Поцелуй бабочки
— У меня инфаркт миокарда, вполне могу умереть, — сказал я ему и поведал о разговоре с Марком.
Весть о моей возможной кончине президент принял с мужественным недоверием, но делать нечего, нашли такси и поехали в госпиталь, который находился в соседнем городке Ланьоне. В приемном покое меня тотчас уложили на каталку и запретили двигаться. Не давая отрывать от подушки голову, взяли анализ крови и сделали кардиограмму. Потом отвезли в отдельную комнату, где ждал президент, сунули под мышку термометр и ушли. Президент скорбным взглядом смотрел на мое недвижимое тело. Только теперь я по-настоящему осознал, насколько плохи дела, — путешествие закончилось бесславно. Что теперь делать с яхтой, отогнанной во французскую Бретань, за две тысячи миль от дома? В голове роились планы консервации «Дафнии» в Трегьёре до следующей навигации. Понимая, что скоро отсюда я уже не выберусь, слабым голосом отдавал последние напутствия враз осиротевшему президенту. Он успокаивал, заверяя, что все будет в порядке. Термометр показал тридцать шесть и один.
— Уже остывать начал, — невесело пошутил президент.
Так мы провели час. Когда все детали будущих планов были обговорены и мы даже порадовались тому, как прекрасно решили проблему с «Дафнией», вошел врач и сказал, что никакого инфаркта у меня нет…
На яхту возвратились под утро, после окончательного обследования, которое подтвердило старый диагноз — позвоночник. Мне сделали укол, выписали лекарство и отпустили с богом.
На рассвете, после бессонной ночи, я вновь залез в свой «ящик», но заснуть не смог. Лежал с открытыми глазами, потом сказал себе:
— Вставай, Аркашка, все равно никто, кроме тебя, эту работу не сделает.
Встал, взял канистры и пошел на сказочной красоты берег Бретани, мурлыча под нос:
Красавиц много — Маши, Тани…
Но нет прекраснее Бретани!
Лабер-Врах
Река Лабер-Врах приняла нас с вечерним приливом. Отшвартовались, осмотрелись — деревенька веселилась. На берегу у торговых рядов оживление. Кафе и магазины забиты народом. Вода, заправка, банк — все есть, поэтому решили не делать еще один переход в Брест, а стартовать через Бискайский залив отсюда. Вечер провели в обществе соседей-французов. Парижский врач Оливье догуливал последние деньки возраста под названием «мужчина средних лет», щеголяя в клубном пиджаке и в сопровождении молодой подруги Мари. Кроме Мари в экипаже француза были два его великовозрастных сына — Луи и Николя — и их дружки Шарль-Антуан и Кристоф. В этой живописной компании после двух месяцев воздержания мы с президентом и «развязали» за здоровье английской королевы-матери, которой именно в эту прекрасную звездную ночь исполнилось сто лет.
Весь оставшийся путь по океану и шести морям мы регулярно прикладывались за ужином. Президент, следуя обычаям античной знати, мешал вино с водой, тщательно соблюдая пропорции. Я же, по плебейской своей неприхотливости, пил не разбавляя. А когда утром, неопохмеленный, вышел на берег, то увидел, что от вчерашней веселой деревеньки Лабер-Врах не осталось и следа. На месте оживленных торговых рядов ветер гонял обрывки полиэтилена, двери магазинов были закрыты, банк — на замке, на пустой заправке — табличка «Клозет», деревня вымерла — суббота.
