Я еще не готова передать тебе моего ребенка. У меня все еще есть шанс его сохранить. Но сегодня вечером мы сбежим отсюда!»
Нам осталось преодолеть только одно препятствие, которое возникло недавно: надзор шпионов заведующей Сато. Однако я не думаю, что они так же шустры, как бабушкины лисы: мы хотя бы знаем, кто они и где находятся.
* * *
На следующей неделе в нашем роддоме появляются новые девушки, и Матушка позволяет нам с Хат-су поселиться в одной комнате, у меня. Она еще не знает, что скоро ей не придется беспокоиться о местах: после того как мы сегодня сбежим, у нее будет достаточно места. Ночь укрывает всех темным покрывалом, но мы не спим. Мы лежим бок о бок, прислушиваясь к стрекоту сверчков.
 
— Я знаю здесь обо всех, — шепчу я ей. — О том, как Айко узнала, что у ее дружка уже есть семья, и как он ее бросил, как Чийо специально забеременела, а ее мужчина отказался признать ребенка, утверждая, что он не от него, и о том, что пережила Джин, — я поворачиваю лицо к Хатсу. — Но я ничего не знаю о тебе.
Она смотрит на бамбуковые перекладины на потолке, укрывшись одеялом до самого заостренного подбородка. Ее волосы торчат во все стороны. Но она не торопится мне отвечать, моргая в тишине.
Не находя себе покоя, я стараюсь укрыть свои голые ноги.
— Сатоши, молодой человек, который сопровождал меня сюда, — мне не муж. Ты была права, подозревая это, — я сжимаю пальцы ног, мне не нравится говорить на эту тему, но я надеюсь, что она расскажет мне свою историю, если я поделюсь с ней своей. — Но я никого специально не обманывала. Просто не стала никого переубеждать, так было проще.
Так ты на самом деле не замужем? — она приподнимает голову, чтобы взглянуть мне в глаза и вздыхает. — А я почти надеялась, что это правда.
— Да нет, я замужем, — я переворачиваюсь на бок, опираясь на локоть. — Сатоши, молодой человек, которого все видели, был тем, кого мне выбрали в мужья родители. Он достойный юноша, но я уже отдала свое сердце другому, — и на моем лице появляется мягкая улыбка. — Я называю его Хаджиме , но его настоящее имя — Джимми. Джимми Ковач, он американский моряк. Сейчас он на своем корабле патрулирует Тайваньский залив. Он ничего не знает о том, где я нахожусь и что со мной случилось. Мы поженились как раз перед тем, как он отплыл.
И я рассказала ей, как моя мама дала мне выбор, как этот выбор расколол нашу семью и как я здесь оказалась.
Хатсу тоже перекатывается на бок, чтобы быть лицом ко мне и чтобы наш шепот не разносился так далеко, чтобы его кто-то мог услышать.
— Но твоя мать, она действительно пришла на твою свадьбу? Она правда была там?
— Это была поистине волшебная церемония, Хатсу, — и я рассказываю ей все в подробностях, переживая все заново в каждом произнесенном слове. О том, как сияли фонарики, словно тысяча светлячков, как красив был Хаджиме в своей белой форме, как его обещания любви поддерживают меня даже сейчас. А еще я рассказываю о нашем утре после свадьбы и как я призналась ему в том, что у нас может скоро родиться ребенок.
— Он обрадовался? — ее подбородок опустился почти в неверии.
Я же, напротив, сияю улыбкой.
— Да, очень. Хотя, — я качаю головой, — поначалу он был очень удивлен.
Мы обе смеемся.
Хатсу снова перекатывается на спину и мечтательно вздыхает.
— У твоего ребенка будет такая чудесная история о том, как он появился на свет. Полная любви, счастливого ожидания и волшебной свадьбы, — она снова вздыхает. — Как жаль, что у моего ребенка такой истории не будет.
Я облизываю губы, сомневаясь, стоит ли мне спрашивать об этом снова, но потом не выдерживаю:
— Так какова история твоего ребенка, Хатсу?
Она прикусывает губы, потом отпускает их.
— Ты слышала истории Айко и Чийо и заметила, насколько они похожи. И у Йоко тоже. Почти все эти истории одинаковы.
— Кроме истории Джин, — возражаю я.
— Да, кроме Джин, — ее лицо лишается выражения и замыкается в себе. — И моей.
Моя рука взлетает к моим губам.
— Можно даже сказать, что Джин повезло. По крайней мере, ей пришлось вытерпеть только одного насильника.
У меня обрывается сердце. Следом за ним появляются слезы. Они сочатся сквозь кончики пальцев и стекают по щекам. Так вот почему она взяла Джин под свое крыло. Защищала ее. Опекала ее, как мать. Я не знала об этом. И не могла догадаться. Потому что не спрашивала.