К чему снится Император? (СИ)
В январе 1829 года состоялась первая сдача годичного экзамена. Сдал я его очень хорошо и даже перевод из записок Юлия Цезаря прочитал чётко и выразительно: «Войско Цезаря двигалось очень быстро и этому в значительной степени было обязано своими успехами. В авангарде шла обыкновенно конница…» Папенька оценил это. Латынь Николай I терпеть не мог, поскольку она ему сама так и не далась. Решил, что и сына латынью больше мучить не следует.
После подведения общих итогов, однако, выяснилось, что за год учёбы у Виельгорского было пять отличных недель, у меня две, а у Саши Паткуля — одна. Этот результат привёл к неприятной беседе с отцом, целый час называвшего меня лентяем и бездарем в разных вариациях. Стоя на коленях, молча слушал и кивал головой, обещал стараться из всех сил. Вообще, конечно, бред это когда ребёнок Виельгорский учится лучше меня, — кандидата наук, преподавателя, я ведь ещё и в школе в той жизни получил золотую медаль. Тем не менее понимаю, что даже этот не самый успешный результат стоил мне огромных сил. Я был вынужден учить по большей части устаревшие данные и с умным видом их потом выдавать. Не знают тут ещё ни физики Эйнштейна, ни теории эволюции Ч. Дарвина. А изложение всеобщей истории вообще у меня вызывало ноющую головную боль. Учить было невыносимо, пересказывать вдвойне. Никак я не мог на это повлиять, — это притворство даётся мне очень тяжело. Психика жёстко перестраивается, все мои прежние принципы ломаются об колено. Ладно хоть не употребляю слов из старой жизни, чего так сильно боялся. Оказывается, если долго их не использовать, то просто тупо забываешь «старые», привычные прежде, слова. Видать, пока младенцем был мозг изрядно «почистился» от прошлой речи.
Для разгрузки думаю вернуться к осознанным снам. Но произойдёт это возвращение нескоро. Интуиция прямо кричит, что нельзя высовываться пока. Итак, что-то странное со мной творится, — чрезмерная физическая сила появилась, и мозг чувствую, как-то иначе стал воспринимать действительность. Непонятные вещи со мной происходят, а залезать вглубь себя чувствую пока рано. Меня в этом плане интуиция ещё никогда не обманывала. И ведь даже поговорить по душам не с кем. Собаку завести, что ли, и с ней говорить? Бред, конечно, — не собираюсь я с собакой разговаривать, но завести её точно заведу и думаю даже сразу двух. Для меня самое то будет.
После экзаменов папа взял меня с собой в Берлин. По дороге мы заехали в Польшу. В Варшаве, в зале Сената, Николай I возложил на себя корону короля польского и произнёс присягу. Архиепископ Варшавский трижды провозгласил «Слава», но депутаты воеводств, сенаторы, купцы, допущенные на церемонию, хранили молчание. Польский вопрос был крайне тяжёлым для отца. Он ненавидел само слово «конституция» и был вынужден терпеть польскую. Вдобавок к наличию этой конституции у Польши, сами поляки были сильны своими сепаратистскими взглядами. Всё чётко показывало, насколько неумело осуществлялась региональная политика. Огромные финансовые вложения в ущерб коренной России, в стремящийся к отделению регион, да и не только в этот, — были абсурдны. Данная имперская политика была оторвана от реальности, и в будущем надо было с этим что-то делать.
В самом же Берлине я встретил большое «блестящее» общество принцев, принцесс, герцогов, князей, которое прямо-таки поглотило меня. Показали дворец Сан-Суси и сады, в которых гулял Фридрих Великий. Мама повела меня помолиться над гробницей своей матери, королевы Луизы. Она явно желала, чтобы я полюбил её немецких родственников. А те, в свою очередь, окружили меня такой почтительностью, поклонением и лестью, что если бы по факту мне было сейчас не под 60 лет, то я точно возгордился бы и решил, что равных мне на всём свете нет. Вывод отсюда таков: хорошо быть наследником императора, — всё к твоим ногам, плохо быть наследником, — всё лицемерие и обман.
Глава 5
Домой я вернулся в июле 1829 года и сразу же был вынужден участвовать в лагерном сборе военно-учебных заведений столицы в Петергофе. После обеда государь меня вместе с кадетами повёл к Большому каскаду. По его сигналу мы все бросились по уступам бьющих фонтанов к находившемуся на верху гроту. Там маменька раздавала нам призы. Все были мокрые и даже отец. Странное чувство к нему стало зарождаться. Вроде понимаю чужой мне человек, — жестокий, негибкий, упрямый, мелочный самодур, а всё же в такие моменты начинаю его уважать и даже любить.
