Александр II. Воспоминания

Что он делает там, в императорской квартире, в Горни Студена? Чем оправдать это недопустимое бездействие?
Газеты, упоминая о нем, отмечали только, что он приветствовал войска, посещал лазареты, ободрял раненых, молился на могилах. Все это, конечно, трогательно. Но разве исчерпывается этим вся роль монарха?
Не желая принять на себя фактическое командование армией, почему остается он на фронте? Почему не возвращается в столицу, чтобы снова взять в свои руки бразды правления?
Доходили даже до того, что подвергали критике государственное устройство и даже самую идею царизма. Во многих салонах Москвы открыто заявляли о необходимости изменить образ правления, который являлся виновником стольких зол. А пылкий поборник ортодоксального панславизма, главный вдохновитель войны, Иван Сергеевич Аксаков имел мужество требовать немедленного созыва Национального собрания.
* * *
С первых дней октября установились суровые морозы. Дул северный ветер, и снежные ураганы беспрерывно бушевали в горах Болгарии.
Заключенный в скучной деревушке, царь проводил томительные дни. Труд и заботы, тяготевшие над ним, постоянные усилия овладеть своими нервами и сохранять при посторонних бесстрастный вид могли бы надломить и более крепкое здоровье.
Но самым суровым испытанием для Александра были вечера, когда он оставался один со своими мыслями, с мелькающим перед ним образом Екатерины и ужасной тоской в сердце.
Врачи, обеспокоенные его резким исхуданием и бессонницей, настойчиво советовали царю вернуться в Петербург. Но он упорно отказывался от этого.
– Я не покину своей армии, пока Плевна не будет взята, – говорил царь.
Но, несмотря на морозы и лишения, армия Осман-паши упорствовала в своем героическом сопротивлении.
С 19 июля, дня первой атаки, эти 60 тысяч человек, плохо обмундированных, запертых в импровизированных укреплениях балканского местечка, оторванных от всего света, гибнущих от голода и тифа, не получая ни припасов, ни амуниции, ни подкреплений, выдерживали напор трех корпусов русской армии, всей императорской гвардии и сорока тысяч румын.
Создавшееся положение сильно волновало Европу. Все противники русского государства подняли голову. Венгерцы, которые не могли простить Романовым своего поражения в 1849 году, особенно шумно заявляли о своих симпатиях к туркам и старались втянуть своего монарха в войну. Но Франц Иосиф, удививший мир своей неблагодарностью во время крымской кампании, на этот раз делал вид, что сочувствует русским неудачам, пытаясь, однако, под шумок получить в Константинополе право занять Боснию и Герцеговину в виде компенсации за свой нейтралитет.
Подозревая венскую интригу, Александр чувствовал, как со дна его души подымается старая ненависть к Габсбургам. «Депеши, полученные мною из Вены, испортили мне немало крови», – пишет царь 6 октября княжие Долгорукой. И он подробно рассказывает ей о преступном плане венгерцев, которые формируют отряды вольных стрелков в Карпатах, угрожая сношениям русской армии в Румынии.
К концу октября стало очевидным, что Плевну не удастся взять силой и нужно покориться необходимости осаждать крепость до тех пор, пока голод и бомбардировка не принудят ее защитников к капитуляции.
12 ноября великий князь Николай узнал от пленных, взятых при штурме одного из бастионов, что офицеры и солдаты осажденного гарнизона получают не больше пятидесяти граммов хлеба в день на человека, щепотку риса и по три початка маиса.
Николай Николаевич решил, что наступил момент предложить Осману-паше сдаться «из чувства гуманности», так как впредь всякое сопротивление бессмысленно. «Я сумею, – писал он в заключение, – почтить вас и ваших храбрых солдат-воинов, достойных уважения и почтения».
Осман-паша ответил на это: «Хоть я и разделяю чувства гуманности, которые ваше высочество пожелало мне выразить, но я ни на минуту не допускаю мысли о возможности заставить моих храбрых солдат сложить оружие. Моя славная армия и я решили пролить нашу кровь до последней капли за честь родины и в защиту ее прав».
 
