Всеблагое электричество

— Можно приступать? — уточнил он.
— Да, прошу вас, — разрешил Бастиан Моран.
— Тогда во избежание недоразумений зафиксируйте пациенту голову.
Старший инспектор зашел мне за спину и, положив ладонь на лоб, притянул затылок к высокой спинке стула.
— Вы что творите?! — возмутился я. — Перестаньте!
Невозмутимый медик смочил ватку спиртом, ухватил меня за указательный палец и тщательно продезинфицировал его подушечку.
— Успокойтесь, достаточно будет пары капель крови.
— Зачем? — рыкнул я, но вырывать руку все же перестал.
Скальпель выглядел чертовски острым, и мне вовсе не хотелось оказаться с перерезанным сухожилием или с пальцем, распоротым до кости.
Укол вышел совершенно безболезненным; медик подставил край пробирки к порезу, собрал несколько капель крови и приложил к ране ватку.
— Зажмите, — подсказал он, взбалтывая содержимое колбочки. Подсказал не из симпатии лично ко мне или абстрактного человеколюбия, а в силу намертво въевшегося в его натуру профессионализма.
Бастиан Моран отпустил мою голову и поинтересовался:
— Этого и в самом деле достаточно?
— Более чем, — подтвердил медик.
После интенсивного встряхивания содержимое пробирки приобрело однородный розовато-серый оттенок, потом жидкости начали расслаиваться.
— Долго ждать реакции?
— Не дольше трех минут, — ответил медик, сунул руку под халат и достал карманные часы. — Даже меньше.
— Что вы задумали, черт вас дери? — возмутился я, но ответа не получил.
Меня попросту проигнорировали.
Медик с интересом наблюдал за пробиркой, а Бастиан Моран уселся за стол, закурил, потом уточнил:
— Насколько надежен результат?
— Результат объективен, — ответил медик. — Либо да, либо нет.
— Уверены?
— Абсолютно. Успешная диагностика активной стадии этого наследственного заболевания возможна в ста случаях из ста!
Но старшему инспектору это заверение убедительным не показалось.
— В активной стадии? — нахмурился он. — Что вы подразумеваете под активной стадией, доктор? Меня об этом не предупреждали!
— Активная стадия — это месяц со дня последней трансформации, — сообщил медик, продолжая изучать содержимое пробирки на просвет.
— Какого черта! — рявкнул я и со всей силы шибанул руками по столу. — Что вы задумали? Объясните!
Медик посмотрел на старшего инспектора; тот затянулся, выпустил к потолку струю дыма и невесело усмехнулся:
— В доме Левинсона порезвился оборотень, что дает убийце неплохой шанс избежать петли. — Бастиан Моран вновь затянулся и повернулся к медику: — Доктор, что грозит страдающему этим, как вы изволили выразиться, наследственным заболеванием, если адвокат в суде сумеет доказать его невменяемость на момент совершения преступления?
— Электротерапия вкупе с медикаментозным лечением в целом показывает неплохой результат, но я бы настаивал на лоботомии, которая гарантирует полное излечение в ста случаях из ста. И, разумеется, обязательная стерилизация.
— Видите, Леопольд, чистосердечное признание позволит сохранить вам жизнь. Просто скажите, что действовали во сне, как сомнамбула. Возможно, суд примет это во внимание.
— Непременно примет, — подтвердил медик.
— К дьяволу ваши советы! — выругался я. — Я никого не убивал! Я не оборотень!
Но зерна сомнений упали на благодатную почву, и меня затрясло.
Скажи, что действовал во сне. Как сомнамбула…
А могу я быть уверен, что это не мой очередной кошмар? Что напряжение последних дней не сказалось и не подтолкнуло мое больное воображение в этом направлении? Не превратил ли мой беспокойный талант в зверя меня самого?
Бред! Реагент может показать реакцию, но это не сделает меня убийцей!
Жидкости в пробирке продолжали расслаиваться; кровь тонким слоем скапливалась на самом верху.
— Ну что? — не выдержал я. — Что скажете?
Медик в мою сторону даже не взглянул. Вновь достал из жилетного кармана часы, отщелкнул крышку, хмыкнул и поставил пробирку на стол.
— Ничего, — оповестил он после этого старшего инспектора.
