Ответные санкции (СИ)

— Понимаю, но…
— Я тоже понимаю, коллега, — кладу ему руку на плечо, влажность ощущается даже через дорогой пиджак натуральной ткани, 3D-принтерами элита брезгует. — В любом случае, подобные действия оформляются дипломатическим протоколом, хотя бы тайным. Наш посол в вашем распоряжении в любое время суток. Наставит печатей и подписей где нужно.
— Непременно! — зявляет новый участник встречи, вытеснивший Лейбовски. Главный ЦРУшник уплотняется и вжимается в декоративную панель. К резкому запаху мужского пота и тонких духов Камаллы добавляется выхлоп дорогой сигары. Физиономию самого главного начальника Америки вижу столь близко первый и, наверно, в последний раз. — Сожалею, что не могу пригласить в Овальный кабинет. Некоторые из присутствующих там симпатизируют демократам.
Да! В следующем году выборы. Перспектива тотальной ядерной войны — сущая мелочь по сравнению с борьбой за президентское кресло.
Макласки весьма толково, надо отдать ему должное, пересказывает суть наших инициатив. Президент схватывает с полуоборота.
— Вам нужно снять часть ракет с обороны Алжира?
— Если гарантируете не хулиганить в Средиземном море до разрешения пакистанского кризиса.
Он хохочет.
— При условии, что с вашей стороны не будет недружественных жестов в нашу сторону. Потепление отношений объявлю достижением внешней политики накануне выборов. По рукам?
Жму его привыкшую к стискиванию пятерню и вдруг вспоминаю.
— Есть частная попутная просьба, мелкая, её изложу господину директору.
Он кивает толстяку, пойди мол, навстречу, и ретируется. К явному удивлению Камаллы ходатайствую об отмене смертного приговора Дженнифер Янг. Макласки жмётся.
— Она в роли врага государства номер один. Насколько я знаю, имела наглость приехать в США.
— Да.
— Почему вы за неё просите?
— Мисс Янг — мать одного из детей президента Центральной Африки. Ситуация в отношениях между нашими государствами шаткая. Вы можете её осложнить вконец.
Зря упрекал его в негибкости.
— Поступим просто. Я объявлю мораторий, скажем, на год. В Штатах пусть сидит тихо, не размещает публикации на своём сетевом канале. Спокойно уезжает. Через год поменяет внешность и паспорт. Как вы, например. В конце концов, она не Бен Ладен.
Через пять минут после этого диалога садимся в минивен. Молчим, любопытные новые соратники наверняка подкинули жучок. Нет моральных сил чистить машину.
— Я поведу?
Она швыряет мне ключи и складывается в клубок на правом сиденье, немилосердно комкая деловой костюм. Потом собирается в пучок и рапортует в Банги о результатах встречи, не добавляя ни бита информации по сравнению с услышанным американцами. Глубоко заполночь возвращаемся в посольство, где восстанавливаем самый тесный контакт. По окончании горячей фазы Камалла устраивается у меня на плече и нарывается на вопрос.
— Твои уши… Забыла серьги в Белом Доме?
— Да. В них чипы прослушки. Интересно же, что о нас судачат.
И не упрекнёшь. Американцы тоже нас нашпиговали по самое немогу, посольские сканеры обиженно заморгали индикаторами, стоило пересечь границу посольства. Межконтинентальное сотрудничество начинается с глубокого взаимного доверия.
  
Глава девятая,
 
сулящая герою дальнюю дорогу и казённый дом
 
 
 
 
Человеку мало надо.
 
Лишь бы дома кто-то ждал.
 
 
 
Роберт Рождественский
 
 
Будь всегда честным и верным тому, кого трахаешь.
 
Джордж Карлин
 
С того вечера в Белом Доме события несутся быстро и кувырком.
Дженнифер выпадает в осадок от заявления, что я замолвил о ней слово перед Самим. Не то, чтобы ей незнакомо общение с главами государств, судя по сыну — достаточно плотное. Но вдруг мужик, вроде бы первый раз её увидевший, начал теребить Пахана Америки! Это произвело впечатление. Безропотно даёт усадить себя в самолёт в обмен на обещание прислать кучу эксклюзивных материалов про тайные договорённости. Пусть опубликует их за пять минут до того, как они станут явными.
 