Обида как вернейшее средство для поглупения
Чтобы соблюсти график движения, пришлось попотеть. Нашел заправщика, принялся уговаривать отпустить соляр, а когда уговорил, вспомнил, что банк закрыт и мне нечем расплатиться. И вообще не на что купить продукты, оплатить стоянку… Опять бегал по деревне высунув язык. Выручил жуликоватый официант единственного открывшегося кафе Вначале он прокатал мою кредитку и выбил квитанцию за дорогое застолье, якобы устроенное в его забегаловке. Потом подписанную мною квитанцию забрал себе, а мне выдал наличность с учетом крупных комиссионных, но это были всего лишь деньги. Предстояло снова найти заправщика и еще раз уговорить. Потом придумать, где достать хлеб и продукты. Произвести регламент двигателя. Раздобыть долгосрочный прогноз погоды, залиться водой…
Пока я, взмыленный, носился с канистрами и продуктовыми мешками, президент сидел в рубке и неторопливо выводил своим каллиграфическим почерком точки маршрута на Ла-Корунью. Когда же я попросил его сходить в контору за метеопрогнозом, о котором уже договорился, но не успевал забрать, он скривился, сказал: «Неохота» — и пошел гулять. И тут я обиделся. Я враз забыл все свои самонадеянные декларации о том, что нахожусь в одиночном плавании, что президент свободен от каких-либо обязанностей и волен делать что хочет…
Энергия глупости застилает взгляд обиженного. Ковыляя по бонам с очередными канистрами, я вспоминал не свои хвастливые заявления, а боли в спине, ехидные комментарии президента по поводу моих промашек и другие обидные мелочи, которые проскакивали в наших отношениях.
Как раз в это время в бухту на буксире притащили огромный стальной катамаран, потерпевший крушение во время шторма в Бискайском заливе. При большом стечении народа катамаран вытащили на прибрежную грязь, куда поглазеть на чужие неурядицы пришли и мы с президентом. Вид катамарана был ужасен: пятимиллиметровые стальные листы разорваны, как бумага, мощные балки скручены в штопор океанской волной, а ведь нам предстояло идти именно туда, где стихия искорежила этого стального монстра.
Как сорвать аплодисменты
В ответ на предостережение природы мы заторопились. Почему-то решили, что надо выйти засветло, чем немало удивили окружающих, поскольку уже начался отлив и вода уходила из бухты со скоростью курьерского поезда. Как нам объяснили, заходы и выходы в это время исключаются — снесет, разобьет, разнесет неуправляемую яхту, как щепку в горной реке. Швартовные концы действительно были натянуты как струны, а для выхода еще требовалось обогнуть ризалит, стоящий поперек потока. Однако «что французу смерть, то русскому здорово»…
Насладившись зрелищем аварийного катамарана, местные зеваки перешли на боны, чтобы поглазеть на наш отход, и не прогадали.
Президент рулил, я, исполняя роль швартовной команды, бегал по ризалиту и отдавал концы. Наконец последний швартов отдан, яхта вздрогнула и неожиданно резко пошла кормой вперед, одновременно поворачивая нос влево, что совершенно не соответствовало схеме отхода, придуманной нами. Я побежал по ризалиту, попытался удержать — с равным успехом я мог бы пытаться остановить разбегающийся самолет. За спиной послышался смех зрителей. Президент тем временем переложил руль влево, чтобы отойти от опасного борта ризалита, но, не желая слушаться руля, «Дафния» перекатилась на кранцах и навалилась на меня, как купеческая дочка на благородного кавалера. В тот момент мне показалось, что я принял на грудь все ее три тонны, все до последнего килограммчика, и заорал от отчаяния, понимая, что это конец — сейчас поток придавит борт яхты к острому углу ризалита, раздастся хруст… Каким образом я успел отвязать бесполезный кранец и затолкать в этот злополучный угол, до сих пор не понимаю. Поток, как щепку, развернул «Дафнию» вокруг кранца, будто вокруг оси, так, что яхта сделала полный оборот, оказавшись на мгновение правым бортом к течению, и тут президент переключил реверс и дал спасительный полный ход вперед. Мотор взревел… Президент закричал: «Прыгай!» Я повис на кормовом релинге задницей к благодарным зрителям, криками и смехом подтвердившими, что зрелище состоялось…
— Прощайте, друзья, настоящие звезды на бис не выходят!
«Конфликт»
В зловещем Бискайском заливе штиль, двухметровая океанская зыбь и плохое настроение — после тщательного пересчета количества горючки я понял, что если безветрие продлится на весь переход, то соляра не хватит. Придется болтаться посреди одного из самых штормовых районов на земле и ждать погоду. Какую — бог знает.