В моём сердце ты... (СИ)

Ближе к шести позвонил генеральный – сподобился вдруг лично поблагодарить её за успехи.
После форума проект привлёк хорошие инвестиции. И земельный чиновник перестал артачиться и выискивать, к чему бы ещё придраться, – дал, наконец, своё добро.
В другой раз она бы ликовала. И, конечно, очень гордилась собой. А сейчас неожиданно поняла, что ей, по большому счёту, всё равно. Да и положа руку на сердце, не чувствовала она в том особой заслуги. Просто так сложилось.
А уж за то, что Восточно-Азиатский банк решил выступить главным инвестором, так и вовсе следовало благодарить Батурина – на него и только на него клюнул ностальгирующий футбольный фанат Русов. И попытки переманить его к себе банкир до сих пор не оставил, ей уже донесли. И это, конечно, тоже нервировало.
Так что особой радости звонок генерального не принёс. Наоборот, затосковала она ещё острее. Мысли всякие философские полезли в голову: к чему всё это? Ради чего? И что потом?
Устала она, зверски устала. Домой бы – принять ванную, не наспех, а полежать-понежиться, чтобы каждая клеточка расслабилась. А то ведь как будто всё внутри в тугой узел скручено от бесконечных «надо» и «срочно», от хронического дефицита сна и отдыха, ну и от сердечных переживаний, конечно, которые всё время приходится загонять вглубь. А потом, после ванны – горячий чай и книга. Или фильм. Какой-нибудь старый советский сто раз виденный, вроде «Девчат».
Она вдруг поняла, что настрой работать пропал окончательно и засобиралась домой. В кои-то веки уйдёт не в десять вечера, а в… Елена взглянула на часы. Четверть восьмого. По её меркам – просто рань ранняя.
Перед тем, как выключить компьютер, она по привычке заглянула в программу учёта рабочего времени. Если бы её кто спросил, зачем она каждый день следит, во сколько Батурин приходит и уходит, – она бы и сама не знала, что ответить. Но проверять всё равно не перестала бы.
А Батурин неожиданно оказался всё ещё на работе. Она удивилась. Сейчас-то зачем ему задерживаться?
Затем проверила Катю Петрову – та тоже пока не уходила. Настроение сразу омрачилось.
«Опять он её успокаивает?».
Вообще, Катя всегда ей нравилась. Объективно – работала Петрова добросовестно. И субъективно – чем-то она напоминала ей себя подростком. Такая же старательная, бессловесная и безотказная тихоня. Всегда она ей сочувствовала. И когда была возможность поощрить – поощряла. А вот поди ж ты – увидела её в объятьях Андрея и чуть ли не возненавидела беднягу.
Однако и Люба, и Дина, и даже лодырь маркетолог до сих пор торчали на работе. С одной стороны, это её успокоило. Что уж скрывать – мысль о том, что Батурин там с Катей наедине, была недолгой, но крайне удручающей. А с другой стороны, вся эта ситуация озадачивала. Чем они там занимаются? Почему домой не ушли? Аврала сейчас никакого нет, значит… Значит, устроили попойку, догадалась она.
Настроение опять испортилось. Не хватало ещё, чтобы кто-то на работе пил! Чтобы Он на работе пил.
Это, во-первых, нарушение трудовой дисциплины. А, во-вторых, ей почему-то вдруг стало обидно.
Настроившись на жёсткий лад, Елена Эдуардовна спустилась на третий этаж. Не успела она подойти к двери рекламного отдела, как оттуда раздался грохот и крики. Она вздрогнула и на миг приостановилась.
«Господи, что там происходит?!», – встревожилась она не на шутку.
Затем ускорила шаг. А распахнув дверь, остолбенела.
Картина, что предстала перед глазами, и впрямь впечатляла неординарностью и никак не вязалась с серыми офисными буднями. В шкафу для папок зияла огромная щербатая дыра. Кругом валялись осколки. Дина, Люба и Катя стояли рядом со столом Шигибаевой с перепуганными лицами. На столе, кстати, творилось чёрт-те что. И ещё воздух… в кабинете определённо пахло алкоголем.
Ну а Батурин чуть в сторонке мутузил доходягу маркетолога.
– Что здесь происходит? – подала она голос.
Батурин не сразу, но всё же отпустил Мазутова, у которого, ко всему прочему, лицо оказалось разбитым в кровь.
Елена Эдуардовна тихонько ахнула, рефлекторно содрогнулась и, поморщившись, отвела взгляд. Однако успела отметить, что Арсений вроде цел и вроде вменяем. Лишь подбородок перепачкан. И слава богу. Только травм и разбирательств с инспекцией по охране труда для полного счастья ей не хватало.
 
