Гуль (СИ)
Я затормозил. Бежать вперёд теперь не было смысла. А был ли вообще смысл?! Развернувшись, я побежал в обратную сторону. Гуль выбрался из кустов. Теперь он шатался ещё больше, ныл от ран, но в тоже время довольно похрюкивал. Он напоминал младенца, оказавшегося во взрослом теле. Он ещё не знал, как им управлять, но чувствовал, что у новой игрушки много новых способностей. С этой игрушкой можно было очень и очень здорово повеселиться. Он встал на карачки и погнался рысью.
Обернувшись в первый раз, я посчитал, что между нами не меньше сотни метров. Во второй раз я обернулся через две секунды, и теперь мог различить его больную улыбку. Сука. Я сделал ещё пару шагов, вильнул в сторону и прыгнул. Гуль прыгнул за мной, но намного сильнее. Он пропустил меня в воздухе. Зато не пропустил оказавшийся пред ним столб. Влетел мордой. Голову вывернуло кверху. Следом надавило тело. Бетонный столб захрустел, треснула опора. Столб накренился и замер, удержавшись на арматуре. Под ним с вывернутой головой лежал то ли гуль, то ли альгуль, то ли… Короче, редкостная тварь. Но самое главное — дохлая тварь.
Глава 16. Мы тебя ждали
Ночь выдалась потрясающая. Я чувствовал себя… да я вообще себя не чувствовал. Превратился в одну сплошную гематому-ссадину-перелом-вывих-разрыв-жопатвоимпальцам человека. Возможно, потому что я был так плох, а возможно, потому что черепная коробка этого мудака была из суперкрепкого материала, но за те десять минут, что я мочил его найденной на помойке железякой, до желез я так и не добрался. После того, как на помойке накренился столб, в домах зажглись окна. Нужно было сваливать. Но оставлять то, что так дорого досталось, я не собирался. Ночь стала ещё длиннее и ещё тяжелее. Изломанного и холодного говнюка я протащил два квартала, а потом пятнадцать метров тащил по ржавой лестнице на заброшенную водонапорную башню. И только посте того, как более или менее надежно его припрятал, поспешил домой.
Меня трясло и знобило. Я сожрал целую упаковку обезболивающего. Таблетки не изменили ничего. Обливаясь потом и дергаясь в спазмах, я чувствовал лишь их химический привкус после отрыжки. Тело восстанавливалось, и это было очень больно. Кости переламывались обратно и становились на свои места, нарастала сорванная кожа, вправлялись вывихи, склеивались порванные внутренности. С меня непрерывно лилось. Поначалу я думал, что это пот, но позже заметил — что-то другое. Кожа в местах самых серьезных повреждений выделяла слизь. Желеобразная масса способствовала заживлению. Выполнив свою функцию, она стекала, впитываясь в простыни и матрас. Всё это длилось много часов. Ближе к утру боль ослабла. Я мог хоть что-то соображать, но не нашел в себе сил, чтобы сходить в ванную и посмотреть в зеркало. Медленно приходил сон. Я так долго его ждал, и вон он пришел.
Завибрировал телефон. Кто-то строчил мне всю ночь. Я открыл сообщения и прочитал сложенные в слова буквы, смысл которых мне был не понятен. Я отключался.
— ПРИДИ!
— ПРИДИ!
— ПРИДИ СРОЧНО!
— ПРИДИ ИЛИ Я УМРУ!
— ПРИДИ ИЛИ Я УМРУ! ПОЖАЛУЙСТА! ПРИДИ СРОЧНО! ПРИДИ! ПРИДИ!
— ПРОШУ ПРИДИ! ПОЖАЛУЙСТА ПРИДИ! Я БОЛЬШЕ НЕ МОГУ! ПРИДИ ИЛИ Я УМРУ! ПРИДИ!
… … …
На этаже для пациентов в тяжелом состоянии было всё до боли знакомым. Линолеум с бирюзовыми квадратами, салатовые стены, голубые полоски на них. Жужжащие плафоны, поручни вдоль стен, две каталки, ряд стульев на изогнутых ножках, встроенные в стену электрические щитки, светящаяся надпись «Выход», коричневый шкаф у стола медсестры, запах медикаментов.
Время от времени мимо него проходили люди в белых халатах. К подобному он привык, хотя люди на его работе и тут занимались совершенно разными вещами. От осознания, что за прошедшие две недели он привык сидеть в этом коридоре, ему стало плохо. Совсем недавно всё было хорошо. Он работал и метил стать заведующим лаборатории. Ему светила отличная прибавка к зарплате, а работы должно было стать меньше. Он хотел больше времени проводить с Катей и больше денег на неё тратить, потому что она этого заслуживала. И вот он здесь — на этаже для тяжелобольных, недалеко от реанимации. Как так вышло?
