Потерянные в прямом эфире (СИ)

Я подхватила его на руки, ожидая услышать его недовольный крик. Но ребёнок не проснулся. Он даже не пошевелился. Я попыталась немного встряхнуть его, но и это не дало никакого эффекта, лишь ручки-ножки безвольно повисли в воздухе.
Ужас ледяной глыбой сковал меня, мне понадобилась почти минута, чтобы сообразить, что нужно делать. Скорую я вызывала уже на грани истерики. То время, что бригада была в пути, я провела в попытках разбудить сына, но он упорно отказывался реагировать хоть на что-либо. Больше всего на свете боялась проверить его дыхание, хотя под ладонью ощущались слабые удары сердца. Но потом всё же отважилась наклониться к его личику. Сеня дышал. Дышал.
Скорая приехала быстро. Всю дорогу до больницы я провела в судорожных молитвах. Лишь бы всё обошлось.
Его поместили в реанимацию, а мне велели сидеть в коридоре и ждать. И я ждала, впадая то в оцепенение, то в тихую истерику, разрывающую моё сердце на части. А потом в коридоре возник Игорь. Я даже не удивилась. Он пролетел мимо меня и исчез за одной из дверей, чтобы появиться оттуда минут через десять. Разгневанный и взъерошенный. 
Подскочила на ноги, испуганная тем, что пока я сидела здесь и страдала, с сыном случилось что-то ещё, но Ключевский просто сходу накинулся на меня:
— Как можно быть такой безответственной?! Какого хера ты молчала?!
Внутри меня всё окаменело, и привычка защищаться вылезла вперёд.
— У меня всё было под контролем!
— Ничего у тебя не было под контролем! Да ты его чуть не убила, ты хоть знаешь, чем ребёнку грозит отравление таким антибиотиком?!
Душа ушла в пятки. Захотелось просто помереть. Я бы так и сделала, если бы была гарантия, что Арсению от этого станет легче.
— Почему ты мне не позвонила? — уже более спокойно поинтересовался Ключевский. — Почему ничего не сказала?
Ничего не ответила, смотря в одну точку перед собой. 
— Олесь, — позвал меня Игорь и попытался коснуться моего плеча. Выплеснув свой гнев на меня, он стал привычным собой. Вот только меня больше не было.
С силой вырвала свою руку, закричав на весь коридор:
— Не смей меня трогать, никогда!
— Успокойся, — потребовал он, но было поздно, к нам уже шёл хмурый врач.
— Что за разборки вы здесь устроили?! Хоть понимаете, где вы находитесь?
— Извините, — поморщился Игорь и совсем по-детски пообещал: — Мы больше не будем.
— Не будете, да, потому что вы сейчас возьмёте и поедете домой.
— Нет! — хором выдали мы.
— Да! — с напором ответил врач. — Ваш сын стабилен, ждём анализы, состояние тяжёлое, но не критичное. И своими разборками вы ему точно здесь не поможете.
— Мы будем молчать, — в сердцах поклялась я.
— Будете, — кивнул врач. — Но дома. Вам отдохнуть надо, в себя прийти. Поэтому езжайте, иначе я охрану вызову.
И как бы нам ни хотелось остаться, уехать действительно пришлось. Всю дорогу до дома молчали, даже не смотрели друг на друга.
В квартире я закрылась в детской, уткнувшись лицом в Сенькину распашонку. Игорь ещё долго бродил по квартире, с шумом натыкаясь на вещи, иногда разговаривая с кем-то по телефону и не предпринимая никаких попыток заговорить со мной. Ближе к утру я провалилась в забытьё. 
***
Арсений. Это была первая мысль, с которой я проснулась. Реальность навалилась на меня гранитной плитой, выбив воздух из лёгких. Я чуть не убила своего мальчика. Страшное понимание вспышками боли пульсировало где-то в голове. Кажется, опять поднялась температура. 
Если бы не необходимость ехать в больницу, я бы в жизни в тот день не встала с дивана.
Игорь нашёлся на кухне, разглядывающий непонятно что в своей кружке с кофе.
— Всё в порядке, — объявил он, заметив моё приближение, — я звонил врачу. Сеня проснулся, все показатели стабильны, но к нему пока нельзя, они хотят долечить ангину и боятся новых инфекций. Я к нему чуть позже съезжу, отвезу вещи.
