Новый век начался с понедельника

Начали с мужчин.
Платон пожаловался на Гудина.
Но Марфа сразу внесла ясность в их отношения:
– «Вы всё время пререкаетесь, как два старых пердуна!».
– «Но ведь другому человеку свою голову не пришьёшь и свои мозги не вставишь!» – оправдывался Платон.
– «Да! Если и вставишь, то они вытекут из его дырявой головы!» – дополнила она Платона по поводу его высказываний в адрес Гудина.
В остальном Марфа полностью поддержал коллегу, не забыв и про Алексея:
– «Да они оба шизданутые! Только один в дурь, а другой в ум!».
Беседуя далее, Платон и Марфа невольно слушали радио.
Их внимание привлекла жалостливая песня «Моя женщина».
Их, в пылу разошедшихся, возмутила сопливая позиция певца, и, после обсуждения слов этой песни, Платон выдал свой, хулиганский вариант:
– «За пипиську квадратную, и за голову ватную я люблю свою женщину – куклу Барби мою!».
– «Хи-хи-хи!» – захихикала Марфа Ивановна.
– «Ну, ладно! Марф, иди домой, а я посижу! Мне всё равно на компьютере надо поработать!» – обрадовал её Платон.
Он начал распечатывать на принтере свои произведения и ещё приумножать их на ксероксе.
А тем временем на другом конце Покровского бульвара шло и другое обсуждение.
– «Садитесь на тубареточки!» – громогласно дала кормилица ценное указание своему коллективу.
– «Ну, Надюсик, ты и сказанула!» – дистанцировалась от попутчицы Инна, краснея под любопытными взглядами сидящей поблизости молодёжи.
– «Инусик! Странно! Содержимое моей косметички всё больше растёт в сторону лекарств, а не косметики?!» – сразу после принятия сидячего положения тут же отбилась та, роясь в своей сумочке и искренне удивляясь.
– «Годы, Надюсик, а годы летят!».
После заказа пива, нетерпеливые женщины первыми направились к раздаче, оставив мужчин охранять деньги, лекарства и косметику.
– «Инк! Ложи сюда свою сумочку! Пусть пока наши мужики посидят тэт на тэт, а мы с тобой пойдём тендемом!» – к счастью для Инны, теперь уже не громко, предложила Надежда.
– «Надька с Инкой наберут сейчас, как обжоры, по полной тарелке, с верхом!» – подстелил соломки под свои ближайшие действия Гудин.
– «А Платон с Марфой потому, наверно, и не пошли, что прошлый раз объелись?!» – в принципе согласился Алексей.
– «Да! Платон любитель пожрать!» – опять вспомнил, согревающее желудок, своё любимое выражение Иван Гаврилович.
– «Как же он теперь, без этого?!» – сжалился Алексей.
– «А ему с Марфой интересней! У них уровень-то один!» – торжествовал от своей проницательности и принадлежности к другому уровню Гудин.
Ожидая, но всё равно удивившись возвышающейся в тарелках голодности своих женщин, Алексей с Иваном принялись их догонять. При этом Иван Гаврилович чуть ли не обнюхал их тарелки, пытаясь своим единственным, любопытным глазом разглядеть и сосчитать их содержимое.
Обойдя всё и набрав почти вся, голодная парочка дополнила квартет жаждущих страждущих.
Первоначальная голодная жадность солистов постепенно сменилась тяжёлыми вздохами и сытым сопением всего ансамбля. Начали с пива. Закончили, давясь без пития, пирожными.
В процессе поедания избыточного, Ивана Гавриловича, как всегда, даже после мало испитого, повело на хвастовство, что у него, дескать, всё лучше.
На это, нелюбящая терять лидерства даже в споре с русским мужичком-доцентом, Инна Иосифовна весьма смело и неожиданно вдруг разразилась крестьянской мудростью:
– «А чужой… всегда толще!».
После пиршества, слегка повеселевший и соскучившийся по Платону Иван Гаврилович вдруг вспомнил о нём, злорадно закладывая писателя:
– «А! Я понял! Пока мы тут с Вами пируем, Платон на компьютере свои произведения распечатывает!».
