Новый век начался с понедельника
Алексей Давыдович, презрительно смотревший на убивающего его жидёнка, успел смачно плюнуть тому в почти белое от страха лицо, попав убийце в правое, прицельное очко. Плевок закрыл стекло и глаз, но совпал с выстрелом. Однако Алексей Давыдович услышал только шлепок от своей бомбы позора и презрения.
Грендаль рухнул, а Липскхер, стащив левой рукой с носа очки, под смех некоторых циничных анархистов, продолжил, совершенно трясущейся правой рукой, уже не целясь, нажимать на курок разрядившегося маузера, ствол которого в этот момент описывал беспорядочное движение.
Лёва Задов не выдержал, вырвав из руки поддонка маузер и, со словами «мерзавэц», ударив того рукояткой в открытый левый глаз, мгновенно выбив его своей могучей рукой, при этом ещё и лягнув Липскхера ногой в бок.
Даня завизжал от боли, упал на землю и задёргался в истерике. Закрыв окровавленное лицо двумя руками, он катался по земле, давя свои очки, проклиная всех махновцев, лично начальника их контрразведки и их батьку.
Тогда-то Лёва Задов воспользовался случаем, и с наслаждением разрядил в падшего все патроны своего маузера.
А на вопрос Нестора Ивановича, зачем он убил Даню, Лёва просто оправдался, что тот оскорбил самого батьку, и он не стерпел.
Не менее трагичной была гибель на войне и деда Алексея – Давыда Алексеевича Грендаля.
Как хорошо знавшего немецкий язык, осенью 1944 года он был переброшен к партизанам Полесья. А, как офицер связи с командованием, готовившим наступательную операцию «Багратион» по освобождению всей Белоруссии, он должен был координировать действия отдельных отрядов партизан в болотах её западной части.
Там, уже ставший вдовцом Давыд, со временем познакомился со своей последней второй половинкой, имевшей необычное прозвище Крысиша.
Великовозрастная девушка Крыся из Западной Белоруссии была проводником по некоторым болотам Полесья. Хорошее знание леса и цепкая память, доставшиеся ей от отца и деда, делали её непревзойдённым мастером своего дела.
И ещё до войны она заслужила репутацию самого удачливого проводника через болота. Крыся безумно любила свой родной край, его леса и даже болота. В них она была, как рыба в воде.
По своим политическим убеждениям она была ярой националисткой. И не скрывала этого ни от кого.
Крыся боролась, а скорее пассивно сопротивлялась любой оккупации и насилию, стремилась к освобождению Западной Белоруссии от всех, и от поляков, и от русских, коих она соответственно и называла ляхами и москалями, и тем более от немцев.
Поэтому она часто провожала по болотам врагов и специально заводила их в топи, губя их, а сама каким-то загадочным образом всякий раз спасалась.
Крыся была, в общем-то, очень красива. Поэтому все шли охотно с нею на контакт. А она сначала выведывала, кто это такие, и что хотят, а потом принимала решение, проводить, или топить их.
Но о ней всё равно по-прежнему шла молва, как о лучшем проводнике через болота.
Поскольку врагов было много, она часто играла на противоречиях между ними, и пользовалась этим.
Её большие, серые, широко посаженные глаза несколько компенсировали её немного длинноватый прямой нос. А слегка поджатые тонкие губы, вместе с загадочной полуулыбкой иногда придавали выражению её лица что-то сказочно зловещее. Она была несколько похожа на красивую крысу, оправдывая своё имя.
При первой же встречи Давыд и Крыся влюбились друг в друга. Они искали любой повод, любой случай, чтобы побыть вместе. Влюблённая женщина совсем забыла, что её возлюбленный является самым настоящим москалём. А Давыд не мог оторвать своего взгляда от её таинственных глаз, не думая ни о чём другом. Они могли часами смотреть друг на друга. Но и не только.
Вскоре Крыся понесла. Она была просто счастлива от своего такого нового и долгожданного состояния, стала беречь себя и не лесть на рожон.
Но служба есть служба. Началось долгожданное наступление Советской армии на Запад. А отступавшие немцы озверели от бессилия и страха. Попадаться теперь им на глаза стало очень опасно. А Крыся попалась, и не одна, а вместе с дорогим ей Давыдом.
