Обвиняемый (ЛП)

— О, и нож и деревянная ложка, — добавляет она. — Я подумала, что спагетти будут чем-то легким и незатейливым для тебя, чтобы научиться. К тому же, тебе, похоже, они понравились.
— Мне понравились все блюда, которые ты приготовила, — бормочу я, доставая кастрюлю и сковороду. После всей тюремной еды, которую я съел, ее еда каждый раз похожа на изысканное блюдо.
Когда я оборачиваюсь, на щеках Реми расплывается широкая улыбка. — Отлично, это есть. — Она забирает у меня кастрюлю и сковородку. — Разделочная доска?
Я тянусь и беру ту маленькую, что у меня есть. — Эта достаточно большая?
— Сойдет, — отвечает она, снова одаривая меня этой улыбкой. — В прошлый раз я добавила только лук и перец, но ты сам можешь решить, что тебе добавлять, а что нет. Мы можем добавить другие ингредиенты, например консервированную кукурузу или кусочки сосисок. Я захватила немного на всякий случай.
Все это звучит довольно неплохо для меня, но вряд ли у меня будет что-то из этого очень часто, так что на этот раз, вероятно, будет лучше придерживаться основ. Она достает остальные ингредиенты из пакета на стойку, и я засовываю руки в карманы, ожидая.
— На этот раз лук и перец будут в самый раз.
— Хорошо, я начну резать перец. Ты можешь наполнить кастрюлю водой, чтобы она закипела?
Моя кухня на самом деле не такая уж большая, поэтому мне приходится протискиваться мимо нее, чтобы набрать воды. Тонкий запах ее шампуня пропитывает воздух, и я ловлю себя на том, что жадно делаю глубокие вдохи, чтобы втянуть как можно больше его в свои легкие. Это, конечно, совсем не похоже на мочу, смешанную с дезинфицирующим средством, с которой мне приходилось мириться годами.
Моя рука касается руки Реми, когда я ставлю кастрюлю на плиту, и я замечаю, как по ее коже бегут мурашки.
— Тебе холодно? — Спрашиваю я. Я не думал, что здесь особенно холодно, но на ней только маленькое платье.
Реми прочищает горло. — Эм. Нет. Я в порядке. Спасибо.
Она слегка отодвигается от меня, напоминая мне не только о том, как близко я на самом деле стою к ней, но и о том, что она, вероятно, все еще считает меня отвратительным человеческим существом, способным причинить ей вред, как и все остальные. Это гребаный удар под дых.
Ее движение в сторону от меня приводит к тому, что лук скатывается на пол, поэтому я прохожу мимо нее, чтобы взять его, пока она продолжает резать перец.
Я наклоняюсь, чтобы поднять его, и следующее, что я помню, это грохочущий звук, и Реми шипит. — Черт. — Я оборачиваюсь и вижу, как она сжимает свой палец. — Я порезалась.
Нахмурившись, я подхожу ближе, чтобы взглянуть. — Дай мне посмотреть.
Она отпускает палец, и я смотрю, как кровь стекает по ее руке.
— Я просто отвела взгляд на секунду, — говорит она, качая головой, ее щеки слегка порозовели.
Потянув ее за руку, я веду ее к раковине, чтобы сполоснуть ее под струей воды. Я не уверен, насколько она глубокая, и я не могу видеть из-за мешающей крови.
Мы молча наблюдаем, как вода омывает ее палец, делая видимым порез. Я подношу его поближе к себе, чтобы осмотреть, и тут Реми морщится.
— Прости. — Я поднимаю на нее глаза, на мгновение попадая в водоворот зеленого, коричневого и желтого. Она так близко, что я слышу звук ее неглубокого дыхания. Или это моё? Я облизываю свои сухие губы, и когда ее взгляд опускается на них, и ее глаза слегка расширяются, я отпускаю ее руку и делаю шаг назад. Черт, может быть, она думала, что я собираюсь что-то с ней сделать. — Эм. Порез не выглядит слишком глубоким. Пластырь будет в самый раз. Я пойду, принесу тебе один.
— Спасибо.
К тому времени, как я возвращаюсь, она помешивает мясо на сковороде и отводит руку, завернутую в салфетку, в сторону.
— Вот. — Я быстро наношу немного полиспорина (Прим. перев.: антисептическая мазь) и прикрываю порез пластырем.
— Если ты не против, порезать оставшийся перец и лук, я приготовлю мясо и макароны.