— Вы уверены? — вскинулся Бастиан Моран.
 
— Смотрите сами, — указал медик на пробирку. — Никакой реакции на серебросодержащий реагент. Ни малейшей.
— Это доказывает, что подозреваемый не оборотень?
— Это доказывает, что в течение последних тридцати дней он не претерпевал известных метаморфоз, — уточнил медик свой вердикт.
Я рассмеялся.
— Ну? Убедились? Какие доказательства еще вам нужны? — потом демонстративно позвенел кандалами и потребовал: — Выпустите меня отсюда! Немедленно!
— Всему свой черед! — нахмурился Бастиан Моран и вместе с медиком вышел из камеры.
Снять кандалы он не удосужился.
Сволочь! Надменная самоуверенная сволочь!
В камеру Бастиан Моран больше не вернулся.
Вместо него какое-то время спустя пришли два констебля и уже знакомый детектив-сержант. Один из рядовых отпер наручники, другой занялся ножными кандалами; тогда я встал с жесткого стула, растер саднящие запястья и забрал у сыщика бумажный пакет с вещами.
— Распишитесь, — придвинул детектив-сержант ко мне журнал регистрации, макнул железное перо в дорожную чернильницу с медной крышкой и указал, где следует поставить подпись. После этого выложил на стол еще один лист.
— Подписка о неразглашении, — сообщил он, но я это уже видел и сам.
Расписался.
— И обязательство являться на допросы в качестве свидетеля.
Я поставил очередную подпись и поморщился.
— Надеюсь, на этом все?
— Все, — кивнул сыщик и протянул заклеенный конверт. — Держите.
— Это что? — удивился я.
— Уведомление, — не очень понятно ответил рыжеусый и приказал констеблям: — Проводите господина Орсо на выход.
С пакетом в одной руке и конвертом в другой я вышел в коридор и в сопровождении бдительных конвоиров покинул помещение Третьего департамента. На паровом подъемнике мы спустились на цокольный этаж, а там меня препроводили к одному из многочисленных служебных входов и выставили за дверь.
Наслаждаясь воздухом свободы, я спустился с крыльца, а потом от Ньютонстраат повеяло дымом и гарью, и сразу накатил короткий нервный кашель. Погода по сравнению со вчерашним днем нисколько не изменилась, небо по-прежнему затягивали низкие облака, и смог безраздельно властвовал в городе, серой пеленой стелясь между домами и над самой землей.
«Хоть бы дождь наконец пошел!» — подумал я и двинулся в обход полицейской штаб-квартиры, но тело было словно неродное и на выходе из переулка меня повело в сторону. Тогда опустился на ближайшую скамью и осторожно дотронулся кончиками пальцев до головы, с правой стороны которой поселилась ноющая боль. Легкое нажатие отозвалось резкими уколами боли, словно касание побеспокоило оголенные нервы, но вскоре неприятные ощущения пошли на убыль, вернулась ясность мысли.
Повезло. Сегодня мне откровенно повезло.
Нет, смерть Исаака Левинсона и его домочадцев еще выйдет боком, но старший инспектор Моран здорово дал маху, решив закрыть это резонансное дело лихим кавалерийским наскоком. Его понять можно — важные персоны требуют результатов, вот и возник соблазн припереть меня к стене якобы бесспорными уликами. Но не вышло.
Раскрыв пакет, я рассовал по карманам бумажник, нож и зажигалку, затем проверил оружие. «Рот-Штейр» убрал в кобуру, «Циклоп» положил в боковой карман пиджака. Отряхнул замаранные при аресте колени и только потом вскрыл врученный при освобождении конверт.
Внутри оказался приказ о моем увольнении с полицейской службы.
Я аккуратно сложил его, сунул во внутренний карман и привычным маршрутом зашагал на площадь Ома, через которую проходила ближайшая ветка паровика. Оттуда поехал в магистрат; прибыл как раз к открытию, прошелся по кабинетам, поговорил с клерками, заполнил пару заявлений и уже через полтора часа вышел на улицу с новеньким патентом частного сыщика.
Нет, я вовсе не надеялся, что клиенты выстроятся в очередь к отставному детективу-констеблю, все было много проще — клиент на примете у меня уже был.