— Кирилл Александрович? — из палаты вышел врач.
— Да! — Кирилл подскочил.
Врач предложил сесть обратно и сел рядом с ним. Некоторое время мужчина в очках разглядывал носки своих ботинок, а потом заговорил. Он качал головой, разводил руками, похлопывал Кирилла по плечу. Чем больше он говорил, тем бледнее становился Кирилл.
— Это какой-то… бред! — крикнул Кирилл. — Как такое возможно?! Она же была полностью здорова! Она занимается спортом, не пьёт, не курит, ходит на танцы и…, — Кирилл принялся загибать пальцы, но вдруг замолчал, поняв, как глупо всё это звучит.
В знак поддержки врач сжал его кулак и потряс вместе со своим. Затем он взял лист бумаги, положил на планшет и принялся рисовать. Попутно он говорил. На листе появилось неровное изображение двух половинок. В нижней части одной из них врач выделил область.
— Вся проблема в расположении, — сказал врач. — В этой части мозг не операбелен…
Врач замолчал, а Кирилл ещё долго смотрел на листок, на котором кроме нарисованного дрожащей рукой мозга и затемненной области больше ничего не было. Врач убрал листок, сунул ручку в карман и сложил руки замком.
— Вы говорили про возможное лечение в Израиле…
Врач снова заговорил. Он говорил долго, использовал даже Кириллу непонятные термины, перечислял названия оборудования, их особенности и возможности. Затем он принялся рассказывать Кириллу о питательной схеме, взаимодействиях и клеточной структуре. В этом Кирилл разбирался лучше него, но не остановил врача, хотя тот объяснял на слишком примитивных примерах. Он слушал и слушал, а потом очнулся и посмотрел врачу в глаза:
— Я могу с ней поговорить?
— Сейчас нет, — он покачал головой. — У неё были боли. Мы дали ей поспать. Она придёт в себя часа через три. Тогда можно будет…
— Сколько ей осталось?
— Несколько месяцев. Максимум — полгода.
Кирилл закрыл лицо руками и побрел к выходу. Врач похлопал его по спине. Он открыл дверь, навалившись плечом, скатился по лестнице с четвертого этажа, дважды чуть не упал. Оказавшись на улице, он пошел к курилке и стрельнул у мужиков сигарету. Отошел в сторону и закурил. Дым просочился в легкие. Кирилл не ощущал этот вкус полтора года. Он сделал несколько больших затяжек, в голове чуть закружилось. Он бросил сигарету и достал телефон.
... … …
— Да, — я поднял трубку. Привет, Кирилл. Ну-у-у… Хорошо. Давай встретимся, только немного позже. У меня тут одно дело. Как только я с ним разберусь, сразу тебе позвоню. Конечно, конечно! А ты чего такой?.., — звонок прервался.
Я убрал телефон и некоторое время пытался понять — что сейчас случилось. Кирилл был слишком встревожен или даже расстроен. Странно, что он вообще мне позвонил, после того разговора, но… Странного на сегодняшний день хватало и без него. Москвина окончательно сошла с ума. С прошлого вечера да сегодняшнего утра она прислала мне триста сообщений. Все они выражали одну и ту же мысль: «приди, или я умру!». Она написала бы и ещё тысячу, если бы я не ответил. Мне было глубоко плевать на Москвину, особенно после того, как она собиралась сожрать мои мозги. Тогда я думал, что именно — мозги. И всё же её психоз меня касался. Мы учились в одном классе. Уж лучше я поговорю с ней без свидетелей.
Нажав на кнопку звонка, я рассчитывал увидеть примерно ту же картину, что и последний раз. Реки слёз, размазанная тушь, пузыри соплей и всхлипывания. Дверь открылась. Я увидел совершенно другое. Передо мной стоял молодой парень — гуль.
Он улыбался. Улыбался — громко сказано, скорее — ухмылялся. У него были длинные коричневые рваные волосы, которые на разную длину закрывали уши. И большие глаза. Он смотрел на меня как-то по-доброму или… даже по-дружески. Что он хотел сказать этим взглядом? Такой беспечный, добрый, ни к чему не обязывающий, но странный для незнакомца взгляд. Он был одет в чёрные брюки и черную рубашку с белыми подтяжками.