Крыжовенное варенье (СИ)
Или, например, лейб-садовник Ее Величества Андрей (Генрих) Эклебен. Творил во вверенном ему хозяйстве настоящие чудеса: выращивал в морозном Петербурге бананы и с одного зернышка пшеницы получал около полусотни колосков. Об этом стратегически важном для государства факте упоминал сам Михайло Ломоносов. К сожалению, о личной жизни талантливого ботаника практически ничего не известно, ее-то и пришлось домыслить. Поэтому я чуть изменила имя героя, вы найдете его в книге под фамилией Анклебер.
Свалившийся в Неву Калиостро, откопанный в питерском Центральном парке культуры и отдыха фундамент ротонды и даже фонтан воды, забивший в израильской пустыне Негев, — все было на самом деле.
И еще одно почти мистическое событие произошло с рукописью. Февраль 2006 года. Детектив был готов примерно на две трети, когда у меня сломался компьютер. В обычную мастерскую нести было нельзя — машину починят, но текст не сохранится. Я отдала агрегат своим старым знакомым — ребятам из технической службы той самой газеты, что отправила меня ночевать в компанию восковых знаменитостей. Уж они-то знают: самое ценное в наших ноутбуках — не железо, а информация.
Ребята каким-то чудодейственным способом на считаные секунды активировали жесткий диск, скачивали с него файлы, сколько успеют. После чего диску нужно было дать передышку на несколько часов. Так они шаманили две недели.
Поздно вечером в воскресенье мне позвонили и сообщили, что компьютер готов, а с текстов даже сделаны лишние копии, на всякий случай. И что завтра утром я могу все забрать.
— Можно сегодня?
— Но мы уже дома.
— Мы заедем за вами, отвезем и привезем… Правда, дорогой? — но муж посмотрел неодобрительно. Это была годовщина нашей свадьбы и вообще-то мы ехали в ресторан. Я сдалась.
На следующее утро, в трудный день понедельник, тринадцатого числа, я подъехала к редакции одновременно с пятьюдесятью пожарными расчетами. Офис сгорел. До тла. Обвалилось несколько этажей, мой ноутбук и жесткие диски с копиями даже не нашли…
Кое-что восстановила по отрывкам (какие-то куски распечатывала для правки, какие-то пересылала друзьям). Чуть меньше половины текста пришлось переписывать заново. Мне казалось, я помнила все почти дословно. И вдруг обнаружила, что сюжетная линия отклонилась. И, как водится, со стороны все стало выглядеть по-другому. Проявились новые идеи, высветились иные факты, обнаружились дополнительные совпадения. Возникла необходимость написать продолжение…
Так получилась дилогия "Крыжовенное варенье" и "Год нерожденного ребенка".
ЧАСТЬ 1. ПЕРЕПОЛОХ
Москва, февраль-март 2000 года
«Тьма, словно театральный декоратор, устраивает нам пространственно-визуальные фокусы. На сцене это называется эффектом черного задника. А на улице… на улице никак не называется. Или называется реальным ужасом. Подворотня вдруг превращается в таинственную пещеру. Грязная лужа раздается до размеров бездонного омута. Оступишься — сгинешь…» — Ольга Лобенко семенила ножками по обледеневшему тротуару и пыталась на ходу сочинить «умняшку».
Так она называла рожденный в голове экспромт, красивое иносказательное выражение. На подобные творчески-мозговые атаки девушка шла всякий раз, когда хотела избавить психику от чего-то вредного: уныния, злобы, зависти…
В данный момент психике госпожи Лобенко угрожал панический страх. Чья-то внушительная тень тащилась параллельно: не сворачивала, не обгоняла, не отставала. Повернуть голову и выяснить, кто это, девушка боялась, потому что твердо знала: «Нервозное поведение жертвы провоцирует маньяка на насильственные действия», эту заповедь Лобенко вынесла в своей крашеной блондинистой головке прямо из стен институтского кружка по самообороне.
«Интересно, он ограничится изнасилованием или все-таки убьет меня? И если убьет, как скоро мой захолоделый трупик найдут под кустиком? Наверное, только под утро. А опознают вообще через неделю. В предстоящие выходные про меня никто не вспомнит. Потом всполошатся: «Ах, она не вышла на работу!» Немного подождут, начнут обзванивать общих знакомых… Стоп! У меня ж с собой служебное удостоверение, — это меняет дело», — мысли неслись, как перепуганные куры, без оглядки и в разные стороны.