В этот раз она снова пошла на разведку и для связи в свою деревню, якобы навестить родственников. Давыд сопровождал её. Но уже в деревне они были остановлены солдатами патруля из проходившей мимо немецкой воинской части. Показав документы, и по привычке улыбаясь захватчикам, Крыся повела с ними разговор на ломанном немецком языке, со смесью польских, белорусских, русских и украинских слов, объясняя им, что она проводница через болота, а это её муж.
В подтверждении сказанного женщиной, Давыд вместе с документами выдал захватчикам несколько фраз на их языке. Но те почему-то вскипели. Им наверно не понравилось, что здоровенный, красивый мужик, свободно говорящий на их языке, в этот тяжёлый час не с ними в армии.
К тому же немцы ненавидели болота. И не только потому, что не могли по ним пройти, в отличие от ловких и хитрых партизан. Но ещё и потому, что Советская армия каким-то непостижимым образом шла по этим болотам, причём вместе с тяжёлой техникой, и громила своих врагов.
Теперь же эта ненависть невольно перекинулась и на хозяйку болот и на её мужчину. Но придраться пока было не к чему. И тут, как назло, один из деревенских завистников решил свести счёты с москалём и его подстилкой.
Дряхлый старик, видимо приверженец Пилсудского, что-то нашептал командиру патруля на ухо. Опросив Крысю, её и Давыда связали, привязав к низким столбам, напротив друг друга, и начали над ними издеваться.
Сначала их просто били, в том числе рукоятками автоматов, спрашивая про партизан. Не добившись признаний, с них частично содрали одежду, продолжая бить уже конкретно по различным болезненным участкам тела.
Затем фашисты решили выудить признания у супружеской пары, путём перекрёстного издевательства над ними, надеясь, что каждый из них постарается спасти супруга и выдаст интересующие врага сведения.
Но не тут-то было. И Крыся и Давыд держались до последнего.
Тогда озверевшие фашисты перешли к другой стадии надругательств. На глазах Давыда его жену почти полностью раздели, её ноги связали и развели в стороны, и стали по очереди насиловать беременную. Бедняжка Крыся сначала кричала, но потом поняла, что этим причиняет Давыду дополнительные моральные страдания, и замолчала, сжав зубы, впившись полными ненависти, ещё сохранившими красоту, глазами в бесстыжие, злые, вражьи зенки.
Чтобы не видеть этого, Давыд закрыл глаза. Но ненадолго. Не добившись от истязаемой таким образом парочки признаний, фашисты изменили способы изуверства. Продолжая насиловать Крысю всё новыми подходящими к эшафоту солдатами, немцы сорвали штаны с Давида и принялись издеваться над его половыми органами, заставляя жену смотреть на это. После каждого не полученного ответа на вопрос, огромным ножом ему отрезали часть их. И когда полностью оскоплённый, истекающий кровью, муж потерял сознание, свесившись на верёвках, Крыся издала истошный вопль. Она с неимоверной силой сжала свои бёдра, по возможности перекрещивая их, срывая вожжи, удерживающие её ноги, при этом невольно сдирая кожу с них, и резко ударила своим высоким лбом последнего насильника в лицо.
Тот громко заорал от боли внизу живота и разбитого в кровь носа. Отшатнувшись от жертвы, обезумевший немец выхватил финский нож и глубоко вонзил его в заметно выступающий живот, поворачивая рукоять и делая косые разрезы. При этом его налитые кровью глаза выражали дикое безумие и садистское наслаждение. Прощаясь с жизнью, Крыся собрала последние силы и плюнула в окровавленное лицо убийцы.
Их трупы вскоре отвязали и бросили на дороге посреди села, на всякий случай, изрешетив и автоматной очередью. Ночью пожилые женщины похоронили погибших на окраине деревни, ибо далеко идти было опасно, да и тащить трупы волоком им было тяжело. А наутро они кольями и вилами загнали старого предателя в ближайшее болото и там заживо утопили.
Но и карателей вскоре настигло неминуемое возмездие. Отступавшим партизаны устроили засаду и, не беря в плен, перестреляли всех на берегу так любимых Крысей Полесских болот.