Новый век начался с понедельника

Люди так устроены, что если их вынудили унижаться другие люди или обстоятельства, то при любом удобном случае, и не очень, они всегда захотят взять реванш, чтобы с лихвой отыграться.
Да и любой проигрыш – это в какой-то мере, степени – унижение.
В связи с этим случаем, Платон рассуждал так: из-за своей глупости и некультурности человек должен страдать сам, а не заставлять страдать других.
Поэтому я всегда и продумываю всё сам и не доверяю другим людям, недоумкам.
А вот с бескультурьем – не знаю, как и бороться-то? Платон задумался и начал записывать:
 
 
На старость лет опять стал Тошей?!
 
Как будто мне семнадцать лет.
 
У них мозги, что ль стали кашей?
 
Иль совести совсем уж нет?
 
 
 
У них ведь нету воспитания.
 
Культуры тоже у них нет.
 
Какие странные создания!
 
А сколько им сегодня лет?
 
 
 
Ведь тоже вроде не младые.
 
И в волосах есть седина.
 
А оные совсем седые.
 
Себя позорят и меня.
 
 
 
То видно всё ж от воспитания,
 
От чванства, гонора в крови,
 
От зависти, комплексования,
 
Как их морально не дави.
 
 
 
Но я на них давить всё ж буду,
 
Пока совсем не задавлю!
 
И этому простому люду
 
Культуры хоть чуть-чуть привью?
 
 
Надежда пыталась взять себе и неформальное лидерство в коллективе.
А Гудин пытался не стать последним.
Поэтому оба они, во многом скорее подсознательно, невольно ополчились на Платона, как единственно возможную и оставшуюся кандидатуру.
А тот, видя это и прочувствовав ситуацию, решил, что пора прекращать метать бисер перед свиньями.
Он прекратил активное общение с коллегами, не стал их больше провоцировать на всякого рода ляпы, и даже те, не редко из них всё же проявлявшиеся, он теперь уже старался не замечать, а на хамство и на глупость просто не реагировать. Первой это заметила чувствительная Нона.
– «Ты что-то в последнее время стал какой-то не такой! Более молчаливый и грустный, что ли?!».
– «Бисер кончился!».
Прошёл уже довольно большой период работы Платона в ООО «Де-ка».
Он ощутил, что полностью исчерпал этот коллектив, в плане поиска новых сюжетов, жизненных катаклизмов и литературных ляпов. И это каким-то образом стало заметно и другим коллегам.
Первым об этом, боясь точно остаться последним, но с кучей работы, опасливо поинтересовался Гудин:
– «А чего, ты от нас уходишь, что ли?».
– «Да нет! Пока и не думал вовсе! Но даже хорошее надоедает…» – Платон сделал паузу, наблюдая за расплывающейся от комплимента и успокоенности физиономией Гудина, и по привычке вновь тыча того мордой в сено:
– «…чего уж тут говорить о Вас!?».
И тут же окончательно добивая того, на его изумлённое и красноречивое молчание, фразой:
– «Да мне надоело твоё ЧМОканье слушать!».
Тут их диалог перебила, пришедшая из основного здания института знакомая им сотрудница, пожаловавшись врачу Гудину на плохое самочувствие.
Польщённый вниманием и доверием, Иван Гаврилович дал свой совет, безапелляционно завершив его:
– «Тебе и две таблетки хватит!».
– «Ты и так хороша!» – подхватил Платон, напрашиваясь, и тут же услышав благодарность за комплимент.
– «Как хорошо у Вас стало без Инны Иосифовны!?» – начала неожиданный зондаж гостья.
– «А Надя с Лёшей где? Я хотела у них проконсультироваться!» – продолжила допытываться та, невольно проявив недоверие к Гудину.
– «Да они пошли обедать» – как то грустно заметил тот.
 
