Крыжовенное варенье (СИ)
Ольга поспешила смыться…
— Девушка, девушка, куда же вы? — орала вдогонку Танька, принявшая Ольгино недолгое замешательство за проявленный к товару интерес.
— Девушка, посмотрите на мой ассортимент.
— Посмотрите, у меня все есть! У меня хозяйка Медной горы в компаньонах ходит! — вторили прочие торгаши, полагая, что Ольга просто не нашла нужное у предыдущего прилавка…
Координатор совета по планированию деятельности нового развлекательного канала Ольга Лобенко (так помпезно теперь называлась ее должность)забрела на Измайловский вернисаж не от праздной скуки, и не по личной надобности. В Измайлово ее привели рабочие нужды.
Это была новая стратегия Гридасова:
— Вначале мы просто фонтанируем пропозиции, от балды, не задумываясь над бюджетом, штатом, аудиторией… Только название и тема передачи. Название и тема…
Одна Лобенко сформировала десятка два предложений. Начиная со «Школы обольстительниц», заканчивая «Исторической викториной».
Ольга справедливо рассудила, что хозяйственных советов и всевозможных рецептов счастья да здоровья на телеканалах хоть отбавляй. Книжек да ток-шоу с мудрыми жизненными наставлениями по подбору вторых половинок — тоже. А вот посмотреть бы воочию, как эти самые рецепты в жизнь претворяются…
Вот Матильда, например, о чем ее ни спроси, тут же подскажет как поступить. А если б ей самой предложить к мужчинам не приглядываться, а принюхиваться с закрытыми глазами (она это рекомендует вполне серьезно), оценить будущие семейные качества человека исключительно по содержимому верхнего ящика письменного стола, или вообразить совместную ночь по двум-трем па медленного танца…
Возможно, легкая на подъем и играющая по жизни Матильда со всеми этими заданиями запросто справилась бы… Но вот Ольга никак не могла, и потому к практике пока не приступала. А ежели все доступно показать, да растолковать в передачке, — очень премило выйдет. Многим будет интересно, не только дамочкам «на выданье».
Тот же самый подход и с исторической викториной. Что мы знаем о нашем прошлом? Да ничего. В лучшем случае что-то из курса школьной программы, из фильмов да книг, которые часто перевирают факты на потребу публике. А вынести все в студию, в игровой-то форме, да с комментариями ученых людей…
Когда свежие мысли перестали приходить в Ольгину блондинистую головку, она начала их «нагуливать». Шла в магазины, на улицы, спускалась в метро: присматривалась, что люди покупают, рассматривают, читают. Сделала вывод: ширпотреб сегодня мало кого интересует. В моде — индивидуальность. Народ желает носить, есть, впечатляться чем-то особенным, отражающим его, конкретного Человека внутренние потребности и сущность.
Одну из предложенных программ она решила посвятить Художникам. Не тем, что малюют портреты и прочие картинки. Точнее, не только тем, а людям необычным, удивляющим своим рукоделием.
Вчера была на Арбате и Крымском валу, сегодня прикатила в Измайлово. Взяла телефончик (на всякий случай, если потом передачку утвердят, чтоб не искать) у девчушки, что моделировала вязаную одежду: кофточки в розочках, юбки с пейзажами по диагонали, жакеты с полами замысловатой конфигурации, шапочки всех мастей. Второй телефончик списала у парнишки, производившим и продававшим чайную и кофейную посуду угловатых форм.
После нечаянного свидания с Танькой и Витькой все в ее голове перемешалось, размышлять, да подыскивать героев для возможной передачи не было никакого энтузиазма. «Мозг представлял собой один большой муравейник, разворошенный сорванцом-мальчишкой.»
Это ботаник Витька Соловьев — сорванец-мальчишка? Усмехнулась собственной «умняшке» девушка.
— Пирожки! Кому горячие пирожки! С мясом, капустой, картошкой, грибами, — бабулька тащила меж рядов остов от детской коляски, на который был установлен металлический ящик-контейнер, от него кисловато пахло печеной сдобой.
Генератор идей госпожа Лобенко только тут поняла, как зверски проголодалась.
«Интересно, а Соловьев, каких себе и своей крале набрал?» — подумала она. И поняла, что ревнует. Она купила пирожок с картошкой, уселась на пустой ящик и начала анализировать собственные чувства.