На Батурина она старалась не смотреть, но всё равно остро чувствовала его взгляд, тяжёлый и пристальный. И своевольное сердце, наплевав на все её мысленные увещевания, часто и хаотично заколотилось, будто в лихорадке.
Вообще, стоило, конечно, остаться: устроить им разнос, разогнать по домам. Но там он… Ей вон и минуты хватило, чтобы от одного его взгляда разволноваться до дрожи, до слабости в коленках.
И всё равно надо было как-то взять себя в руки, остаться, проследить, ведь мало ли что… а она малодушно сбежала. Елена Эдуардовна спускалась вниз, ругая себя на чём свет стоит. Но не возвращаться же теперь?
Сообразив, она препоручила проследить за порядком охране.
– Поднимитесь в отдел рекламы и выпроводите всех по домам, – попросила она охранника. – Затем сообщите мне. Я буду у себя.
Охранник заверил, что всех мигом разгонит, а Елена Эдуардовна поднялась в свой кабинет, мысленно прощаясь с мечтами о ванной и «Девчатах».
  
Глава 40
 
На следующий день прямо с утра Елена Эдуардовна продублировала своё распоряжение всем горе-специалистам из рекламного: каждому явиться в отдел кадров и написать объяснительную по поводу вчерашнего инцидента.
Уже к обеду Людмила Михайловна занесла ей в кожаной папке вместе с другими документами на подпись тонкую стопочку объяснительных.
Елена Эдуардовна, несмотря на распирающее любопытство, сначала занялась делами важными и серьёзными – пересмотрела все документы, которые требовалось завизировать. И лишь потом взялась за «увлекательное чтиво».
Однако чтиво оказалось не особо увлекательным. Сплошные обтекаемые, шаблонные фразы. Можно сказать, отписки. Ясно было только одно – собрались дебоширы по случаю дня рождения Дины Шигибаевой.
В общем-то, дело житейское, правда, обычно сотрудники ограничивались чаепитием с тортиком, ибо употреблять на рабочем месте запрещалось категорически – этот момент был даже прописан в локальных нормативных актах*. Про побоища и порчу имущества – и говорить нечего.
Эти же смельчаки пошли в разнос.
Правда, и Дина, и Люба, и Катя, и Арсений утверждали, что всё получилось просто случайно. Никакой потасовки в помине не было. Выпили совсем чуть-чуть, лёгонького домашнего винца. Квас почти. А шкаф… так это Арсений зазевался и, не рассчитав, слишком сильно захлопнул дверцу, вот она и разбилась. В конце все четверо посыпали голову пеплом и клялись, что больше никогда ничего подобного не повторится.
Батурин же вообще проигнорировал её распоряжение. В кадрах сказали, что он и не приходил писать объяснительную. Не захотел.
Гордец! И глупец…
Эти-то, разумеется, сговорились: что писать, что не писать. Фразы почти одни и те же с лёгкими вариациями. Про разбитое лицо Арсения ни один даже не упомянул, а её почему-то именно это интересовало больше всего.
Конечно, всех до единого следовало наказать и наказать серьёзно. Но там был он…
Опять же, спустить подобное с рук тоже нельзя. Ведь пойдут разговоры: двойные стандарты, мол, одних – казнят, других – милуют, вопиющая несправедливость и тому подобное. Если бы ещё никто не узнал, но уже все знали. Даже секретарь, Людмила Михайловна, которая обычно осуждала сплетни, и то поинтересовалась: «Правда ли, рекламщики вчера устроили на работе пьянку, разодрались и кабинет разгромили?».
 
Так что теперь вся контора знала о приключениях этих героев, с подробностями, даже с такими подробностями, которых, наверняка, и не было. И уж конечно, всех снедало любопытство – что теперь им будет за такой подвиг.
«Идиоты, ну что за идиоты!», – прошептала расстроенно Елена Эдуардовна.