Ответные санкции (СИ)
Надеюсь, есть один способ заинтересовать его. Завершить начатое при жизни.
— «Цитадель?» Говорят, её опубликовали, прямо в черновом виде.
— Да, месье. И она вами не редактировалась. Остались повторы, пробелы. Это досадно! Вас читают чаще, чем авторов современных бестселлеров. «Маленький принц» был настольной книгой у нескольких поколений. Клянусь, вы — более мощный авторитет для соотечественников, чем президент Франции. Поэтому я предлагаю дописать и потом как бы «найти» пропущенную исследователями рукопись.
— Заманчиво. Даст иллюзию временного возвращения в мир живых. Я подумаю. Не находите ли странным? Усопший, о котором помнят, порой живее и могущественнее живущего.
Благодаря наушникам на портрете мне кажется, что лётчик говорит со мнойпо радио, и его голос в синтезаторе речи необычайно живой. Если у нас получается иллюзия, то она двусторонняя.
Он категорически отказывается помочь в моём деле. Упираю на Средиземноморский регион, где он погиб в сорок четвёртом.
— Даже не верится. Вы писали… Вот: «Я хочу драться, меня вынуждают к этому любовь и моя внутренняя религия. Я не могу оставаться в стороне и спокойно смотреть на это». Сейчас ещё можно предотвратить пожар!
— Увы, это не моя война, месье, чтобы я разбирался, кто прав, кто виноват. Посмертье приучает любить жизнь и никого не осуждать. Говорите, можно предотвратить? Так дерзайте. Я освоил «Лайтинг» в сорок три года и сделал всё, что мог. Ваш черёд, потомок.
Выпадаю из здания в настолько взъерошенных чувствах, что бессильно приваливаюсь к стволу пальмы. Эта часть комплекса Университета построена в джунглях весьма аккуратно, сохранилась растительность, её девственность нарушают только четырёхэтажные корпуса да вымощенные плиткой дорожки.
Жара запредельная, даже в тени. Но уже привыкаю.
Тот лётчик жил в США, когда боши оккупировали север Франции, мог кропать статейки для журналов и чувствовать себя при деле. Но что-то не позволило ему выбрать лёгкий путь, когда Эйфелеву башню венчает свастика. Он выложился до конца, истаял как свеча и угас.
А я?
Мелькнула шальная мысль вызвать Григория и спросить совета. Отсюда — хоть Лаврентия Палыча. Но безопасники сразу схватят меня за штаны. И так я в их глазах — подозрительный тип, дальше некуда. Стоп! А один совет Григорий мне дал. Быть чем-то вроде Штирлица, только шлак какой-то нужен…
Сползаю по стволу, обдирая спину о кору, обхватываю голову руками. Здесь, в отрыве от Интернета, «Семнадцать мгновений весны» не скачаешь. Разве что у покойного автора спросить… Не то! Опять привлеку внимание. Только сам. Думать! Сосредоточиться! Вспоминать!
Чистка сосудов во время ремонта благотворно влияет на память. Советский шпионский сериал про нашего в логове нацистов я смотрел в глубокой юности. Штирлиц больше известен как персонаж плоских анекдотов. Кто там ещё? «Русская пианистка сидела под колпаком у Мюллера»… Какой редкостный бред, если вырвать из контекста! Ага, Штирлиц потерял связь и послал некого шлака её налаживать.
Остальное не важно. Гриша завещал: и в отрыве от Ясенево нужно работать, постепенно искать контакт. Легко сказать… Если ещё в Банги был какой-то шанс, сразу через реку начинается другое государство, здесь мы очень плотно под колпаком. Мобильная связь только местная, сеть тоже локальная, выход в мировую паутину доступен по утверждаемым Безопасностью запросам.
Я уведомил жену и сколковское начальство о зачислении на работу в Корпорацию, заполнив форму и выбрав из предложенных трёх десятков вариантов текста, исключая вариации. Некоторые фразы составлял какой-то хохмач: «Прости, дорогая, буду скучать по тебе вечно». Или: «Простите, босс, здесь зарплата выше». Самому ввести сопроводительный текст не получается, вдруг тайным словосочетанием или смайликом пропихну наружу оч-чень важную секретную информацию. При том, что внедрённый в Корпорацию оперативник ЦРУ спокойно слетал в Банги и вывез Григория в Израиль. Нет, местная политика безопасности выше моего понимания.
