Наваждение (СИ)
«И всё?»
Карие, карие омуты, бездна в глазах напротив. Она отвечает молча. Сначала горечь сменяется недоумением, непониманием, растерянностью, затем – осознанием, затем в ее взгляде проскакивает явное облегчение.
— Спасибо за поддержку.., — наконец, произносит она, не скрывая удивления от неожиданной реакции врача, — Вы успокоили мою совесть… Раз Вы в меня верите, попробую снова. И снова. Если и правда всё не так плохо…
Улыбаясь одними уголками губ, Ксюша украдкой наблюдает, как Мистер Дарси вьет себе гнездо в идеально уложенных волосах врача, который, меж тем, сидит с таким невозмутимым видом, словно ровным счетом ничего особенного не происходит.
— Не за что…
«Это моя работа»
— Вы ему понравились, — резюмировала девушка, улыбаясь уже в открытую. Как следует взъерошив шевелюру Юрия Сергеевича, поссум свернулся в ней клубком, намереваясь вздремнуть. Эта картина её умиляла. Ксюша поймала себя на странной мысли: к Ване Мистер Дарси явно не был расположен – пищал и вырывался, стоило тому просто попробовать взять зверька в руки. Жених оставил попытки фактически сразу. Не сказать, что сам он был в восторге от питомца и лишний раз на контакт с животным идти не стремился. А к Юре поссум сразу проникся дове…
— Ну хоть у кого-то я вызываю доверие, — ухмыльнувшись, врач аккуратно откинулся на спинку кресла, занимая положение поудобнее – с мистером белкой на голове не так-то просто расслабиться. Ксюше почудился укор в его голосе. Нет, она была уверена – просто почудился, но отчего-то очень захотелось извиниться.
— Неправда, не только у него! — смутившись, пробормотала она, — У меня тоже. Простите меня за то сообщение – я вовсе не считаю, что Вы испортили мне жизнь, вовсе нет. Я ужасно запуталась, пробовала медитировать тем утром, и вроде стало яснее, а потом – стократ хуже, день выдался абсолютно прекрасный и тем кошмарный, я много выпила и…
— Ксения, зачем Вы оправдываетесь? Я понял. Все в порядке, не переживайте, — «Да, только ты крышу свою еле поймал», — Расскажете подробнее, что конкретно Вас так грызет – до срывов?
Она отвернулась, разглядывая окно. Уже открыла было рот, намереваясь сказать что-то в ответ, но стук в дверь сделать этого не дал. Внимательно оглядев снизу доверху врача, остановив взгляд на его макушке и виднеющимся из копны взъерошенных волос пушистом хвосте, в который спрятал мордочку Мистер Дарси, девушка поднялась с дивана:
— Не хочу нарушать вашу идиллию. Сама открою.
Спустя полминуты чайник чая стоял на разделяющем собеседников столе. Разлив дымящийся напиток по кружкам, Ксюша передала одну врачу, а над своей замешкалась:
— Нет, Юрий Сергеевич. Не могу. Кроме того, что я Вам уже говорила вчера, мне нечего добавить. У меня, кажется, паранойя… Я не знаю, чего хочу, не понимаю. Мне страшно. Я не вижу выхода.
— Я понял…, — «Да уж, о полном доверии говорить преждевременно, но хоть что-то…» — Знаете, Ксения, мы все чего-то боимся. Я тоже боялся и боюсь до сих пор. Но сейчас я научился с этим жить. Время от времени страх приходит, но я не разрешаю ему вновь себя одолеть. Работа спасает. Спасают поставленные самому себе цели. Мечта.
Ксюша взглянула на врача с сомнением: он сидел перед ней внешне такой спокойный, в его глазах был сейчас такой штиль, в голосе – выдержанность, а в позе – такая расслабленность, что в услышанное верилось с большим трудом. Если бы она представляла, какую бурю эмоций Юра скрывает за напускной своей невозмутимостью – вмиг бы передумала задавать вопрос. Но он сам сорвался с губ:
— Неужели Вы чего-то боитесь? Глядя на Вас, кажется, что Вы…
Юра насмешливо вскинул брови, неожиданно для самого себя озвучивая вслух неприятную догадку:
— Робот?
— Нет… Что вы в вечном дзене…
«Вот как? К черту всё!»
