Мэтр Захариус [Старый часовщик]

Отшельник встретил их, когда уже наступала ночь. Они изнемогали от усталости и поневоле должны были отдохнуть у него. Он не мог ничего сообщить им о мэтре Захариусе. Едва ли можно было ожидать, что он остался жить среди этой безмолвной пустыни. Ночь была темная, в горах свирепствовал ветер, и лавины с шумом сходили с горных вершин.
Молодые люди, сидя у огня, рассказывали отшельнику свою печальную повесть. Их верхняя одежда сохла в углу; собака пустынника протяжно лаяла, и ее заунывный вой смешивался с ревом бури.
— Гордость, — сказал пустынник, — погубила ангела, созданного для добра. Ей, этой основе всех пороков, нельзя предоставлять никаких рассуждений, потому что гордец по самой природе своей отказывается их выслушивать… Нам остается только молиться за вашего отца!
Все четверо опустились на колени, но в это время послышался тревожный лай собаки и кто-то постучал в дверь.
— Откройте же, именем черта!
Дверь уступила под натиском, и на пороге показался растрепанный, полуодетый, обезумевший человек.
— Отец! — вскричала Жеранда.
Это был мэтр Захариус.
— Где я? — проговорил он. — В вечности!.. Время остановилось… Часы более не бьют… Стрелки не двигаются!
— Отец! — закричала Жеранда таким отчаянным голосом, что старик немного пришел в себя.
— Ты здесь, Жеранда! — вскричал он, — и ты, Обер!.. Ах, дорогие мои, вы пришли венчаться в нашу старую церковь!
— Отец, вернитесь домой, — сказала Жеранда, взяв его под руку, — пойдемте вместе с нами.
Старик вырвал руку и бросился к дверям, из которых валил снег.
— Не покидайте ваших детей! — вскричал Обер.
— Зачем, — ответил грустно старик, — мне возвращаться в те места, которые уже давно покинуты моей жизнью и где часть меня уже похоронена навеки!
— Ваша душа не умерла! — сказал строго отшельник.
— Моя душа!.. Нет… В ней все колеса исправны!.. Я чувствую, что она бьется правильно…
— Ваша душа не материальна! Ваша душа бессмертна! — продолжал настойчиво пустынник.
— Да, так же, как и моя слава!.. Но она находится в Андернаттском замке, и я хочу ее видеть.
Пустынник осенил себя крестным знамением. Схоластика была чуть жива. Обер поддерживал Жеранду.
— В Андернаттском замке живет человек, на котором тяготит проклятие. Он не признает креста на моей пустыни.
— Не ходи, отец!
— Я хочу найти свою душу, она принадлежит мне!
— Держите, удержите его! — закричала Жерапда. Но старик уже успел выйти и устремился в темноту, громко повторяя:
— Ко мне, ко мне, моя душа!..
Жеранда, Обер в Схоластика бросились за ним. Им пришлось проходить по невозможным тропинкам, по которым мэтр Захариус несся как вихрь, гонимый непонятной силой. Снег кружился над ними, и белые хлопья мешались с пеной стремительных потоков. Проходя мимо часовни, Жеранда, Обер и Схоластика поспешно перекрестились, но мэтр Захариус даже не приподнял шляпы.
Наконец показалась вдали деревня Эвионаз. Самое черствое сердце умилилось бы при виде этого селения, затерянного среди полного безлюдия. Старик прошел мимо. Он повернул налево и вошел в самую глубь ущелий Дан-дю-Миди, верхушки которых исчезают в небесной выси.
Вскоре он очутился перед развалинами старыми и мрачными, как сами скалы, служащие им основанием.
— Там, там!.. — закричал он, бросившись еще стремительнее вперед.
Андернаттский замок был в то время лишь руиной. Толстая полуразвалившаяся башня, возвышавшаяся над замком, грозила своим падением. Эти громадные глыбы камня наводили ужас. За ними чудились мрачные залы с разрушенными потолками и шипящими в углах змеями.
Узкие, низенькие ворота с небольшим перед ними рвом, заваленным обломками, вели в замок. Кто входил в них? Неизвестно. Вероятно, какой-нибудь марграф, полувельможа-полуразбойник обитал в стенах этого замка. За ним последовали бандиты, фальшивомонетчики и другие. Легенда говорила, что в темные ночи на склоне гор, поддерживающих эти развалины, сатана справлял свой бешеный шабаш.