Тогда Платон, показывая на дверь офиса, потрафил обиженному Гудину:
– «Иных уж нет (Инки)! А тех (Алексея и Надежу) – долечат!».
Тогда гостья вскоре была вынуждена удалиться.
А Платон ушёл к себе, оставив Гудина одного «на телефоне».
Через час, входя в кабинет, Платон услышал обрывок разговора Надежды, Гудина и Алексея:
– «Я же богатый!» – гордо возмущался Иван Гаврилович.
– «А я вот, бедный!» – уныло возражал ему Алексей.
– «Платон! Скажи! А ты богатый человек, или бедный?!» – повторила Надежда вопрос для опоздавшего.
– «Да!» – неожиданно ответил тот непонятно на что.
И услышав начинающийся смешок, тут же заглушил его:
– «Я – Человек! И ничто человеческое мне не чуждо!».
– «Так и я человек!» – начал было свою песню о главном Гудин.
– «В отличие от тебя, я человек скромный, не алчущий!» – возразил тому Платон.
– «Мы тоже не идиоты!» – растерянно тогда вскричал Гаврилыч.
– «Да это же разные понятийные категории?!» – удивился Платон ответу своего заезженного оппонента.
– «Это нельзя сравнивать! Если ты, как говоришь, не идиот, значит умный и знающий! Так?» – начал Платон, не слушая ответа Гудина.
– «Тогда ты должен знать, что понятия скромность и идиотизм – разные смысловые категории! А раз ты уже сейчас так неудачно озвучил свою мысль, значит наоборот: ты человек не знающий. Считай по Гудину – не скромный!».
На следующий день Платон, войдя в кабинет, застал забавную картину. Надежда взахлёб что-то рассказывает Ивану Гавриловичу. Тот её не слушает, думая о своём, помахивая в знак согласия ладонью, повторяя:
– «Нормально, нормально!».
– «Что нормально?! Я Вам анекдот рассказываю!».
– «Надюнь! Но ведь у меня же аналитический склад ума! Что ты хочешь?!» – канючил, оправдываясь тот.
Надежда с укоризной посмотрела на Гудина и медленно заключила:
– «Иван Гаврилович, к сожалению, ваш склад аналитического ума…»
– «… оказался пуст!» – опережая, молниеносно завершил её мысль, оказавшийся кстати рядом, Платон.
Раздавшийся телефонный звонок прервал их аналитическую беседу. После него Надежда радостно всем объявила:
– «Ну, вот! Ещё одни нам долг отдали!».
– «Фифти-фифти!» – ни к селу, ни к городу прокомментировал ещё не отошедший от какого-то внутреннего самоанализа аналитик-самоучка Гудин.
– «О чём это Вы?» – недоумённо спросила Надежда.
– «Да о долгах, конечно! Их же было немеренно!».
Как всегда быстро и незаметно пролетело лето.
День рождения Гудина отмечали из-за отпусков с опозданием, в начале сентября.
Виновник торжества несколько поскупился на разнообразие угощения, пойдя на поводу у Надежды, выставив на стол в основном колбасу.
– «Что за плебейские замашки, колбасу жрать?!» – критиковал его с глазу на глаз Платон.
– «Да Надька любит! Чёрт с ней! Пусть жрёт!» – пространно рассуждая, оправдывался тот, прикрывая тем свою жадность.
– «А мы, что? Не люди, что ли?!» – защищал желудки коллег Платон.
– «Да ладно тебе, и мы сожрём!» – стоял на своём Иван Гаврилович.
– «Давай-ка только без плебисцита!» – не давал ему дистанцироваться от Надежды, а себя свалить в общую кучу, Платон.
– «Послушай лучше, что мне в голову взбрело!» – наседал он на Гудина.
 
 
Пока я жив, скажу потомкам:
 
Не ешьте с хлебом колбасу!
 
Без хлеба – тоже, и с поддонком,
 
На пару загуляв в лесу!
 
 
– «Ну, ты, как всегда, на коне!» – начал было петь дифирамбы поэту Гудин.