— Нет. Это не так. Я боюсь того же, что и каждый: одиночества, пустоты. Однажды я разрешил этому страху взять над собой верх. Сдался, потому что не видел выхода. Позволил себе отпустить контроль над собственной жизнью, начал стремительно падать. И в результате оказался на самом дне, — Юра задумался, повернул голову к окну и замолчал на несколько невыносимо долгих для нее секунд, то ли борясь с болезненными воспоминаниями, то ли давая девушке возможность услышать. А затем, не поворачиваясь к ней, продолжил:
— Помните басню про лягушку, упавшую в молоко? Как бы страшно Вам не было, сдаваться нельзя, иначе Вы попросту утонете. Иногда за жизнь нужно бороться, из последних сил взбивая лапками молоко. А выход – он есть всегда, даже если ищешь его вслепую, с повязкой на глазах.
«Почти всегда…»
Несмотря на то, что голос его звучал сейчас отстраненно, от внезапного откровения «черствого, холодного доктора» у Ксюши перехватило дыхание. Он пытался донести до нее что-то очень важное, обращаясь к собственному жизненному опыту. Выуживая наружу и озвучивая нечто очень страшное лично для него.
— Вы… Про это Вы говорили, когда… Когда я…? Ну… Когда Вы меня застукали?
— Да. Анксиолитики. Мощные успокоительные, простым языком. С каждым разом требовалась всё большая доза, чтобы провалиться в забытье, — Юра, наконец, повернул голову и встретился с ее внимательным взглядом. Девушка слушала, затаив дыхание, замерев с прикушенной губой, — Ксения, любые, абсолютно любые наркотики – это как затяжной прыжок в пропасть. Пока летишь, испытываешь мнимое ощущение свободы и легкости, наслаждаешься полетом, радуешься побегу из серой действительности. Не замечаешь, как теряешь бдительность, связь с реальностью, теряешь себя, а потом… Разбиваешься. Алкоголь – то же психоактивное вещество, эффект отсрочен по сравнению с наркотиками, но последствия те же. Ксения, Вы сейчас губу прокусите, осторожно.
Она не обратила на эту ремарку ни малейшего внимания, всё оно было сейчас сосредоточено на Юрии Сергеевиче, его словах. Девушка жаждала услышать еще больше, желала знать о враче всё!
— Почему Вы… начали?
Юра пожал плечами, прикрыл глаза.
— Оказался совершенно не готов к тому, что останусь один, оказался не готов к потере. Чувствовал свое полнейшее ничтожество. Все мои знания оказались бесполезны, я не смог помочь самому близкому, самому важному человеку, доверил ее жизнь чужим людям. Был не в состоянии справиться с осознанием собственной никчемности, с обрушившимся одиночеством, — «С самим собой», — Совокупность факторов сыграла.
«И ты тоже… Одиночество, никчемность. Пустота…»
— А сейчас? — выдохнула Ксюша еле слышно, боясь одним лишним неверным словом разрушить эту совершенно особенную атмосферу доверия, оказанного лично ей.
— Все давно в прошлом. Свое молоко я взбивал, пока лапки не отказали. Но выкарабкался-таки наружу. Завязывайте с этим всем, Ксения. Поучитесь на чужих граблях, не испытывайте судьбу.
Оба сидели, не двигаясь, вглядываясь друг в друга, не желая друг друга спугнуть. Врач сложил руки на груди и наблюдал за Ксенией из-под полуприкрытых ресниц. Ее, напротив, были широко распахнуты: девушка обдумывала каждое услышанное только что слово. Как ни старалась, она не могла соотнести созданный им за эти недели образ с реальностью. Вот он – всамделишный. Прямо сейчас, в эту минуту, перед ней. Прячет под ресницами испытанную когда-то боль. Завтра всё наверняка вернется на круги своя…
Пусть время застынет. Пожалуйста!
— Юрий Сергеевич…
Внезапно пришедшая ей в голову мысль одновременно опустошила, смутила и вызвала какой-то внутренний подъем. Скоро он сойдет с лодки, в которой она скользит по реке собственной жизни, но воспоминания о том, как они плыли в ней вместе, вдвоем, преодолевая её шторма, – останутся. Должны остаться!
— Мммм? — врач подставил ладонь проснувшемуся поссуму: зверек желал перебраться с головы на плечо.
— А можно я…? Вы тут так живописно сидите, и тени так удачно падают… Можно, я сделаю фото для своего аккаунта? Мне нравится фотографировать людей. Портрет, в профиль? Обещаю, что не буду Вас долго мучить…
«Портрет? Зачем?»