Девушка в белом кимоно

Меня не удивляет, что бабушка рассказала акушерке о моем замужестве. Это было необходимо, чтобы сохранить мою репутацию и защитить имя семьи. И я уверена, что она послала со мной Сатоши, чтобы эти люди подумали, что мой муж японец. Я решительно изображаю улыбку и меняю тему.
— И кто здесь есть?
— Ой... — Чийо поднимает глаза и начинает перечислять население клиники. — Джин, из простых, ты ее уже видела. Айко, она как я — любит моду и все современное. Еще Йоко, та, что сейчас кричит, но ее можно уже не считать, и Хатсу, — она закатывает глаза. — Эта Хатсу такая зануда, она считает, что умнее всех, поэтому мы на нее не обращаем внимания.
Рот — врата всем бедам, так что я киваю, подношу чашку ко рту и доливаю добавки, чтобы мой рот был все время занят.
Чийо наклоняется поближе.
— Мы с тобой уйдем отсюда последними, раз уж у нас небольшой срок. Поэтому мы можем стать отличными подругами, да?
— Ой, — я быстро проглатываю чай. Как это — уйдем последними? — Нет, я здесь только на день, может, на два, если она не сможет посмотреть меня сегодня. Меня сюда прислала Ияко, акушерка, чтобы сделать анализы и убедиться, что с ребенком все в порядке. Она здесь?
Красные губы Чийо кривятся в гримасе.
— Кто такая Ияко? Здесь только одна акушерка, Матушка Сато. Ты, должно быть, что-то неправильно поняла.
— Может быть, — я пью чай, стараясь не показывать, что обеспокоена. Это все не имеет значения. Главное — подтвердить, что ребенок здоров, и уйти отсюда. Как можно скорее.
В доме раздается еще один вопль.
Чийо продолжает болтать. Она рассказывает, какая у нее традиционная и скучная семья, для нее, похоже, все зануды и скучные, и что она не расстраивается из-за того, что ей пришлось бросить школу, потому что она собирается уехать в Париж или даже Америку. Я улыбаюсь, благодарная ей за компанию, но меня смущают ее слова.
Она ни разу не упомянула о своем ребенке.
* * *
Никто не приходит, чтобы меня осмотреть. Ни Ияко, о которой не знает Чийо, ни Матушка Сато, которая все еще занята. Кричащая девушка, Иоко, все еще рожает. Это происходит с момента моего появления здесь, а сейчас уже начало ночи. Вот бедолага! Ко мне заходили только девушки, одна за другой, чтобы поговорить и устроить что-то вроде ночного бдения в поддержку роженице.
Мы сидим на циновке татами впятером, все беременные. Представляю, какое мы дивное зрелище со стороны! Я здесь новенькая и вызываю у них интерес, потому что всем хочется ко мне присмотреться. И я присматриваюсь к ним сама: кто дружелюбен? Кто больше остальных похож на меня? А с кем мне надо быть осторожной? Хотя я скоро отсюда уйду, поэтому все это не имеет значения.
А тем временем крики не умолкают. Они пронизывают воздух с такой пронзительной силой, что я не могу не морщиться.
Терпение заведующей Сато тоже подходит к концу.
— Тужься! — доносится до нас сквозь стены. — Ты должна тужиться сильнее, — вопит она, перекрывая стоны роженицы.
Я прикрываю уши.
— Что-то я не очень хочу рожать.
Девушки смеются в ответ, и Чийо громче всех. Она считает каждое мое слово очень умным. Но не все те, кто смеются с тобой, твои друзья, поэтому я держу ухо востро. На всякий случай.
Чийо кивает Джин, сидящей рядом со мной.
— Ты следующая, Джин. Неужели мы услышим твой голосок? Ты хоть один-то крик издашь?
Джин не отвечает. Ее щеки розовеют от постоянного смущения. Да есть ли ей хотя бы четырнадцать лет? Может, ей и того меньше? Я не смею спросить ее, как же она забеременела.
— Да будет она кричать. Может, погромче всех остальных, — Айко сидит между нами. Ей уже двадцать три года, она старше нас всех, и у нее срок шесть с половиной месяцев. Она даже здесь при полном параде, от макушки до кончиков пальцев, с тщательно уложенной прической, как у девушек, которых я видела возле американской военно-морской базы, одетая в современном западном стиле.
