Поцелуй бабочки

— Дружинница — это хорошо! — одобрительно кивает ветеран.
Похоже, что и парторг доволен.
— У меня за эту дружину уже целая неделя к отпуску заработана, — гордо сообщает Валентина и тут же понимает, что брякнула лишнее.
Одобрительное выражение сползает с лиц членов комиссии. Председатель завкома шумно прокашливается.
— Младшему вашему сколько лет? — спрашивает дама.
— Степке… тринадцать.
— Учится?
— Ага. В сорок втором ПТУ.
— А почему вы разошлись с супругом? — Вопрос раздается за Валиной спиной. Спрашивает незнакомый мужчина в очках.
— Разошлись… пил супруг, что ж мне с ним…
— А с Калининым у вас какие взаимоотношения?
Валентина умолкает. К вопросу о Лешке Калинине она не готова. Про Тодора Живкова все выучила, а про Лешку… Валентина густо краснеет. Члены комиссии ждут объяснений.
«Может, зареветь или еще рано? — думает Валя. — Господи, стыдуха какая!..»
— Обыкновенные отношения, — бормочет она.
— Что значит «обыкновенные»? Как это понимать?
— Обыкновенные… любовные… Любовник он мне, — говорит Валентина и поднимает глаза.
Тяжелым молчанием встретила идеологическая комиссия это сообщение.
Очкарик многозначительным взглядом смотрит на освобожденного секретаря, секретарь, в свою очередь, стреляет глазами в сторону Солидного, тот разглядывает что-то за окном, как бы давая понять: сами заварили кашу, сами и расхлебывайте.
— А вам известно, что Калинин женат, у него дочь… или он скрывает этот факт? — спрашивает Очкарик.
Валентина кивает — известно. Бюст предательски выпирает из-под кофточки.
— Это который Калинин, из лаборатории? — спрашивает ветеран.
— Так точно, он самый… Алексей Калинин. Мы ему в прошлом году садовый участок выделяли.
Очкарика перебивает парторг:
— Ну хорошо, Валентина Семеновна, вы все-таки прокомментируйте эту ситуацию, что у вас с Калининым — серьезно или как?
Валентина пожимает плечами.
— У Калинина спросите.
— Поедет Калинин за рубеж, мы его спросим, не сомневайтесь! А сейчас вы едете за рубеж… — напирает Очкарик. — Комиссия вправе знать, кого она рекомендует.
«Въелся, проклятый! — думает Валентина. — Что ж тебе комментировать?.. Что Лешка два года морочит голову, то приходит, то уходит…»
— Пойду я, — говорит она и начинает плакать, направляясь к выходу.
— Постойте, Митрофанова, это не разговор, — останавливает ее парторг. — Плакать не надо, мы все понимаем, не дети, но вы сами подумайте, какую рекомендацию мы вам даем? Для какого дела? Где вы будете представлять нашу страну? Какая ответственность на вас лежит?.. — Косит глазом в сторону «солидного». — Вы кадровый работник, Митрофанова, и, если хотите знать, никто и не сомневается… Но надо же навести порядок в личной жизни!
— Непременно, — подхватывает дама. — Ведь у вас дети, вы подумали об этом? Какой пример они видят перед собой: отец пьяница, мать любовников водит… А потом мы удивляемся, откуда такая молодежь.
«Точно Верка говорила: „баба засыплет“, — думает Валентина. — Надо было губы не красить…»
— …В общем, я категорически возражаю! — говорит дама.
— Это мы еще решим, — смягчает парторг.
— Я думаю, Иван Валерианович, вопрос надо решать однозначно, — настаивает дама. — Или Митрофанова прекращает свои сомнительные отношения с Калининым, или ни о какой Болгарии не может быть и речи!
С неудовольствием выслушав предложение, парторг обращается к председателю завкома:
— Виктор Федорович, почему вы молчите? Вы же выделили путевку Митрофановой… а теперь в кусты?
— Я бы довольствовался ее обещанием покончить с этим… делом… С этой связью, так сказать… Принимая во внимание многолетний стаж… и прочие заслуги… Митрофанова, вы должны пообещать… — мямлит Виктор Федорович, глазами посылая Валентине какие-то знаки.
Но Валентина уже ревет в голос и ничего не понимает.
Председатель завкома говорит еще что-то, подом долго выступает парторг и Очкарик. Секретарь возвращает ее к действительности:
— Обещаете? — спрашивает он.
— Обещаю, — шепчет Валентина сквозь слезы.
— Что обещаете?
 