Пока изображаю исполнение медицинского долга и подписываю всякие согласования, чтоб береговая охрана не взяла на абордаж плавучий госпиталь, ЦРУ рожает условие военного сотрудничества с Африкой, и оно мне не нравится. Они настаивают, чтобы в Афганистан на базу морпехов отправилась пара-тройка высокопоставленных мальчиков или девочек из нашей верхушки для координации, связи и прочей лабуды. В век электронных коммуникаций офицер связи? Может, ещё и фельдкурьер на гнедом жеребце? Скажем прямо — им нужны заложники в самом пекле. Не доверяют, боятся, что Биг Босс в ходе операции переметнётся на сторону мусульманских радикалов, и ракеты «Африканского ответа» ударят по хорошим парням.
Теперь самая отвратная новость — меня они сочли вполне достойным для отправки в задницу мира. Не удивлюсь, если в команде обнаружу кого-нибудь из дружков Пьемонта и вскоре скончаюсь от дизентерии или коклюша.
Глобальные аферы готовятся не один день. Не желаю больше напрягать Новый Свет своим беспокойным присутствием и беру билет до Банги. У нас в Баминги международный аэропорт ещё достраивается.
У нас… Когда-то своим домом считал Москву. С рождения. Но в другой жизни.
Мерзляевский-москвич исчез. Знойный качок Крок Фрост с центральноафриканским паспортом — уже совершенно иная личность. ЦРУшники думают, что я — мистер Ген Мерз? Нет, я раньше был им, внутреннее тождество утрачено до последней косметической операции.
В частности, усвоил одну чисто местную привычку — советоваться с усопшими. Только советчик у меня не типичный. Дорвавшись до терминала в Баминги, называю его имя, на экране появляется лицо в лётных наушниках. Задаю мучающий меня вопрос. Он необычно долго раздумывает.
«Ислам? При моей жизни был просто религией отсталых государств. Сейчас, говорят, иначе».
«Не просто иначе. Объясните мне парадокс ислама. Он жесток к адептам. Священники твердят „Аллах любит вас“, но почему любимые дети Бога должны терпеть столько лишений ради соблюдения культовых правил? И почему, по сравнению с нетребовательной католической или православной церковью, мечети собирают всё больше верующих»?
Снова длинная пауза. Потом лишённый эмоций голос рассказывает вещи, в общем-то, очевидные. Я понимал их, но не мог облечь в слова.
«Бывают очень жестокие храмы. Они грабят паству, выжимают из людей пот и даже пожирают плоть. Но взамен храмы обращают в свою веру. Только вера, полученная через страдание — истинная».
«Может быть. Хотя есть экстремальные секты, в них прихожан обращают в рабов и подвергают пыткам».
«Крайности вредны. Вы заметили, что христиане, умерщвляющие плоть постом и молитвой, поклонялись Богу более истово? Сейчас вера зиждется только на словах. Слова изменчивы. Если человек не принимает сказанное пастырем, он заявляет, что верит в Бога, а в церковь — нет».
Не знаю… По-моему, самоистязания происходят от истовой веры, а не наоборот. Но мусульмане не мучаются разрывом между Богом, верой и церковью.
«Вы про внутреннее отношение. А вовне?»
«Простите?»
«Христиане терпимы, если кто-то верит или не верит в Спасителя. Почему мусульмане столь непримиримы?»
«Не надо обобщать, месье».
«Хорошо. Давайте ограничимся убийствами за карикатуры на Пророка».
Для меня это — не праздное любопытство. Отправляюсь на самый передний край борьбы верных с неверными.
 
«Знаю лишь понаслышке. Много лет прошло с тех пор, как меня сбили».
«Рассказать подробности?»
«Не нужно. Известен ли вам Жан Эффель?»
«Смутно».
«В моё время он рисовал очень смешные карикатуры на Гитлера, Геринга, Риббентропа, Муссолини, Франко. А после войны, говорят, утратил чувство меры. Быть может — сошёл с ума. Издал сборник „Сотворение мира“ на темы Ветхого завета с карикатурами на Бога-отца».