К чему снится Император? (СИ)

После данных слов в глазах Пальмерстона мелькнула ярость, но он был политиком с большим опытом и поэтому быстро справился со своими эмоциями.
— Признаюсь, в ваших словах есть резон, Ваше Величество. Возможно, продолжение военных действий в нынешних условиях и будет не совсем уместным. Тем не менее мы должны обезопасить интересы нашего союзника — Османской империи.
— Полностью согласен с вами, лорд Пальмерстон. Безопасность Турции, как серьёзного регионального игрока не следует сбрасывать со счетов. Мы должны приложить к этому всевозможные усилия. В данном случае Россия готова отказаться от своего прежнего требования покровительства православным подданным Османской империи и не будет также требовать передачи ей православных святынь. Более того, мы отказываемся от претензий на протекторат в отношении Молдавии и Валахии, полагая, что Турция впредь будет терпимее в отношении своих немусульманских подданных.
— Это приемлемо. Остаётся вопрос относительно турецких территорий. Россия захватила в ходе войны крепости Карс, Баязет, Олты, Ардаган и Кагызман.
— У Англии не совсем верная трактовка информации. На Кавказе не было прямой атаки русских войск. Мы действовали активно в Дунайских княжествах, и сразу же оттуда ушли, после призыва к этому великих держав. На Кавказе турецкие силы атаковали форт св. Николая и уничтожили его. Дальнейшие же действия русских войск были связаны с купированием османской угрозы на кавказском фронте. В данном случае мы полагаем уместным оставить за Россией взятые крепости для сохранения стабильности и безопасности в этом непростом регионе.
— Определённый смысл в этих словах есть Ваше Величество. Возможно, мы на самом деле сумели найти точки соприкосновения.
Разговор со вспыльчивым австрийским министром Буолем, стал после этого своеобразным.
— Мы требуем выполнения Россией австрийского ультиматума.
— Это серьёзное оскорбление Российской империи, вы не находите?
— Россия агрессор и должна понести последствия за свои шаги.
— И кто же нас заставит это сделать? Австрия? В настоящее время именно вы остались одни среди европейских партнёров. И боюсь, вам придётся ответить за этот ультиматум. Как вы знаете, Россия одержала верх над тремя крупными соперниками. Что будет вдруг, если возникнет внезапно австро-российская война?
После этих слов Буоль совершенно растерялся. Австрия испытывала многочисленные внутренние проблемы, положение же её армии было значительно хуже российской.
— Петербург не будет настаивать на официальных извинениях, однако, и вы более не будете требовать никакой свободы плавания по Дунаю. Река это наша, и мы видим подобные требования Австрии неуместными. Вам также стоит первыми на конференции высказаться о снятии своего ультиматума. В итоге всё же нашим державам лучше иметь хорошие отношения, чем спорить из-за мелких проблем.
Буоль шокировано молчал, и лишь спустя минуту согласно кивнул.
Мнение же Турции, самого слабого игрока вообще не заслушивалось. Такова была лицемерная политика ведущих европейских держав. Никому не было дело до Османской империи, всех лишь волновали собственные интересы.
30 марта 1856 года все участники конференции от имени представленных ими государств подписали Парижский мирный договор. Так закончилась для России эта кровопролитная война. История вновь изменила свой путь. Империя ничего не потеряла, а только приобрела важнейшие стратегические районы, прикрытые укреплёнными крепостями, надолго обеспечив себе защиту на Кавказе. Османская империя потеряла свою возможность отправлять подкрепление и оружие горцам, провоцируя тех на постоянные восстания. Так состоялось начало дипломатической работы Александра, навсегда вошедшей в историю международных отношений.
  
Глава 13
 
В Петербурге чувствовалась моя трёхмесячная отлучка. Ручное управление государством приводило к параличу вертикали власти в случае длительного отсутствия главной пружины. Так что дел на меня навалилось гигантское количество.
 