«Неужели я все еще к нему не равнодушна?! Так, стоп. Ревность, она, конечно, тень любви. Но в мире чувств часто так бывает, что предмета уж нет, а его отображаемый силуэт все еще видится… Нужно представить, испытала бы я такое же потрясение, если бы встретила с дамочкой не Соловьева, а Гридасова или Отводова? Пожалуй, нет. Но, с другой стороны, мало ли с кем те могут проводить время. А Таньку все ж считали первой Витькиной любовью. Ну-ка, а ежели бы я не просто их встретила, а они, например, целовались?!» — и у Ольги на душе стало еще более пакостно.
Не принес облегчения и звонок подруге-Верочке:
— Собственница ты, Лобенко! Он к тебе сколько клеился? А ты: не могу, некогда, не сейчас… Он же взрослый мужик, — понимать надо!
— Вер, я вот теперь думаю, а не мог он меня обокрасть. Что-то никак не идет из головы, что мне Танька аквамарин предлагала.
— Ага! Обокрасть тебя, чтобы продать камень на Измайловском вернисаже? А оправу Екатерининскую куда? Туда же? Толкнуть за три копейки?
Ольга уже давным-давно, с разрешения Отводова, обсуждала кражу и поиски фанатика со своей подругой. Кажется, наш доблестный капитан, наконец, уверовал в ее «честность и порядочность».
— В тебе просто говорит…
— Ревность, — дополнила подруга.
— Нет, даже не ревность, а уязвленное самолюбие. А мне кажется, к краже все же причастен Саша Вуд. Ты бы знала, в каком виде он сегодня в Останкино приходил.
— Опять пьяный?
— Ни в одном глазу!
Хотя пирожок уже был съеден, Ольга все еще сидела на пустом ящике. Мимо снова проковыляла старушка, подтаскивая за собой контейнер на колесиках. Ольга сделала знак, чтобы бабуля задержалась, и купила еще один пирожок, с капустой.
— Не может быть! — Съехидничала она. Контейнер прекрасно сохранял тепло. Выпечка все еще обжигала руки, только теперь у Лобенко не было возможности перехватить горячую сдобу, вторая рука была занята мобильником. Немного поразмышляв, девушка зажала трубку между ухом и плечом…
— Он пришел мало того, что трезвый, как стеклышко, так еще и при полном параде.
— Что ты имеешь ввиду? — Ольга подула на обожженные пальцы, вспомнила, как тоже самое делал Виктор и внутри снова все заскипидарило. — Он всегда элегантно одевался.
— Ну, рубашка от «Гуччи» да галифе из дермы, — это все же не смокинг…
— А при чем тут смокинг? — Ольга, наконец, надкусила и старалась говорить максимально внятно.
— Так Вуд-то в смокинге явился, пошел на прием к Гридасову. А на пальце — перстень.
Ольга замерла:
— С аквамарином?
— Не-а, с каким-то черным, блестящим камнем… Но сам факт того, что наш щеголь, оказывается, любит себя украшать необычными вещицами…
— Ну, и что с того?
— Может, и ничего. Только ты капитанишке-то своему о сем факте упомяни.
— Ладно. Упомяну. Ты мне лучше вот что скажи: толк-то от приема у Гридасова был?
— Кажется, нет. Если бы был, Сашка заскочил бы на обратном пути похвастаться…
— Эх, жаль!
Перемена власти
Санкт-Петербург, 1764 год.
Утро 8 сентября 1764 года началось как обычно. Императрица Екатерина Алексеевна встала рано, в шесть часов. В это время во дворце спала даже прислуга. Только белая борзая собака, пригревшаяся в ногах почивающей государыни, вскочила на свои лапы и пару раз приветственно тявкнула, махнув для убедительности мохнатым хвостом.
— Подожди, подожди, вот принесут кофию с сахаром та гренками, дам и тебе полакомица.
Екатерина самостоятельно влезла в серо-голубое домашнее платье, как смогла его зашнуровала. Зажгла свечи, растопила камин.
В соседней комнате на консольном столике находился приготовленный с вечера кувшин с водой, — умылась. Встряхнув пятерней, обдала брызгами левреткину мордашку, та недовольно фыркнула.