Мэтр Захариус нисколько не испугался их мрачного вида. Он добрался до ворот и решительно вошел во двор. Пройдя его беспрепятственно, он вступил в длинный коридор, под своды которого не проникал даже дневной свет. Никто не вышел к нему навстречу. Жеранда, Обер и Схоластика не отставали от него ни на шат.
 
Мэтр Захариус, которым руководила, казалось, какая-то неведомая сила, шел вперед уверенный шагом. Он дошел наконец до железной двери, которая распахнулась под его ударами. Испуганные летучие мыши закружились над его головой.
Перед ним была громадная зала, сохранившаяся лучше других. Стены были украшены лепной работой с изображениями каких-то страшных фигур, точно двигавшихся в полумраке. Длинные узкие окна, похожие на бойницы, дребезжали под натиском ветра.
Дойдя до середины зала, мэтр Захариус вдруг радостно вскрикнул.
На железной подставке, приставленной к стене, стояли те часы, в которых заключалась теперь вся его жизнь. Это бесподобное произведение искусства изображало старую римскую церковь с тяжелой колокольней, в которой находились все необходимые колокола для обедни, вечерни, всенощной и остальных служб. Над дверями церкви, отворявшимися в часы службы, была вырезана розетка с выпуклыми кругом, цифрами и стрелками посередине.
Между дверями и розеткой появлялись, как и рассказывала Схоластика, в медной рамке, поучения на каждую минуту жизни. Мэтр Захариус распределил когда-то эти поучения с истинно христианским рвением; часы молитвы, работы, отдыха сменялись в строгом порядке и должны были обязательно спасти от грехов того, кто неукоснительно следовал бы им.
Мэтр Захариус, обезумевший от радости, хотел схватить часы, как вдруг услышал за собой злобный смех.
Он оглянулся и увидел женевского старичка.
— Вы здесь! — вскричал он.
Жеранде стало страшно, она прижалась к жениху.
— Здравствуйте, мэтр Захариус, — сказал уродец.
— Кто вы такой?
— Я Питтоначио и весь к вашим услугам! Вы привели мне вашу дочь! Вы, значит, не забыли моих слов: «Жеранда не будет женой Обера!»
Молодой подмастерье бросился к Питтоначио, который ускользнул от него как тень.
— Остановись, Обер! — закричал мэтр Захариус.
— Покойной ночи! — проговорил Питтоначио исчезая.
— Отец, — закричала Жеранда — уйдем из этого проклятого места!
По мэтра Захариуса уже не было в зале, он бросился вдогонку за Питтоначио. Схоластика, Жеранда и Обер остались, пораженные ужасом, в громадном зале. Молодая девушка опустилась в каменное кресло; верная служанка, встав около нее на колени, начала молиться, Обер, стоя, охранял свою вевесту. Бледный свет прокрадывался в темноту, и всюду царствовала жуткая тишина, прерываемая лишь звуками маленьких насекомых, точущих дерево и напоминающих своим равномерным стуком бой «часов смерти».
Под утро все трое отправились на поиски по бесконечным полуразрушенным лестницам.
Два часа они скитались по развалинам, никого не встретив и слыша лишь далекое эхо, повторявшее их тревожный зов. То они спускались в подземелье, то поднимались до самой вершины диких гор.
Наконец они очутились снова в том зале, где провели эту тревожную ночь. В ней кто-то был. Мэтр Захариус и Питтоначио разговаривали, один стоя, выпрямившись во весь рост, другой примостившись на мраморном столике.
Мэтр Захариус, увидя дочь, взял ее за руку и подвел к Питтоначио, говоря:
— Вот твой повелитель и господин, дочь моя Жеранда. Вот твой супруг!
Жеранда задрожала.
— Никогда! — вскричал Обер, — она моя невеста!
— Никогда! — повторила, как слабое эхо, Жеранда.
Питтоначио засмеялся.
— Вы, значит, желаете моей смерти! — закричал старый часовщик. — Вот там, в этих часах, последних, которые еще сохранились, заключена моя жизнь, а этот человек сказал мне: «Когда я получу твою дочь, я отдам тебе эти часы». И ведь он не хочет их больше заводить! Он может их сломать и погубить меня! О, Жеранда, ты, верно, меня больше не любишь.