Первой масштабной проблемой стало крепостное право. Вокруг этого дела стали твориться просто безумные вещи. Либералы спорили с крепостниками, революционеры готовили бунты, а экономику лихорадило из-за отсутствия мнения по этому поводу Александра.
30 марта 1856 года в Кремле перед представителями дворянства Московской губернии я заявил:
—…Мне известно господа, что между вами идут разные споры относительно крепостного права. Для того чтобы прекратить ненужные дискуссии по этому предмету, считаю нужным объявить вам всем, что не имею намерения насильственно забирать у кого-либо частную собственность, пускай она даже состоит в форме крепостной зависимости. Более того, полагаю, что дворяне должны взять на себя ответственность наравне с государством по улучшению жизни всех подданных. Начиная с этого года я ввожу звания лучшего помещика губернии и России с выделением соответствующих премий и грамот.
Слова государя вызвали бурную радость дворян, гнев либералов и буквально ярость революционеров. Очевидным стало нарастание общественной борьбы и усиление заговорщической активности. Тем не менее данный шаг позволил успокоить деловую жизнь страны и осознать, что никаких катаклизмов не намечается.
Я не собирался так прямо отменять крепостное право, так как это граничило с фатальной, непоправимой ошибкой. Освобождение крестьян с землёй без выкупа не допустила бы аристократия. Если отпустить крестьян без земли, то тогда они взбунтуются, в случае же, если крестьяне будут выкупать необходимые им участки, то разорятся и земледельцы, и само государство. У крестьян не было денег, следовало им должно было их выдать государство взаймы для выплаты помещикам, — и тогда оно банкрот и должник, а отсюда вытекает ослабление государственной власти. В итоге тогда будут недовольны все, — и крестьяне, которые должны платить за землю, и помещики, у которых отобрали собственность. Бред всё это, — надо действовать безжалостнее. Заявив о поддержке помещиков, я тут же отдал указание казённым кредитным учреждениям не выставлять более конфискованные поместья на торги, а сразу же передавать их государству, а всем дворянам отказывать в выдаче кредитов под залог крепостных и, более того, прекратить всякое списывание и реструктуризацию долгов, что на тот момент было массовой практикой. Запрещались также все перезалоги поместий, списания недоимок и прочее, — все земли в обязательном порядке должны были конфисковываться, а сами крепостные переводиться в разряд государственных. Мне казалось это более оптимальным, так как заложенных поместий в России к этому времени достигало почти две трети. Дворяне привыкли жить на широкую ногу, используя дармовой труд крепостных, становившийся в современных условиях совершенно неэффективным экономически. Пользуясь тем не менее своим привилегированным положением, помещики брали огромные кредиты под смехотворные проценты, причём долги эти по большей части не возвращались, а государство закрывало на это глаза. Вот что значит иметь положение лучшего сословия России! Мои действия были легко осуществимыми, так как все банки в России на тот момент были государственными и с проведением данного решения не было никаких проблем. Одновременно с этим я перевёл свыше 1 миллиона удельных крестьян (принадлежащих императору) в положение государственных, обосновав это необходимостью более эффективного управления имуществом. Осталось только ждать и думать, к чему приведёт подобное начинание.
Вторым вынужденным шагом стало решение религиозно-национального вопроса. Обещание, данное Наполеону III относительно поляков, волнения народностей — всё это требовало быстрой реакции. В следующем указе я дал свободу всем традиционным религиям и уравнял национальности в правах. Был обещан также в трёхлетний срок отпуск на волю всех политических оппозиционеров, арестованных в результате националистических выступлений. На тот момент религия и национальность были так переплетены, что трудно было действовать иначе. Часто инородцами называли людей просто другой веры, а никак не национальности. В середине XIX века православная церковь испытывала серьёзный упадок и деградацию. Люди массово высмеивали пороки и злоупотребления церкви, а духовность страны неуклонно снижалась. Православие становилось лишь какой-то формальностью, которую население терпело больше по привычке. Сами священники тоже страдали из-за обязанности доносить властям на своих прихожан, на постоянную отчётность и прочее. Фактически священнослужители в это время были приравнены к чиновникам по обязанностям, но никак не по правам. Это было глубокой ошибкой власти, так как когда церковь становится обычной государственной инстанцией, то ни о какой духовности речи вообще уже не может идти. Не удивительно, что в образовавшийся духовный вакуум так легко внедрялась революционная пропаганда. В итоге все традиционные конфессии, за исключение разного рода сект, которых это не касалось, получили в России свободу от государственного вмешательства. Вместо Духовной коллегии было разрешено вновь восстановить патриаршество. Религиозным организациям запрещалось лишь оскорблять, критиковать власть и призывать к её свержению. Религия мне виделась основой гражданского общества. Люди должны были обрести в первую очередь свободу внутренней жизни. История показывает, что российский народ непобедим тогда, когда дух его силен.