Мейлы жене и на работу приравниваются к рапорту в СВР: внедрение состоялось. По идее, на этом этапе полагается получить дальнейшее задание. Например, спереть и притащить в Москву один терминал для общения с усопшими. Или пусковую установку ракет. Но если не зубоскалить и смотреть правде в глаза, засланец Родины начисто отрезан от заславших, скорее всего — надолго. То есть задание надлежит придумать себе самому.
Но какое? И главное — из каких интересов исходящее? Отвечающее текущим потребностям СВР и России, за что Фёдору свет Степановичу опустят долгожданную генеральскую звезду на погон? Или нашей стране в перспективе, учитывая, что никто толком не представляет, что у неё за перспектива?
Что вообще меня связывает с Россией, кроме детских воспоминаний и крепкой, для многих вполне самодостаточной констатации «я — русский»? Олюшка, самое светлое, что сохранилось с московской жизни, всплывает в памяти репликой, произносимой прямо на пороге квартиры, когда возвращался с работы: «Папа, почему ты маму не любишь?» А, вот ещё детские перлы: «Почему ты маме так мало денег даёшь? Тратишь на другую тётю?» Ребёнок не виноват, конечно. Представляю, что она выслушивает обо мне от дуэта благоверная плюс мамадорогая. Дочь не тянется ко мне, наоборот. Остаётся надежда, что когда-нибудь повзрослеет, захочет сама разобраться… Ню-ню.
Очень хочется закурить. Доктор-ремонтник отвинтил у меня физиологическую привычку к курению. Более того, никотиновый дым вызовет дискомфорт. Но не забыть сладости первой затяжки, после ночи или долгого перерыва, успокоения, словно совершил некий ритуал… Ровно также не хватает спиртного. Нужно порой оборачивать эмоции в мягкую вату опьянения, чтобы не терзали изнутри.
Единственный грех доступен в этом стерильном Национальном парке, и этот грех идёт ко мне, цокая высокими каблуками.
— Привет, Ксюха.
Прежнее имя «Оксана» не подходит Элеоноре абсолютно, оно осталось в прошлом, вместе с тем обликом, что запечатлела старая фотка. Ксюхой я зову её редко, поддевая. Настоящую фамилию мне не сказала, очевидно — из опасения, что заклюю насмешками насмерть.
После первой нашей близости, по форме и характеру больше смахивающей на изнасилование, она относится ко мне странно. Женщины часто угадывают на уровне интуиции, кто из новых знакомых с ними переспит. Секрет прост: они заранее решают, кто будет удостоен успешного штурма неприступной крепости. Мне она мысленно отдалась ещё в Тель-Авиве, но, похоже, не ожидала, что шампанское, свечи, цветы и конфеты будут заменены на похотливое рычание самца-павиана, едва очнувшегося после комы.
Смотрю, Элеонора тоже только что мучила покойника. У всех после терминала немного задумчивое и ошарашенное выражение лица. К общению с жмурами невозможно привыкнуть до конца.
Вообще, в этом тропическом раю нервы ни к чёрту. Я кричу во сне, если ко мне приходит Мэрилин и приставляет к глазу ствол. Или резвый усопший выпрыгивает из монитора, вслед за ним торопится загробный мир в полном составе, включая чертей и демонов. Элеонора спит спокойно, по крайней мере — в те ночи, что мы проводим вместе.
Да, у нас странные отношения. Не любовь, даже не близко. Целуемся только в качестве прелюдии к сексу. Никогда не говорим о каких-либо чувствах, обходимся без проявлений нежности. Конечно, в постели я чту Камасутру как Остап Бендер — Уголовный кодекс, отрабатываю на все сто, хоть порнофильм снимай. Но по окончании утех шлёпаю её по аппетитному заду и больше не касаюсь вообще, пока не придёт время вновь завалить в койку.
Та-ак, судя по призывному покачиванию бёдер, этот момент приближается со скоростью крылатой ракеты. Она ставит ноги чуть картинно, с лица окончательно уходит замешательство от контакта с Некросом.
— Устал? Я тоже. Надо немного отдохнуть.
Без дискуссий оставляю в покое пальму и послушно шагаю к спальному корпусу. По пути фея рассказывает о продолжении проверок.
— Там, в пустыне, пока ждали вертолёт…