– «Не на компьютере, а на принтере!» – нарочно специально уточнила Надежда, дабы коллеги не поняли, что её обвели вокруг пальца.
– «А то ещё и множит их на ксероксе!» – подлил масла в огонь Алексей.
 
– «Сколько ж он бумаги у нас перевёл?!» – подорвала авторитет поэта-писателя, в глубине души, генетически не желающая развития русской литературы, завистливая и коварная Инна Иосифовна.
– «Ничего! Пусть пишет! У него это хорошо получается!» – прочувствовав ситуация, неожиданно смягчился Гудин, вовремя захватывая инициативу, корча из себя перед всеми знатока изящной словесности.
– «Да, ладно!» – непонятно к чему и в каком значении ляпнула Инна.
– «Конечно, пусть пишет! Я читала!» – с гордостью присоединилась к читателю Ивану Гавриловичу Гудину и поэту-писателю Платону Петровичу Кочету их начальница Надежда Сергеевна Павлова.
До этого Надежда иногда оговаривала Платона за то, что тот занимает компьютер, или ксерокс, исподволь намекая ему на слишком большой расход бумаги. Из-за чего Платону пришлось вскоре даже предложить свои деньги на покупку его доли расходных материалов.
И теперь они, сытые и довольные, позубоскалив, разошлись – разъехались по своим весям.
Утро, вновь встретившиеся коллеги, начали с обсуждения творений Платона. Надежда, до этого прочитавшая одну из черновых глав последней части романа, удивилась и возмутилась данной автором одному из персонажей фамилии.
– «Родителей и фамилию не выбирают! На всё воля… божья!» – лицемерно и по-философски успокоил и осадил её Платон.
Надежде и Платону, возможно, как Козерогам, была присуща способность при рассказе о чём-либо, немного приукрасить описываемую картину, гиперболизировать события и эмоции, и даже приврать ради красного словца. Поэтому они, видимо, и повторяли часто уже сказанное, как бы закрепляя это в своём и сознании слушателей, причём так, что потом сами даже верили в ими придуманное. Они повторяли рассказанное, как бы смакуя его ещё раз. Но Надежда пошла дальше. Как, якобы, вежливый начальник, она задавала подчинённым какой-нибудь вопрос об их жизни, или семье, увлечениях и прочем.
Но как только подчинённый произносил одну – две фразы, то она сразу перебивала его и начинала взахлёб рассказывать, как более важные, свои новости.
Но в данный момент она быстро иссякла вещать Марфе, Гудину и Платону, и пошла к себе в кабинет повторять теперь высказанное уже ещё не слышавшим её радостные новости Инне и Алексею.
А тем временем, видимо для сравнения, Марфа Ивановна вспомнила о первой части романа-эпопеи Платона «Папирус».
– «Ну, он точно египтянин! Он даже ругается теперь, знаешь как? Египт, твою мать!» – показал свою прозорливость, озорной Иван Гаврилович.
Но вскоре Платона позвала Надежда.
Стоявшая около неё, приветливо улыбавшаяся дежурный вахтёр Галина Александровна – ещё не потерявшая грациозность и привлекательность женщина пенсионных лет, весьма образованная, интеллигентная и воспитанная, настоящая хранительница русской, московской культуры и интеллигентности, с загадочным шармом коренной москвички, не лишённая чувства юмора, озорства и кокетства – попросила Платона разменять ей пятьсот рублей.
В присутствии Надежды Сергеевны Платон Петрович приступил к размену этих 500 рублей, демонстративно и наигранно считая сотни:
– «Раз, два, три, четыре, пять!».
Галина Александровна, поддерживая игривый тон Платона, с симпатией и уважением поглядывая на относительно молодого и ещё не потерявшего товарный вид интеллигентного коллегу, в то же время весьма опрометчиво продолжила:
– «Вышел мальчик погулять!».
– «Видит, девочка идёт!» – тут же подхватил Платон её идею, но в своём духе.
Но, уже научившаяся многое понимать из его юмора и домысливать его возможные стихотворные продолжения, Надежда решительно возразила, уже было открывшему рот, поэту на его начавшееся «Щас её он…»:
– «Ой! Нет! Не надо дальше!».
И опять от души посмеявшись, все разошлись по своим делам.