Неудивительно, что Чийо ее обожает, я понимаю, чем она ее привлекает. Айко модная девушка, даже в состоянии беременности. И если этот стиль подчеркивает черты Айко, то у Чийо он выделяет как раз отсутствие своих черт. Она слишком старается.
 
Хатсу, та самая, которую Чийо считает занудой, восемнадцать лет, и она на седьмом месяце. У нее высокие скулы и длинные ресницы, и она очень хороша и без косметики, что могло стать причиной зависти Чийо и объяснило бы ее неприязнь к этой девушке. Есть в Хатсу еще что-то грустное.
— Не волнуйся, — Хатсу касается ноги Джин. — Готова поспорить, что роды в этом деле будут самым простым, — она кивает и убирает тонкие пряди за каждое ухо.
— Ну что, Наоко, — Айко обводит взглядом подведенных глаз всех девушек, а потом пристально смотрит на меня.
Я на мгновение замираю, насторожившись от ее тона и уже сообразив, что красивой в этой девушке может быть только наружность.
Она ухмыляется.
— Нам было сказано, что ты замужем, и Джин говорит, что твой муж — красавчик, — она тянет последнее слово, чтобы Джин прочувствовала его смысл.
— Я этого не говорила! — тихо возражает Джин, залившись краской и глубоко вздыхая.
— Что? Что, Джин? — Айко нависает над Джин, прижав руку к уху. И ее манера не столько шутлива, сколько угрожающа. — Ты хочешь сказать, что я лгу? Я что, по-твоему, лгунья? Да ты, небось, солгала и когда сказала, что она замужем!
Джин в смятении опускает глаза. Крепко сжав губы, она качает головой.
— Спасибо, Джин, — отвечаю я с улыбкой, чтобы смягчить давление Айко и отвлечь их внимание от бедной девочки. — Я тоже думаю, что он красив. И да, Джин сказала правду. Я действительно замужем.
У меня получилось: все глаза теперь смотрят только на меня. Джин тоже поднимает на меня взгляд, но тут же отводит его в сторону.
— Ей я тоже не верю, — говорит Айко, обращаясь к Чийо, как будто они меня обсуждают. — Она ничем не отличается от всех нас.
— Но я действительно замужем, — качаю я головой, удивляясь такому повороту.
Крик бьется о стены этого дома, а за ним вопли акушерки с требованием тужиться.
— Тогда почему ты здесь? — вопрошает Айко, оглядываясь на остальных. — Я правильно говорю?
Мне хочется кричать самой. Мои щеки горят ярким цветом, который, я уверена, поспорит с цветом щек Джин.
— Я здесь ради обследования. У меня шла кровь, немного, правда, но Ияко, акушерка, подумала...
— Нет, — перебивает меня Чийо, стреляя глазами от меня к Айко. — Она спрашивает, почему ты здесь?
Но не успеваю я запротестовать, как новый, более громкий и долгий крик прорезает ночь. Мы замолкаем и переглядываемся. Наступает долгая тишина.
А потом до нас доносится крик младенца.
Я смеюсь. Он звучит, как колокольчик. Если ты чуть задеваешь его, то услышишь едва различимый звук. Но если ты хорошенько по нему ударишь, то получишь мощный, резонирующий звук. Этот ребенок звучит очень громко. Он говорит: «Я пришел». Он требует всеобщего внимания.
Я прикрываю руками улыбку. На мгновение я забыла все обвинения и ловлю себя на желании вскочить и побежать приветствовать эту новую жизнь. Нам дадут его подержать? Это было бы прекрасным отвлечением и хорошей практикой для всех нас. Я представляю день, когда на свет появится мой ребенок, и как будет счастлив Хаджиме. Я вижу его широкую, сияющую улыбку.
— Легкие как у матери, — говорю я, но на этот раз никто не смеется моей шутке, даже Чийо. На меня больше никто не смотрит, кроме Хатсу, и она больше не сдерживает грусти. Она вся в слезах. Я покрываюсь мурашками.
— Что случилось? — спрашиваю я Хатсу, наклоняясь к ней.
Но ответом мне становится тишина.
Все замирает вокруг.
Я вся превращаюсь в слух.
Почему я больше не слышу детского плача?
Все девушки застыли на местах, не двигаясь, даже не дыша. Хатсу вздыхает. Может быть, ребенок сейчас ест? Эти крохи приходят в мир голодными. Меня пробирает сильная дрожь. Раздается громкий скрип шагов, потом затихает. Потом снова слышны шаги и тихий плач. Но не ребенка.