— Хорошо.
Мы оба приступаем к работе, и она рассказывает мне о каждом шаге. То напряжение, которое я чувствовал в воздухе ранее, исчезло, и я рад, что она снова чувствует себя непринужденно, очевидно, больше не видя во мне угрозы.
 
Я никогда не хотел, чтобы она чувствовала себя так, поэтому я стараюсь держаться от нее на приличном расстоянии, ну, насколько это возможно на маленькой кухне.
Когда ужин готов, я говорю ей пойти посидеть за столом, пока я раскладываю еду и наливаю воду в стаканы. Затем я сажусь напротив нее за стол.
— Итак, — начинает она после пары кусочков вкусной еды. — В конце концов, ты рассказал обо мне своему надзирателю по условно-досрочному освобождению?
При упоминании о нем еда, которую я жевал, мгновенно становится прогорклой у меня во рту, и мне кажется, что меня ударили по лицу холодной рукой. Он – напоминание о моей жизни, о которой я ненадолго забыл, проводя время с Реми за приготовлением ужина.
Мои руки сжимаются в кулаки под столом, и я почти хочу сказать ей, чтобы она не лезла не в свое гребаное дело, потому что я не хочу говорить о нем. Но я злюсь не на нее, и это ее дело, очень даже.
Плюс, искренность ее голоса и то, как она откусывает кусочек от своей еды, а затем снова смотрит на меня, ожидая моего ответа, еще больше подавляют гнев.
— Да, я это сделал. — Мои брови хмурятся, когда я понимаю, что она уже должна была получить от него весточку. — Он тебе не звонил?
Она прикусывает свою пухлую нижнюю губу, и я ловлю себя на мысли, что задаюсь вопросом, такие ли они мягкие, как кажутся.
— У меня был пропущенный звонок с номера, который я не узнала. Может быть, это был он? Я перезвоню завтра.
Я киваю. — Не жди, что он вообще будет добр к тебе.
Она усмехается, находя в этом что-то забавное. — Я привыкла иметь дело с угрюмыми мужчинами.
Я почти закатываю глаза на это, но в итоге просто снова смотрю на свою еду, когда она издает тихий смешок. Она всегда улыбается и смеется.
Поскольку большую часть времени вопросы задает она, я удивляю нас обоих, задавая ей следующий вопрос вместо этого.
— Тебе нравится работать в «Пичис»?
Она выглядит ошарашенной всего на секунду, а затем улыбается, как будто я только что подарил ей что-то. — На самом деле, мне это нравится. Я знаю, что это не самая лучшая работа, и это не такое веселое занятие, как рыбалка, но меня это вполне устраивает.
Я не говорю ей, что пытался устроиться там на работу, когда впервые переехал сюда, но мне быстро отказали. Или что я начал ловить рыбу только потому, что у меня не было другого выбора. Дело не в том, что мне это не нравится. Я бы просто предпочел делать это на досуге, а не по необходимости.
— Это хорошо.
Я задаю ей еще несколько вопросов о том, чем она раньше занималась, откуда она родом и тому подобное. И я не знаю, кто больше удивлен моим внезапным интересом к знакомству с ней. В любом случае, она, кажется, довольна этим, и это оказывает на меня влияние.
После ужина мы оба тихо убираем на кухне, и хотя я вроде как привык к ее присутствию, это почему-то кажется более интимным, а к этому я не привык.
Прибрав на кухне, я сажусь на край дивана. Это не очень большой диван, поэтому я немного шокирован, когда Реми тоже садится на него вместо единственного кресла.
— Знаешь, если бы у тебя был телевизор, мы бы смогли посмотреть что-нибудь прямо сейчас, — говорит она, поворачиваясь ко мне и подмигивая.
Я пожимаю плечами. Я несколько раз думал о том, каково было бы снова иметь телевизор с тех пор, как она упомянула об этом. Я думал о том, каково это – откинуться на спинку кресла, укрывшись одеялом холодным вечером, и посмотреть фильм. И я не могу отрицать, что в этих мыслях рядом со мной под пледом есть теплое тело.
— И я все еще жду урока рыбной ловли, — добавляет она, после чего бросает многозначительный взгляд в мою сторону.
— Ну, тебе придется долго ждать, — отвечаю я. Когда ее глаза расширяются, и она указывает пальцем на мое лицо, я отодвигаюсь, хмурясь, не уверенный, почему. — Что?