Опечаленный этим гордым ответом, царь снова впал в состояние беспокойства и огорчения.
Но вот 19 ноября Александр получил радостное известие. Генерал Лорис-Меликов овладел, наконец, Карской крепостью, которую турецкие войска отстаивали в течение четырех месяцев. Это известие сильно ободрило и подкрепило осаждавших Плевну.
10 декабря на заре сквозь густой, холодный туман часовые русских аванпостов, окружавших Плевну, заметили большое движение в турецких траншеях. Вскоре небольшая армия Осман-паши выстроилась на равнине и внезапно в могучем порыве бросилась на русские укрепления, надеясь прорвать их. Это был весь гарнизон Осман-паши, около 38 тысяч человек.
После шестичасовой упорной борьбы эти мужественные солдаты овладели первой линией неприятельских укреплений. Но в это время введенная в бой русская артиллерия принялась беспощадно обстреливать их с трех сторон. Только тогда Осман-паша, тяжело раненный, склонился пред судьбой. Отказавшись подписать капитуляцию, он сдался на милость победителя с остатками своей славной армии.
Александр II велел отслужить благодарственный молебен в главном редуте завоеванной крепости. Вслед за этим он приступил к щедрой раздаче орденов и наград.
Когда церемония близилась к концу, присутствующие были поражены, увидя приближающуюся карету, в которой весь в перевязках сидел Осман-паша.
За день до того, когда его перевозили в Свистов, чтобы оттуда отправить в Бухарест, начальник конвоя получил приказ вернуть Осман-пашу в Плевну. Царь требовал, чтобы Осман-паша передал ему лично свою шпагу.
Узнав об этом жестоком требовании, таком странном со стороны рыцарски благородного монарха, турецкий герой просто заметил: «Не думал, что заслуживаю такого унижения».
Прибыв на редут, где ожидал его император, окруженный всем штабом, Осман-паша сошел с кареты, поддерживаемый солдатами, которые почти донесли его до государя. Несмотря на повязки и мучительную боль от раны, Осман-паша, отвергнув постороннюю помощь, сам вынул свою шпагу из ножен и благородным движением вручил ее победителю.
Александр судорожно сжал ее в руке и, обращаясь к Осман-паше, сказал: «Я возвращаю вам вашу шпагу. Храните ее в знак моего восхищения и уважения».
 
Глава пятая
 
Взятие Плевны дало возможность русской армии возобновить свой переход через Балканы. Наскоро выработав со своим штабом программу дальнейших операций, Александр II поспешил вернуться в Петербург.
Он прибыл туда 23 декабря в 10 часов утра. Члены императорской фамилии, придворные сановники и министры, духовенство, Государственный совет и Правительствующий сенат в полном составе торжественно ожидали его прибытия на площади Николаевского вокзала.
Бесчисленное множество людей наводняло площадь, Невский проспект и прилегающие к нему улицы. Это не была банальная толпа, обычно создававшая себе развлечение из подобных зрелищ. Собравшиеся были серьезны и молчаливы, глубоко взволнованны и сдержанны.
Как только государь показался, толпа встретила его бурей восторженных криков. Казалось, он олицетворял собой исполнение всех честолюбивых замыслов, всех упований святой православной Руси.
Но когда он приблизился настолько, что можно было ясно разглядеть черты его лица, все были поражены той страшной переменой, которая произошла в нем за время его отсутствия.
Один очевидец так передавал общее впечатление: «Когда царь уезжал на войну – это был высокий и красивый воин, державшийся очень прямо, несколько склонный к полноте. Когда он возвратился, его с трудом можно было узнать. Щеки отвисли, глаза потускнели, фигура согнулась, все тело так исхудало, что казалось, это лишь кожа да кости. Нескольких месяцев было достаточно, чтобы он превратился в старика».
Отделавшись от официальных церемоний и семейных обязанностей, царь уединился со своей Катей.