«Бом-бом», — стучало в голове. «Шлеп-шлеп», — вторили разбухшие ботинки.
«Завтра же о моем убийстве сообщат в Останкино. При входе в телецентр повесят портрет с черной ленточкой в правом нижнем углу. Или левом? Интересно, это принципиально, в какой угол вешать траурную ленту? Лично мне без разницы. Зато не все равно, что за снимок они возьмут. Уж лучше бы попросили фотографию у Верочки, гримера. Мы с ней как-то в выходной гуляли по ВВЦ, а перед этим она меня с таким старанием накрасила. Чудные фотки получились, жизнерадостные. И стрижка у меня тогда была удачная…»
— Не могу! Не могу больше за тобой поспевать! — Заговорившая «тень» схватилась за левый бок. — Сейчас сердце выпрыгнет из груди, а то и откуда-нибудь пониже, из пятки… — И добавила: — Дочка, давай держаться вместе, пока по пути.
Только тут страх отпустил Ольгу: голос был женский и явно не молодой. Как же она сразу не заметила, плечи-то у «внушительного» силуэта — бабские, покатые, сглаженные цветастым павловопосадским платком. Ольга впервые видела столь высокую и крупную старушку. Когда проходили под фонарем, нарочно заглянула в лицо попутчице, проверить, не ошиблась ли с возрастом. Вдоль лба и по контуру щек — глубокие морщины, под глазами — потемневшие припухлости, следы долгой, вдумчивой жизни. Да, ей никак не меньше шестидесяти пяти!
Звали бабулю, как выяснилось уже через двадцать три секунды, Светланой Артемьевной.
По пути Светлане Артемьевне и Ольге было идти минут десять, их дома стояли друг напротив друга в одном просторном дворе. И хотя бабушка превосходила девушку по габаритам, Ольга, из уважения к почтенному возрасту, все же предложила поменяться ношами. Светлана Артемьевна с Ольгиным пакетом в руках стала передвигаться заметно живее. А Ольга с нагруженной сумкой-тележкой едва тащилась. К тому же на очередной кочке сумка нервно подпрыгнула, от нее отделилось левое колесо и укатило в неизвестном направлении. Лобенко сконфузилась. И попыталась в срочном порядке разрядить обстановку:
— Светлана Артемьевна, вы только не волнуйтесь! У меня есть сумка, вот прямо точно такая же, на колесах. Честно! — Для убедительности Ольга даже топнула ножкой и попыталась заглянуть бабушке в глаза, чтобы понять, шибко та расстроилась или не очень. Вроде бы не шибко. — Дома стоит. Я ею совсем не пользуюсь. Хотите, подарю?
— Ох, дела! — старушка подоткнула кончик шали возле ворота. — Просто так не возьму. Хм! Ну, разве что отблагодарить тебя как? Дать что-нибудь взамен… Хочешь кувшин фарфоровый? Или статуэтку, балерину на одной ноге?
Девушка была озадачена. К чему ей лишние вещи, а отказаться вроде как и неудобно…
— Не ломайте голову, Светлана Артемьевна. Я же говорю, сумкой совсем не пользуюсь, только место на балконе занимает. Вы мне еще и одолжение сделаете, если заберете.
— И все-таки я придумала, как тебя отблагодарить. Отведаешь моих пирожков! Я их отменно стряпаю. Договорились? — женщина взглянула на спутницу, слегка наклонив голову вперед. Тень от выступающих бровей легла на впадины глаз, сделав их еще более глубокими и даже несколько грозными. Попробуй тут отказаться!
Х Х Х Х Х
На следующий день Ольга направлялась к дому Светланы Артемьевны, волоча за собой свеженачищенную «авоську» на крепких колесах.
Жилище недавней попутчицы оказалось нетипичным для людей ее возраста. В комнате минимум мебели: могучий шкаф-купе, изящный диван-трансформер да миниатюрный журнальный столик со стеклянной сердцевиной, на нем радиотелефон и фарфоровая статуэтка — балерина на одной ноге (видимо, та самая, которую старушка в знак благодарности пыталась сбагрить Ольге).
Кухня встроенная. На пестрой столешнице красовались микроволновая печь, кухонный комбайн и электрочайник. Но чего уж Ольга совсем не ожидала увидеть, так это аккуратненький серенький компьютер в уголочке. Светлана Артемьевна, укутанная в белую пуховую шаль, выглядела среди столь модерновой обстановки весьма архаично.