Но всё же устал я от всех этих поездок и сборов, — не люблю долго дома отсутствовать. Свою истинную природу, как домоседа, я осознал ещё в прошлой жизни. Всегда удивляло, что люди не могут сидеть долго на одном месте. Понимаю, когда можно поехать и получить новые знания, впечатления. Но в последние годы мне стало казаться, что люди с этими поездками стали словно сума сходить. Берут кредиты и едут в какую-нибудь Турцию, Болгарию чуть ли не каждый год, а то и по несколько раз. Буквально стали мериться друг с другом где кто побывал, ещё фотографии вечно в социальные сети выкладывают. Странно это — по мне больше на зависимость от чужого мнения похоже. Я же люблю изучать прежде всего то, что рядом, то что меня окружает. Свой город, улицу, квартиру… Вот и здесь… Натура моя не изменилась, и я всё чаще обращал внимание на новый дом, — Зимний дворец.
Здание восхищало и поражало одновременно. Сейчас Зимний входит в состав музейного комплекса Эрмитаж. Площадь и размеры последнего впечатляют — 60 тысяч квадратных метров, 1084 комнаты, 117 лестниц, 1476 окон. Я в начале 2000-х годов дважды побывал в Эрмитаже. Побывал бы один раз, — но физически не смог просто пройти все залы, и пришлось пойти и во второй. Искусство я люблю, но всё же не до такой степени, чтобы неделями смотреть на картины и статуи. Ещё тогда я задался вопросом — зачем такие масштабы? Это же явный перебор.
Дворец стал местом жительства нашей семьи с декабря 1825 года. Мне он в упор не нравился в отличие от других членов нашей семьи, — чересчур большой и какой-то аляпистый. Слишком много, на мой взгляд, украшательств в архитектуре, комнатах, буквально во всём. И ещё главное, — эта непонятная громадина вечно во что-то влипала…
Во дворце постоянно происходили приёмы, смотры, балы. Эти мероприятия меня здорово злили, так как взрослые вечно лезли ко мне с нравоучениями, но что поделаешь… Но были и общие семейные посиделки. Так, ежедневно между девятью и десятью часами я, Маша, Оля, Александра, Костя, Коля и Миша собирались в угловой столовой и пили с маменькой чай. В это время стоял гул. Малыши Коля и Миша что-то там орали, Маша с Олей жаловались на воспитательниц и фрейлин, Александра тупо сплетничала. У меня от всего этого дурдома начинала болеть голова и ради своего спасения я начал отключать внимание от происходящего. Смотрел на тарелки, ложки, вазы и прочее, выкидывая любую мысль из головы. Так проходили дни, и все немного даже привыкли, что я вроде рассеян по утрам, не сильно обращая на меня внимания. Но однажды случилось то, чего я никак не ожидал — когда смотрел без мыслей на вилку, то она взяла и сдвинулась немного. Я аж прямо подпрыгнул на стуле. Все удивлённо посмотрели на меня.
— Саша, с тобой всё в порядке? — спросила Мама.
- Да, да, всё хорошо.
— А что это ты вдруг так подпрыгнул, — усмехнулась въедливая Оля.
— Показалось, что мышь увидел — сказал я первое, что пришло на ум.
— Мышь? Мама, мама! Тут мышь, — завизжала Оля. Поднялся дикий шум, под который я потихоньку вышел.
Тем временем, осознав, что никто вроде как не увидел этой ерунды с телекинезом, я постепенно приходил в себя. Вечером в своей комнате попробовал ещё раз сдвинуть что-нибудь. Но никак не выходило. Попытался вспомнить свои бывшие при телекинезе ощущения и заново их воспроизвести. Снова отрубил мозг, перестал думать и стал тупо смотреть на одного солдатика. Буквально минуты через три, солдатик неожиданно сдвинулся. Снова охренел. Теперь понятно, что это не случайность, и я владею телекинезом. Нет, подобное я видел и в своём прежнем времени. Тут я не уникален, к сожалению. Некоторые, очень сильные экстрасенсы специально такую способность развивают прежде всего для того, чтобы манипулировать людьми, приходящими к ним на сеансы. Они двигают перед клиентами предметы, показывая, что это вроде как духи их родственников. Мне даже предлагали этому учиться, и я вроде как безуспешно пытался. Нет, не для того чтобы обманывать. Я знал, что никаких духов умерших не будет. После смерти остаются лишь фантомы и призраки, но те всего лишь энергетические остатки эмоций умерших, а никак не духи. Мне просто было интересно, смогу ли я, — особенно после фильма «Телекинез». Когда ничего так и не получилось, я это дело забросил. Но тут, — всё так легко и непринуждённо получилось. Тем более, здесь явно другая техника. Там меня учили, — типа надо волей заставлять двигать вещи. А тут я ничего не заставляю, а просто смотрю и вроде как представляю, что оно само движется, и это происходит. Правда, быстро выяснилось, что мои возможности телекинеза ограничены. Тут получается как с обычной физической силой — есть пределы. Видел я раньше, конечно, когда и тонны двигали, — но это по факту не сами колдуны делали, а неорганические существа по их просьбе. Становиться рабом этих существ я не желал, поэтому такой вариант отпадал. Ну что же, — двигать килограмм 5 вроде могу, да и на расстояние явно небольшое — потом резко начинает мне «плохеть». Чувствую, если буду качать это направление, то может до 20–25 килограмм максимум и дойду. В любом случае в цирке теперь можно выступать точно или людей слабохарактерных на крайний случай пугать смогу.