— Я тоже поеду.
— Нет, тебе самой долечиться надо.
Отвечать на это что-либо я не стала, развернулась и скрылась обратно в детской.
 
*** 
Игорь уехал в больницу, а я продолжала лежать на диванчике в детской, утопая в своей никчёмности и боли.
Решение созрело не сразу. Сначала это была просто бредовая идея, из серии «а что будет, если…». И лишь потом она оформилась во что-то конкретное. Им будет лучше без меня.
Мысль рвала моё сердце на части, я буквально уревелась, пуская горькие слёзы и воя в потолок. А когда сил не осталось, я встала на ноги и начала собирать вещи. Действовала на автомате, даже не отдавая себе отчёта, что именно делаю. Мне даже стало казаться, что принятое решение принесло мне успокоение, но это было лишь внутреннее оцепенение, отключившее все мои эмоции.
Когда Ключевский вернулся домой, я уже вытаскивала вещи в коридор.
— Что происходит? — через силу выдавил из себя Игорь.
— Я ухожу, — без всяких эмоций сообщила я, вытаскивая с обувной полки свои кроссовки.
Он даже не стал задавать уточняющих вопросов, невпопад заметив:
— Арсений в порядке.
— Хорошо.
Я завязывала шнурки, а он стоял надо мной и молчал. И лишь когда я начала собирать свои куртки в кучу, он горько заметил:
— Ты не уйдёшь.
И тут меня прорвало. Опять.
— Уйду. Я уже ухожу. Потому что… потому что я больше не могу. Не могу и не хочу. Это не моя жизнь, не то, о чём я мечтала, к чему стремилась. Ты хотел сына? Вот и получай, теперь он полностью твой…
«...У тебя получится гораздо лучше, чем у меня», — добавила уже про себя.
— Всё сказала?
— Да. 
Подхватив свои вещи, я прошла мимо Ключевского к двери и дрогнула лишь там, повернувшись к нему:
— Передай ему, что…
«Мама просила передать, что любит тебя», — бабушкин голос эхом отозвался в голове. Я не хотела быть моей матерью и давать Арсению надежду. Ведь надежда, как известно, — самый страшный враг.
— … мне очень жаль, что всё вышло именно так.
***
Захлопнув за собой дверь, я отрезала себе все пути назад, лишив самого главного.
Я уходила из дома Ключевского ровно с тем, с чем и пришла, не прихватив ни одной вещи, подаренной мне им. И даже денег в кошельке хватило ровно на один проезд до общаги. Естественно, никто меня там не ждал, моё место давно было отдано другой девочке, которая буквально впала в шок от моего прихода.
Света торжественно нарекла меня идиоткой, заявив, что только полная дура может уйти от мужика, ничего не поимев с этого.
Спасла меня Надюшка, не пожелавшая выгонять меня обратно на улицу. Мы с ней почти целый месяц проспали на одной кровати, страдая по утрам от болей в спине.
Поскольку терять мне больше было нечего, то уже на следующий день после своего побега от Ключевских я заявилась в офис к Вадиму Пестову, сжимая в руке измятую визитку годичной давности. Вадим тогда знатно опешил, заявив, что ничем не может мне помочь, но я была настойчива, почти каждый день обивая порог его кабинета, пока он не сдался и не позвонил Игорю… но об этом я не знала, полагая, что добилась всего своим упорством.
Получив заветный шанс, я сняла маленькую комнатку на окраине Москвы, после чего перевелась на заочку в университете и с головой ушла в работу, ибо это было единственное, что хоть как-то помогало заполнить пустоту внутри меня.
Как они там? С этой мыслью я просыпалась и засыпала каждый день. Арсения уже давно должны были выписать из больницы, и меня с едва выносимой силой тянуло обратно. Чтобы увидеть, чтобы коснуться, чтобы удостовериться, что он в безопасности, чтобы… попрощаться.
Не справилась. Чуть не убила его. Моя гордость поставила под угрозу его хрупкую жизнь, а следовательно, у меня не было ровным счётом никакого права на то, чтобы быть рядом с ним. 
Наверное, это была какая-то крайне больная логика, но одно знала наверняка: я больше не справлюсь с ответственностью за него. От одного только предположения, что его жизнь может зависеть от моих действий, меня начинало тошнить.