— Больше не буду…
— Что вы как ребенок, Митрофанова: «буду — не буду»… Стыдно слушать, честное слово! — возмущается ветеран. — Можете вы сказать внятно и четко: я прекращаю эту порочащую меня связь! Категорически!
Валентина вытирает слезы.
— Прекращаю категорически… — соглашается она.
— Вот и молодец. И не нужна вам эта грязь!
— Не нужна грязь… — вторит Валентина.
Удовлетворенный ветеран откидывается на спинку стула.
— Еще вопросы будут к Митрофановой? — спрашивает секретарь.
Солидный, тот, который интересовался колхозом, поворачивается к Валентине. Говорит тихо и спокойно, так что понятно — это главный.
— С какими государствами у Болгарии общие границы?
Валентина выстреливает ответ как по писаному. Солидный удовлетворенно прокашливается.
— Молодец, видно, что подготовилась, — хвалит парторг. — Еще вопросы будут?
В приемную Валентина входит, вытирая дрожащими руками пот.
— Ну что?
— Что спрашивали?
— Пропустили?
— Ой, не спрашивайте, люди добрые…
Члены комиссии уже собирались расходиться, когда в комнате снова появляется Валентина.
— Аннулируйте! — решительно говорит она побелевшими губами. — Не согласна я!
— В чем дело, Митрофанова? — удивляется секретарь.
— Не согласна я! Аннулируйте!.. Пропади она пропадом, эта Болгария, обойдусь! — Обращается к женщине: — Все равно я Лешку не брошу, так и знай!
Выходит, хлопнув дверью.
Члены комиссии с удивлением переглядываются.
Дверь снова с шумом распахивается.
— И краситься буду! — кричит Валентина женщине. — В гробу я видела твою вонючую Болгарию! В задницу себе засунь!..
На мгновение исчезает, затем снова появляется так, что дверь едва не слетает с петель.
— Проститутка!
Последний удар двери как выстрел.
…Русский и болгарин братья навек!
 ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ПОЭМА 
 
Галя учительствовала в Золотоноше, а Иван Петрович работал директором школы в Чигирине. Встречались в области на учительских съездах раз в году, а то и реже. При этом Иван Петрович всегда оказывал Гале всевозможные знаки внимания: занимал место в зале рядом с собой, добывал дефицитные методички… Обедали и ужинали они за одним столом, как старые друзья, привлекая к себе ироничные взгляды коллег-учителей, хорошо знавших, каковы нравы на педагогических конференциях.
— Представляешь, Галина Кирилловна, что о нас думают? — говорил Иван Петрович.
— Пусть думают, — спокойно отвечала Галя. — Важно, что есть на самом деле.
На самом же деле Галя не оставляла Ивану Петровичу никаких шансов. На попытки сближения отвечала с укором:
— Иван Петрович!.. Не стыдно? Женатый человек…
Иван Петрович виновато ежился.
— Не любишь ты меня, Галина Кирилловна, — вздыхал он. — Жена ни при чем.
Годы шли, а Иван Петрович безропотно нес свою платоническую вахту возле Гали, в отличие от коллег-делегатов, не однажды предлагавших ему присоединиться к совместным «мероприятиям» с бойкими пионервожатыми. Но Иван Петрович от Гали не отходил.
— Ты, Галина Кирилловна, женщина моей мечты, — говорил он.
Со временем и Галя привыкла к мысли, что Иван Петрович — поклонник. Когда он не смог приехать в область на семинар памяти Песталоцци, почувствовала себя неуютно и одиноко. Уехала домой на день раньше срока.
Во время обеда на очередном педагогическом сборе Иван Петрович вынул из портфеля бутылку шампанского и букет.
 
— В чем дело? — удивилась Галя.
— Двадцать пять лет, как я увидел тебя первый раз, Галина Кирилловна.
— Неужели двадцать пять!.. — ужаснулась Валя.
Иван Петрович только закрыл глаза и молча покачал головой. А когда глаза его открылись, то в них стояли слезы и такая грусть, что у Гали сердце защемило.